У Фридриха мелькнула мысль, что эти самые статейки Носик мог пописывать не только и не столько потому, что продолжал считать себя идейным борцом с режимом. Власову доводилось иметь дело с такими субъектами; как правило, это были совершенно сломленные люди, ни о какой дальнейшей борьбе не помышляющие. И даже не в гонорарах за статьи дело: полулегальные и нелегальные оппозиционные издания едва ли платили много, некоторые, вероятно, вообще ничего. Нет, весьма вероятно, что маленький испуганный человечек специально провоцировал внимание к своей персоне со стороны Департамента - в надежде, что слежка убережет его от тех, кого он боялся больше, чем ДГБ, РСХА и АМАНа, вместе взятых.

Не уберегла. Собственно, акции, которые по соглашению с Управлением все еще позволено было совершать Центру Визенталя, чаще всего были как раз такого характера. Но ДГБ не был участником этого соглашения...

- Майор, не подумайте, что я хочу бросить тень на ваш мундир, но как могло случиться, что убийцу Борисова ждали столько лет и проворонили?

- Во-первых, я ничего не говорил об убийстве, - живо возразил Никонов, но живость эта выглядела наигранной. - Борисов спрыгнул с крыши, старушка с первого этажа видела, как он упал.

- Видела, как он прыгал?

- Нет, только удар об асфальт.

- В таком случае откуда следует, что его не столкнули?

- У края крыши был снег. И на нем - следы только одного человека. Кроме того, в квартире Борисова найдена предсмертная записка. Надо, конечно, дождаться официального заключения графолога, но предварительно - подпись его.

- Под дулом пистолета можно написать, что угодно... Вы говорите, снег у края - значит, не на всей крыше?

- Возле люка, ведущего с чердака, снег был расчищен, - признал Никонов. Чуть помедлив, он добавил: - Есть и более странное обстоятельство. Борисов был в носках. Обувь не свалилась во время падения - он в таком виде вышел из своей квартиры, его туфли и ботинки там. Следы на крыше это тоже подтверждают.

- Да, погода не самая подходящая для прогулок босиком, - согласился Власов. - Даже самоубийцы в последние минуты жизни обычно не хотят испытывать дискомфорт. Анализ крови, как я понимаю, еще не готов?

- Пока нет.

- Но, майор, вы ведь не верите всерьез, что он не покажет ничего интересного?

- Я практически уверен, что он покажет какую-нибудь дрянь, - не стал спорить Никонов. - И что официальное заключение о смерти будет - самоубийство в состоянии наркотического опьянения. Мотивы у него, согласитесь, были - и для того, и для другого.

Да, подумал Фридрих, жизнь в состоянии вечного страха - это вполне себе мотив. Неудивительно, что звонок о его смерти поступил так быстро. Он, должно быть, не раз надоедал своим друзьям разговорами о грозящей ему опасности и отдавал распоряжения на случай своей гибели... Интересно, как его диссиденты-то терпели? Он ведь для них, что ни говори, предатель, "стукач". Впрочем, предал-то он террористов, а ныне общался со сторонниками ненасильственной борьбы. Хотя многие из этих господ очень быстро забывают о своих принципах, когда речь заходит не о насилии государства над преступником, а о насилии очередного "борца за идею", аргументирующего свою позицию пулями и гексагеном. Сами они, конечно, такие методы отвергают, но их моральная поддержка будет отнюдь не на стороне жертв террориста. Тут со времен XIX века, с русских присяжных, оправдавших террористку Засулич, ничего не изменилось. Даже морская свинка обучается на своих ошибках, но эти - нет. Требование снова ввести суд присяжных - одно из ключевых в программах нынешних либералов. Какой идиотизм - доверять решение дел, в том числе важнейших, где речь о жизни и смерти, кучке заведомых непрофессионалов, руководствующихся эмоциями...

- Основания основаниями, но вы ведь не думаете, что он сделал это сам, - произнес Фридрих без вопросительной интонации.

Майор промолчал.

- Что возвращает нас к моему вопросу, - напомнил Власов. - Вы сказали "во-первых", значит, есть и "во-вторых"?

- Фридрих Андреевич, ну не мне вам объяснять, что полный круглосуточный контроль над объектом - достаточно дорогое удовольствие, - попробовал вывернуться майор. - Особенно скрытный. Такую честь, знаете ли, надо еще заслужить. Борисов - не заслуживал. В первое время, конечно, за ним приглядывали... год, другой, третий... сколько можно? Все уже уверились, что никому он не нужен и не интересен. Ну и, некоторым образом, расслабились.

Власов подумал, что сотрудники Департамента в России вообще слишком склонны расслабляться, чувствовать себя не подтянутыми сторожевыми псами, а вальяжными и раскормленными хозяйскими любимцами... если не хозяевами как таковыми. В результате сегодня вечером кто-то упустил лишнюю звезду на погоны, а то и крест на грудь. Ибо Фридрих догадывался, кому именно спустя столько лет мог стать нужен и интересен бывший визенталевец. Впрочем, ДГБ не знал, что Зайн в Москве. Или все же верна гипотеза, упомянутая Эберлингом, и Департамент - точнее даже, кое-кто в Департаменте - отлично это знал? И позволил Зайну свести между делом старые счеты, попутно укрепив у того уверенность в собственной безопасности... Возможно ли, что Зайна ведут? Может быть, ведут как раз с его визита к Борисову? И может ли Никонов быть в курсе? Вот последнее, кажется, вряд ли. Иначе он не стал бы фактически подтверждать версию убийства. Никто ведь не тянул его за язык рассказывать, к примеру, о носках...

Может быть, конечно, это и не Зайн. Может, кто-то еще из недобитых юдских террористов проник в Россию в последнее время, хотя такое совпадение выглядит слишком маловероятным. Так или иначе, как именно был убит Борисов? Уж наверное его не заставили спрыгнуть под дулом пистолета. Он бы предпочел смерть от пули, как более быструю и менее мучительную, чем от падения с высоты. Значит, его все же чем-то накачали. Чем-то, что заставило его целенаправленно подойти к краю и спрыгнуть, а не просто пьяно шататься по крыше...

- Так что вы обо всём этом думаете? - прервал его размышления майор.

- Знаете что, - отозвался Фридрих, - я и до заключения эксперта могу сказать, что найдут у него в крови. Препарат, подавляющий волю, и в то же время используемый, как наркотик. Мне думается, это будет штрик.

- Существуют и другие психотропные препараты, - заметил Никонов.

- Да, - согласился Фридрих, - но интуиция подсказывает мне именно этот.

- Что ж, проверим вашу интуицию, - усмехнулся майор. - У вас есть что-нибудь еще?

- Да, еще небольшой вопрос, - подтвердил Власов. - Насчет фрау Галле. Полагаю, при аресте ее личные вещи были внимательно изучены, в том числе записная книжка. Там есть несколько московских телефонов... может быть, у вас есть по ним какая-нибудь интересная информация?

- Вроде бы ничего такого. Отель, городские службы... ну и кое-кто из местных диссидентов, конечно. Не из верхушки. И никого из тех, кого бы мы не знали. Откровенно говоря, мы даже не ожидали такого слабого улова, - признал он. - Некоторые телефоны очень старые, по ним уже давно никого нельзя найти. Такое впечатление, что она плохо подготовилась к этой поездке, - заключил он. - Она ведь приехала по редакционному заданию?

- Да, - сказал Фридрих, переваривая новости. - Ясно. Спасибо. Вы дадите мне знать, если моя гипотеза насчет штрика подтвердится? И если она не подтвердится, тоже.

- Непременно, - заверил Никонов, - непременно. А сейчас, извините, мне пора...

Власов проводил майора до двери. Вернулся, подсоединил свой целленхёрер к нотицблоку и вывел на экран страницы записной книжки. Нашёл свой телефон. После чего запустил программу анализа почерка.

Результат был получен достаточно быстро и почти не удивил Власова. С вероятностью 72% его собственный телефон, внесённый рукой фрау Галле, и все остальные тексты в книжке были написаны разными людьми. Исключение составляли несколько строчек под буквой "Z".

Это значило, что ушлая журналистка прилетела в Москву с чужой записной книжкой. Старой записной книжкой. Взятой у кого-то в редакции. Или... или попросту краденой? Фрау уже продемонстрировала своё отношение к законности и правопорядку, вломившись в чужую квартиру. Позаимствовать из стола коллеги по редакции книжицу с московскими телефонами - пустяк, не стоящий внимания...