- Ага, вы все-таки признаете, что в крупных странах преступность выше! - воскликнул Юрий.
- Да, поскольку в империи у преступника больше простора для маневра, чем в каком-нибудь карликовом княжестве, - согласился Фридрих, - но малые размеры ничего не гарантируют. Колумбия, к примеру - совсем небольшая страна. И, повторяю, сравните наш уровень с официальной статистикой США, куда вы так рветесь. Но простор для манёвра нужен не только преступникам, но и добропорядочным гражданам. Маленькое государство лишает людей одной из старейших и естественных свобод - свободы выбора места жительства. Вы прикованы к пятачку земли, который можно пересечь за два часа езды на автомобиле. Дальше граница. В крупном же государстве у вас есть выбор, где жить - у моря или среди гор, в столице или в глуши...
Публика опять зашумела.
- Я специально отметил, - насупился Юрий, - что сепаратизация должна иметь разумные пределы, а карликовые государства суть уродства! К тому же граница между двумя демократическими странами - просто условная линия. Там нет колючей проволоки и пограничников. Всё, что требуется - так это предъявить паспорт и пройти простой таможенный контроль.
- А что, в пределах Райхсраума требуется что-то большее? - осведомился Власов. Юноша смолчал. - К тому же, - продолжал Фридрих, - я не говорил о свободе передвижения как таковой. Я говорил о праве жить, где вам хочется, а это гораздо большее. Даже если вы с лёгкостью преодолели границу, вы не можете поселиться там, где хотите. Скорее всего, вам придётся получить гражданство или вид на жительство, искать работу, учить язык, приобретать новые привычки, учить новые законы, и так далее. А в едином государстве всё это не нужно. Свобода, - решил он закончить эффектной фразой, - измеряется количеством километров, которые вы можете проехать по прямой, не лишась при этом никаких существенных прав и возможностей.
- В таком случае красный Китай - свободная страна? - внезапно подала голос Марта. - Ведь он такой большой?
Власов посмотрел на неё почти с благодарностью: лучшего примера нельзя было и подобрать.
- Некоторые мои знакомые вели дела с Китаем, - начал он. - Так вот, в Китае существуют внутренние границы. Во-первых, есть концлагеря и тюрьмы. Во-вторых, деревни и так называемые коммуны: крестьяне не имеют права их покидать без разрешения начальства, получить которое практически невозможно. В-третьих, существуют особые районы - например, Тибет и некоторые приграничные области, фактически изолированные от страны. Кроме того, въезд в крупные города и жительство в них ограничены. Но и внутри китайских городов есть свои градации. Например, иногородний китаец не может пробыть в Бейджине больше трёх дней без так называемой регистрации... И так во всём: везде требуются пропуска, документы, визиты в тайную полицию, и так далее. Что же это значит? С точки зрения обычного китайца, большой Китай разрезан внутри на множество маленьких государств. Я бы даже сказал, - увлёкся Власов новой для себя мыслью, - что тирания - это как раз характерный признак малого пространства. Маленькое государство легко подчинить, а скрыться из него некуда. Поэтому-то по-настоящему тиранические государства так любят институты наместников, тетрархов, местных властей с неограниченными полномочиями, и так далее. Они плодят всяческие границы внутри себя, а не разрушают их. В конце концов они становятся конгломератами маленьких тираний разного уровня...
- М-м-м, - робко подал голос доселе молчавший плосколицый дядька. - Извините, конечно... я вот вспомнил... В целом вы всё преувеличиваете, но... Моего деда должны были забрать в тридцать седьмом... тогда коммуняки многих хватали, совсем с ума сошли... Так вот, он сбежал. Уехал в Сибирь. Бросил всё и уехал. И, представьте себе, выжил. Они не смогли его найти... Так что большая территория, кхе-кхе, и в самом деле... того... Тут, короче, всё непросто, - оборвал он сам себя и притих, испугавшись, что обратил на себя слишком много внимания.
- Современные средства связи и контроля, на которые вы так уповаете, делают побеги бессмысленными, - бросился в спор Юрий, но Власов его перебил:
- Не будем уклоняться от темы. Я всего лишь говорил, что большое пространство, доступное для всех граждан, даёт больше возможностей для обустройства жизни. Как в пространстве, так и во времени. Райх - один из мировых лидеров по продолжительности жизни...
- Америка тоже! - выкрикнул Юрий.
- Верно, - невозмутимо кивнул Власов, - если считать жизнью растянутую агонию впавшего в маразм паралитика. Американское долгожительство держится исключительно на поддержании существования всевозможными медицинскими средствами, в Райхе же ставка делается на здоровый образ жизни. В то время как более половины американцев страдают ожирением...
- Менее трети! - возмущенно поправил Рональдс.
- Да - согласно официальной статистике, картина изменилась столь позитивно примерно год назад, - улыбнулся Фридрих. - Как раз тогда, когда американские врачи попросту пересмотрели свои нормы, подняв их верхнюю границу. Очень удобный способ борьбы за здоровье нации, ничего не скажешь... Далее, любой райхсгражданин может выбрать себе дело по душе. И в том случае, если это дело общественно полезно, будет гарантировано получать достойное вознаграждение. Зная при этом, что его налоги не расходуются на кормление и умиротворение социальных паразитов. Государство поддерживает науку, обеспечивает бесплатное образование, поощряет искусство - разумеется, в его истинных, а не дегенеративных формах...
- А кто дал ему право решать, какие формы истинны, а какие нет? - агрессивно возразил Игорь.
- Да любой нормальный человек, - пожал плечами Фридрих. - Подведите его к "Джоконде", а затем к творению каких-нибудь современных "концептуалистов", и он без колебаний скажет, что первое - шедевр, а второе - мазня и гадость. Если, разумеется, его мозги не промыты пропагандой по методу сказки Андерсена про новое платье короля. Впрочем, если кому-то в Райхсрауме охота заниматься именно таким псевдоискусством - он ведь свободен это делать, не так ли? Ну, кроме разве что откровенного непотребства... Конечно, помощи и поддержки от государства он не получит, и путь в национальные музеи и галереи ему будет закрыт, но за свой счет для своих единомышленников - сколько угодно. Насколько мне известно, в России в этой области особенно известен некий господин Гельман, и никто его до сих пор не посадил ни в тюрьму, ни в психлечебницу.
Фридриху показалось, что при упоминании Гельмана Ирина поморщилась - как видно, ушлого галерейщика не все жаловали даже и в либеральной среде. Однако более внятной реакции на заброшенную удочку не последовало. Лишь тощая девица заявила, что государство вообще не должно вмешиваться в дела искусства.
- А что - пусть лучше вмешивается толпа? - осведомился Фридрих. - Искусству ведь надо на что-то существовать, некоторые его формы весьма дорогостоящи... Пусть лучше художник руководствуется не собственным вкусом и не вкусами профессионалов, а симпатиями толпы, чей вкус неразвит и чьим мнением, вдобавок, манипулирют нечистоплотные дельцы "арт-модерна", наследники андерсеновских портных? Что получается в результате, можно понять, хотя бы пройдясь по Арбату... Кстати, фройляйн, вас, помнится, интересовала нью-йоркская подземка. Так вот спросите у мистера Рональдса, узнаете из первых уст, насколько это симпатичное место...
- Ну причем здесь подземка! - брюзгливо бросил Эдик.
- Притом, что при большевиках, при всей моей к ним нелюбви, станции московского метрополитена действительно строились как произведения искусства. Я видел старые фотографии. В хаосе первых послевоенных месяцев, конечно, многое было испорчено, разрушено и растащено... Но потом начались восстановительные работы, и еще в семидесятых московское метро считалось одним из самых красивых в мире. Тогда, кстати, никто не звал его на американский манер "подземкой". А в восьмидесятые, на волне очередной разрядки международной напряженности, к Московской городской думе обратилась некая американская фирма. Кстати, не очень известная у себя на родине. С предложением развернуть в метро обширную сеть магазинчиков, ларьков и просто прилавков, торгующих дешевым товаром. И городу, мол, прибыль - до этого метро было убыточным - и населению удобство... Что из этого получилось, вы знаете. Подземка превратилась в гигантский блошиный рынок, еще более неконтролируемый и криминальный, чем те, что действовали в послевоенные годы на поверхности. И расчистить эти авгиевы конюшни уже никто даже и не берется.
