Уже несколько дней во дворе у Соси с утра и до ночи толчется народ, словно на похоронах. Стоит появиться посредникам, толпа становится похожей на пчелиный рой, все гудят, воинственно машут руками, произносят угрозы в адрес похитителя Эсет, но никто не делает попытки выйти за пределы двора и отправиться на поиски девушки. Все они едва ли отдают себе отчет, зачем сидят здесь и кого стерегут. Разве что Кабират и Соси, чтобы, не дай бог, не подрались вгорячах – они последние дни ужасно ругаются, как враги, и слова подбирают самые обидные, колкие. Один винит другого в происшедшем. Соси корит Кабират, что она плохо следила за дочерью, а Кабират, конечно, всю вину сваливает на Соси: это, мол, он тянул с замужеством Эсет, он, несмотря на протесты матери, разрешал ей болтаться по чужим дворам. В ответ Соси вспоминает поездку Эсет в Сурхохи, к родне Кабират, утверждает, что дочь их испортилась уже там. И так они ссорятся целыми днями, и иногда только вмешательство людей ненадолго прерывает эти их препирательства. А люди все идут и идут во двор Соси: посредников сменяют подстрекатели вражды. Даже Ази пришел. Его прислал Саад. Кому-кому, а Сааду очень на руку, если сыновья Беки станут враждовать с тайпом Соси. Ему тогда будет спокойнее. Вот Ази и послан (сам-то Саад сейчас не очень решается показываться в селе) дать понять Соси, что, коли он примирится с похитителями дочери, Саад его не одобрит.

Ази очень старался угодить Сааду. Он не теряет надежды, что такие люди, как Саад, помогут ему восстановить свою былую власть. На это он бьет и в разговоре с Соси.

– Ты не настолько глуп, чтобы не понимать, кто тебе будет больше нужен, когда прогонят этих смутьянов, – говорит он. – Уж конечно не сыновья Беки. Я да Саад – вот кто твоя опора. А мы, так и знай, рядом с этими недокормышами сидеть никогда не будем…

Глядя на все, что творилось в этом доме, и на то скопище людей, которые здесь собрались, можно было подумать, что в данное время значительнее этого события в мире ничего не происходило.

В довершение ко всему прибыли потерпевшие из Сурхохи. Хотя держались они спокойно, но говорили так, словно брали Соси за горло. А тот, виновато опустив голову, почесывал затылок и молчал. И никому из собравшихся, конечно, в голову не приходило подумать о том, что бедная Эсет, судьбой которой они так безжалостно распоряжаются, сделала то, что ей диктовало сердце и чувство. Вот если бы ее насильно сосватали и выдали замуж за нелюбимого, каждый из этих людей, что толкутся во дворе Соси, сказал бы: «Такова воля всевышнего – судьбой ей наречен этот человек, с ним ей и быть».

Воля, судьба – эти слова веками затмевали сознание людей и отодвигали на задний план понятие о чести, стыде и благородстве.

Соси – как и другие. Он твердо знает одно: дочь не вправе сама решать свою судьбу. Знает, а поделать ничего не может. По лености ума и характера Соси готов махнуть на все рукой и смириться со свершившимся. Но люди вокруг не дают ему забыть обычай предков. Они требуют объявления вражды, и Соси из трусости согласно вторит им.

– Не бывать миру между нами, – говорит он, поглаживая колени. – Ни миру, ни родству! Я заявил об этом посредникам и буду стоять на своем!..

– Правильно ты решил, Соси! – радостно блеснув глазами, поддерживает его Гарси. – Мы отберем у них девушку, пусть это будет стоить гибели всему нашему роду! Дайте нам только найти, где она упрятана!..

И тут случилось неожиданное. Старший из тех, кто явился с претендентами на невесту, подкрутив ус, проговорил:

– Дело ваше, поступайте, как знаете, а нам ваша девушка больше не нужна.

– Как не нужна? – вскинулся Соси. Кончик его уса так и остался вздернутым кверху. Казалось, он вот-вот заплачет.

– Так и не нужна. Зачем она нам после того, как ее коснулись другие руки?

– Так что же вы от нас хотите? – развел руками Соси.

– Хотим только того, что хотят в такие минуты все другие люди. Во-первых, вы должны возместить нам все наши расходы, а во-вторых, уплатить неустойку. Ведь вы нас оскорбили, опозорили.

– Возвратить расходы – это само собой, но платить неустойку… – Соси воздел руки к небу. – Она ведь не отказалась от вашего жениха и не вышла за другого? Ее же украли!

Старик, что вел с Соси этот разговор, глянув на своих, понимающе перемигнулся с ними и с ухмылкой сказал:

– Э-эх, Соси, даже вороны в небе и те знают, что дочь твою не украли.

Один из рода пострадавших, человек с лошадиной мордой, бросил в лицо Соси:

– Чем вы докажете, что ее украли? Кто скажет, что слышал крики, и почему не произошло никакой стычки? Меня-то не провести, я в ту ночь был здесь!

Понимая, что противная сторона права, Соси старался подкрепить свои доводы.

– Пока у нас нет других предположений, мы считаем, что ее украли.

– Нам мало толку от того, что вы так считаете, – сказал старик. – Нечего изворачиваться. Все ваше село, и не только село – вся Ингушетия знает правду.

– Не всегда правдой бывает то, о чем говорит все село…

– Ну что ж, – сказал старик, – если ты настаиваешь на своем, подтверди свою правоту по обычаю вайнахов.

Соси опять потянулся пятерней к затылку, словно там у пего присосался клещ. Ответить по обычаю – это значит поклясться на Коране. Поклясться всем тайпом. Соси понимает, что пусть даже он возьмет на душу грех, но родственники-то, конечно, не станут давать ложной клятвы.

– Я должен увидеть свою дочь, поговорить с ней, – сказал наконец Соси, – и тогда только решу, могу ли поклясться на Коране в истинности моих предположений.

Старик скривился, словно глотнул кислого рассола из-под сыра, и встал. Поднялись и его спутники.

– Обещали лосю прицепить хвост, а он и поныне ходит бесхвостым.

Соси на радостях оттого, что гости собрались уходить, заюлил, закружился вокруг них, словно пес.

– Бог свидетель, что ты не к месту припомнил эту пословицу. Помяни мое слово, не пройдет и недели, как Эсет будет дома…

– Пусть ценой гибели всего нашего рода, но будет! – подтвердил Гарси.

Тархан глянул на сородича и положил руку на рукоять кинжала, словно хотел этим показать, что он готов умереть первым.

Не знали в Сагопши ни Соси, ни Гарси, ни Тархан и никто из собравшихся здесь людей, что в Ачалуках, так же как и здесь, собрался народ. Только не за тем, чтобы призывать к вражде: всего несколько минут назад мулла освятил брак Хусена и Эсет.

Они не стали ждать согласия Соси. И свершилось это благодаря Сийбат, точнее, из-за ее тревоги. Увидела она Хусена и Эсет вдвоем и испугалась: где это видано, чтобы до освящения брака муллой мужчина осмелился подойти к девушке! Более страшного греха бедная женщина и представить себе не могла.

Кинулась она к мулле жаловаться, а тот вдруг и заявил, что не может терпеть у себя в селе такое нарушение шариата, а потому уж скорее готов освятить брак Хусена и Эсет без согласия Соси.

Можно представить, как обрадовались этому молодые. А тут еще, на счастье, приехал Хасан. Его и снарядили в Сагопши за Керамом и Исмаалом. Они не заставили себя ждать. И в ту же ночь мулла сделал свое дело.

Не слышал Соси, с какой радостью и трепетом отвечала согласием его Эсет на вопрос муллы о том, хочет ли она стать женой стоящего рядом с ней Хусена. Не слышал. Не то не стал бы он утверждать, что не пройдет и педели, как дочь его вернется в отчий дом.

Кстати, старик, тот, что представлял потерпевшего соискателя руки Эсет, заявил, что он больше не намерен ездить за ответом, время, мол, смутное, дороги опасные, а потому пора кончать с расчетами.

– Да, время и впрямь смутное… – протянул Соси, и не успел он закончить свою мысль, как с минарета мечети разнеслось по всему селу:

– Ассалату ва ассалату!..

– Это голос Торко-Хаджи! – воскликнул Соси.

– И призывает он не к уразе, – процедил сквозь зубы один из родичей Соси.

– А к чему же? – пожал плечами старик.

– Похоже, возвещает селу опасность…