– Вот, смотри, здесь лежал дади, – сказал он Хусену, показывая темные пятна на земле.

Подошла Кайпа.

– Что вы разглядываете?

Но дети не успели ей ответить, как мать все поняла и бессильно опустилась на колени. Некоторое время она молча сидела, приложив руки ко лбу. Потом стала осторожно брать сырую землю и засыпать ею следы крови. Дети делали то же самое. Скоро следов уже не было видно.

В несжатой кукурузе овцы здорово похозяйничали. Кое-какие стебли переломаны, иные вырваны с корнем, и початки на них обглоданы. А рядом, будто рассыпанные чьей-то рукой, белеют зерна…

Каппе и без того было тяжело, а при виде такого разорения и вовсе все вспомнилось.

– О дяла, неужели ты видишь это и не караешь злодея? – сказала она, посмотрев в пасмурное небо.

«Ну разве из-за таких туч что-нибудь увидишь? – удивился про себя Хусен. – Если бы погода была ясная, тогда другое дело!»

Некоторое время Кайпа молча оглядывала поле и размышляла, как же ей быть: вывозить убранную кукурузу пли жать остальную?

– Хасан! – крикнула наконец она. – Разверни-ка, сынок, арбу, не то, как нагрузим ее, не сдвинем.

Скоро работа закипела. Хасан, стоя на арбе, укладывает стебли, мать вместе с Хусеном подносят их и подают ему. Только Султан ничего не делает. Он лежит неподалеку, завернутый в одеяло – один носик виднеется.

За стеблями приходится уходить все дальше и дальше – те, что были сложены у дороги, уже погрузили. А заехать на пахоту нельзя – мерин завязнет, не вытянет груженой арбы.

Чем выше воз, тем труднее Кайпе подавать, а Хасану принимать и укладывать стебли.

Не спуская глаз, Хасан следит, как растет воз, осматривает его со всех сторон – не кривится ли? Кайпа тоже наблюдает за укладкой, хотя знает в ней толку не больше Хасана. Она, правда, не раз помогала Беки в поле. Но муж не нуждался в советчиках, до того он был ловок и умел. А как красиво укладывал воз! Знать бы, что доведется самой с уборкой управляться, поучилась бы… Но кто мог подумать? Несчастье ведь приходит нежданно-негаданно.

Заплакал Султан.

– Погоди, родимый, – упрашивала его Кайпа. – Потерпи чуть-чуть, сейчас закончим.

Но ребенок кричит все громче и громче. И Кайпе, хочешь не хочешь, пришлось оставить работу. Она развернула одеяло, перепеленала малыша, покормила его грудью. Только тогда Султан успокоился.

Пока мать возилась с братишкой, Хусен все носил и носил стебли.

– Хватит, сынок, не надо больше, – сказала Кайпа, – не увезет лошадь столько.

Мать перекидала все стебли Хасану и протянула ему бастрок, но, как ни подталкивала, Хасан все не мог подцепить его. На помощь брату наверх забрался Хусен. Вдвоем они кое-как затащили тяжелый бастрок, затянули веревками, как умели. Но не успели выехать с поля, узлы поослабли. Остановили арбу, снова подтянули, но, на беду, воз уже так перекосился, что, как ни затягивай, толку никакого.

Кайпа велела ребятам сесть на одну сторону для равновесия, потом забралась и сама.

Ехали степью. По ней ровнее – и арба идет легче.

– Уже почти половину пути проехали, – вздохнула Кайпа. – Да поможет нам дяла довезти свою кладь до дому.

Но разве с такой укладкой довезешь? Воз уже настолько накренился, что стебли скоро стали волочиться по земле. А едва колесо угодило в рытвину, арба завалилась набок.

С Султаном на руках Кайпа скатилась вниз, Хасан спрыгнул следом за ней и крикнул брату:

– Ну, чего ты уцепился за стебли, как кошка? Не видишь, что прибыли? Слезай давай.

Хусен обозлился, чуть не огрызнулся, да вовремя вспомнил, как мать сердится, когда он перечит старшему брату.

Он и сам понимает, что с таким возом дальше не поедешь. Давно бы слез, да боится – тогда уж воз и вовсе завалится.

– Пропади ты пропадом, – причитает Кайпа, – недаром же говорится, беда семь бед приводит. Вот и у нас так…

Хусен видит, как по щеке у матери скатываются слезы.

Раньше, до смерти отца, сын только раз видел ее плачущей, когда умерла их младшая сестренка. Зато теперь глаза у матери все время красные. И Хусен знает: это от слез.

– Хасан, отвяжи бастрок, – просит Кайпа, – ничего не поделаешь, придется заново воз ладить.

Вдвоем с Хасаном они скинули на землю половину поклажи и начали двурожкой заново укладывать стебли на арбу.

Хусен стоял поодаль и с завистью поглядывал на завернутого в одеяло Султана. Ему-то холод нипочем, у него даже рот прикрыт краешком одеяла! А Хусен весь посинел. Глянув на него, мать сказала:

– Поди сюда, сынок, складывай стебли в кучки, и мне будет легче перекидывать, и ты согреешься.

Хусен с радостью принялся за работу. А скоро ему даже стало казаться, что с его участием дело пошло куда быстрее. Матери теперь легче: возьмет кучку и – р-раз – подаст Хасану.

– Долгой жизни тебе, мой мальчик, какие хорошие кучки делаешь, – похвалила она его.

Вдруг Хусен увидел скачущего со стороны села всадника.

– Нани, кто-то едет!

– Ну и пусть едет! Тебе-то что в этом за радость, – пробурчал Хасан.

– А вдруг остановится, поможет!..

– Ну, если ему больше нечего делать!..

– Давайте, дети, поскорее уложим стебли, – сказала Кайпа и стала быстро подавать, будто у нее сил прибавилось. – Человек подъедет, попросим его помочь потуже затянуть бастрок.

Заплакал Султан, но даже это не оторвало мать от работы.

Всадник несся галопом. Ветер раскинул полы его бурки, как крылья орла. И Кайпа торопилась.

Хасан не успевал укладывать стебли. Но вдруг он не взял поданной охапки.

– Что ты остановился, сынок?

Хасан будто ничего и не слыхал, стоял, как чурт.[24] Глаза его впились в одну точку. Он узнал всадника. Ни у кого нет такой бороды – будто приклеенный лоскут овчины, таких ухоженных усов и лица цвета спелой земляники.

Подъехав ближе, всадник придержал коня, намереваясь объехать их. Только тут Кайпа увидела, кто это. Он-то, может, ее и не узнал – они уже много лот не видели друг друга, да и выбившиеся из-под платка пряди волос почти закрыли лицо.

Кайпа в растерянности остановилась как вкопанная, держа в руках вилы с охапкой стеблей. Она даже волосы не убрала, которые в другое время тщательно прятала от мужчин.

– Вам помочь? – спросил всадник, останавливаясь.

Кайпа молча смотрела на него. Хусен удивился. Да и как тут не удивиться? Когда всадник был еще далеко, мать говорила о том, что попросит его помочь, теперь он подъехал и сам набивается, а она молчит…

Всадник между тем сказал о помощи совсем не потому, что действительно горел желанием помочь, а так, для приличия, в надежде, что его поблагодарят и откажутся. Тот, кто искренне хочет помочь, по спрашивает, есть ли в этом нужда, просто берется за дело.

– Ну, так как, женщина?… – снова спросил он и осекся.

Кайпа откинула волосы. Глаза ее горели ненавистью. И уж тут-то всадник узнал ее.

– Не тебе нам помогать! Будь проклят, злодей! Уйди с глаз.

– Как ты разговариваешь?…

– А как ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривала? И до чего же ты наглый! Другой бы на твоем месте не подъехал к нам…

– Я и не подъезжал. Дорога моя здесь проходит…

– О, чтоб ты не вернулся домой! Чтоб дорога твоя стала кровавой!..

– Перестань, Кайпа! Вспомни, я ведь любил тебя когда-то…

– Потому, может, и сделал моих детей сиротами? Но не радуйся, рано или поздно ты вернешь им кровь отца.

Разгневанная, как была с вилами в руках, она двинулась на Саада. Хасан сжал кулаки и весь напрягся.

– Благодари бога, что ты не мужчина!.. – С этими словами всадник тронул коня.

– Это не беда, что я женщина… Слезай с коня, если ты мужчина! Чего же уезжаешь?

Чуть поотъехав, Саад со злостью стеганул коня.

Всадник был уже далеко, а Кайпа все слала ему вслед проклятия:

– Чтоб твой конь и все богатство твое достались безжалостным людям! Чтобы труп твой завернули в твою же бурку!..