— От огней не укроешься нигде. Прошлой ночью под Наконечником Копья полегли все охотники и охотницы Скайлы. Они шли в Город на поддержку Маку Силачу, но не дошли.

Стол охнул под кулаком Карта. Проклятье!

— Туда им и… Нет, я не то говорю. Что ты хотела от моей дочери, старая?

— Где она? Ты можешь позвать ее сюда прямо сейчас, быстро, как можно быстрее?

— Я ничего тебе не отвечу, пока ты не скажешь, зачем тебе моя дочь. Что у нее есть такого, что может помочь Городу в нашем огромном несчастье? При чем здесь маленькая моя хромоножка, что вы все ее обхаживаете — ты, Чагар, Роско этот?

— Значит, Солнечная сказала правду, и ты позвал Чагара, — задумчиво проговорила Ки-Ту, как-то сразу обессилев. — Ник Чагар на самом деле здесь. Ты позвал, или, может быть, он пришел сам? Хотя значения это уже не имеет… Я присяду, Карти, сынок, если не возражаешь.

— Да. Прости, Ки-Ту, это все от этой ночи. Вот сюда, здесь удобно. Тебе не дует, я завешу окно?

— Спасибо, Карти, ты всегда был добрым мальчиком. Слушай меня, Управник Города-под-Горой, Большой Карт Анджел, Карти, сын Керра. Я буду говорить коротко, потому что скоро в твой Управный дом потянулись все, кто выжил. Я скажу так, чтобы ты, Управник и отец, понял, что только в одной твоей дочери надежда для всех людей под Горой, где бы они ни жили. То, что я дала твоей Солнечной в подарок, не так уж важно, потому что главное — не в этой вещи, и у другой, все равно у кого, толку от нее хоть и будет, но то не имеет отношения к тому, что нам нужно сейчас. Главное — в ней самой, в твоей Анджи… Ты помнишь Ки-Ану, мою бабку? — задала Ки-Ту неожиданный вопрос.

— Ну… помню, но не очень. Мы ребятней бегали к ней, как теперь наши бегают к тебе. Она умерла…

— Давно, — закончила за него Ки-Ту. — Тебе еще было долго до первого года возраста. Ки-Ана нагадала, что от брака детей из родов Эта и Керра родится ребенок, не похожий ни на кого в Городе-под-Горой…

— Подожди, это я слышал. Это наше семейное предание. И я, кажется, знаю, что за вещь, о которой ты говоришь.

— Вряд ли ты можешь знать.

— Да нет же, говорю тебе, я ее видел. Анджи мне показала сама. Мне и Чагару. — И снова, в который раз, Карт Анджел ощутил болезненный укол в груди при упоминании дочери. Ки-Ту не заметила. Она презрительно сощурилась.

— Нет, Солнечная не стала бы показывать тебе. Ни тебе, ни тем более постороннему Нику Чагару, никому из мужчин. Уж поверь мне, пожалуйста. Кстати, позови хотя бы его, потому что говорить мне трудно, и я не хотела бы повторять еще раз. Ки-женщинам открывается не так уж много, а Чагары испокон веков были хранителями многих тайн и умножителями знаний. Он доскажет за меня то, чего я не сумею.

— Если бы я знал, где Чагар. Мы разошлись с ним. Возможно, тоже погиб.

— Управник Города. Большой К. Испуганный мальчишка Карти, которому его страх совсем залепил глаза. Ты должен был держаться за Чагара, как маленький чапан за материн хвост.

— Бабка!

Ки-Ту неожиданно проворным движением поднесла раскрытую коричневую ладошку под самый подбородок Карта Анджела.

— Утихни, Управник. Не дорос еще кричать на Ки-Ту. — И гнев замерз в его горле, и сделалось так, что не вымолвить ни слова. — Слушай, я буду говорить, и многое тебе придется просто запомнить, потому что понять не хватит ума. Я буду говорить быстро, ибо времени нет. У тебя нет, у твоей Солнечной, у горожан, у всех людей, что исторгла в незапамятные времена из себя Гора, и они все хуже и ожесточенней живут рядом с нею. («Исторгла Гора?» — хотел спросить Карт Анджел.) Да, Карти, сын Керра. Единственную, но самую важную сейчас тайну пронес с собой род Ки. Слушай.

Придет время, день это будет или ночь, в Дни Тепла это будет или в Дни Буранов, но Гора разверзнется вновь. И выйдет из нее Великий Огонь, и очень может статься, что Огонь уже забудет людей, и они не смогут справиться с ним. Тогда…

Ки-Ту говорила, прикрыв глаза и слегка раскачиваясь, а Управник Большой Карт слушал завороженно. Как в детстве. Он не понимал больше половины, но что понимал — объясняло все. По крайней мере, для него. И понимание это было ужасно, как может быть ужасной лишь сама истина.

…Белый снег и синий снег, и серый снег в цвет туч. Она летит по-над снегом, длинными полосами снег несет наискосок в степи под нею. Она впервые в жизни видит снежную степь так — проносящейся под ней внизу. Это очень красиво. Захватывает дыхание.

А вот вереницы перекати-мхов, еще разрозненные, цепочками один за другим, предвестники Большого Мшинного поля. И вот оно — густой бурой лохматой массой, скрывшей снег. Оно колышется и ползет.

Странное происходит с Анджелкой. Она словно в тысяче мест сразу. Здесь, летящая над Мшиным полем, дальше — где кончается Долгий Край, и она еще не тает, что там, но туда сейчас лежит ее путь. Она и еще дальше, где не бывал совсем никто, и где хоть и нет столько снега, но так же холодно, и о голые скалы бьется седая волна за волной, и до того много этой воды без конца, что столько и быть не может. Хотя она помнит, что однажды видела уже бескрайнюю воду, если не эту, то похожую…

А еще она — позади, там, где остались люди в своих домах, невредимых и сгоревших. Она над многими селениями и внутри каждого дома. Она — с каждым из людей, и — со всеми вместе, и — сама по себе. И саму себя она почти видит где-то там, в одном из домов, но это как раз не самое важное…

А по правую руку от нее, летящей, — Гора. И еще немного — и Анджелка проникнет внутрь Горы, потому что теперь точно знает, что Гора полая, и в ней заперто такое пространство, какого не виделось еще человеку.

И в нем — те, кого она не может назвать, потому что их никак не называют. Но нет, сейчас она что-то слышала краем. Или пробормотала сама?

Но в своем полете она не одна. Их снова двое. Они снова вместе…

Все длилось мгновение, и мгновенно прекратилось. Исчезла степь, бегущая поземкой, полет прервался. Пропало ощущение, что вот-вот откроется нечто… Что? «Старшие» и «Новые, Здесь Рожденные» и о чем это? О ком?

Темнота. Духота. Тяжелый дух и тяжесть на груди от волглого покрывала. Вспомнился Громкий камень, фигура отца, удар по виску…

Анджелка нашла в себе силы не стонать и не шевелиться.

— …Справная девка. Сытая, чистая. Сладко ее Управник выкормил, я как тащил, лапнул — все при ней.

— Мак тебе лапнет.

— А, все едино, не ему одному достанется, надо бы и нам попробовать, а?

— Ты не акай, не акай…

Послышался шум, как от раздернутого полога. Протопали тяжкие шаги. Загремело, залязгало. Кто-то выругался.

— Где девка?

— О, Мак!

— Мак, мы, слушай, мы тут ее — ничего, ты не…

— Что она?

— Как ты велел — вот…

— Кто был? — С Анджелка сдернули покрывало.

Светлее стало не намного, но она увидела близкий прокопченный потолок. Смотрела сквозь прижмуренные веки и постаралась не выдать себя. «Они не посмеют тронуть дочь Управника. — Но тут же возразила себе: — Уже ведь тронули…»

— Анджелка, — ее щеки коснулась грубая ладонь.

Кожа шершавая, а само прикосновение осторожное, даже ласковое. — Анджелка, дочь Карта, ты слышишь меня? — Голос под стать ладони запнулся и добавил: — Солнечная.

За изголовьем несмело гыгыгнули. Присевший рядом сделал движение, гыгыкавший как подавился.

— За что, Мак…

— Катитесь отсюда, вы, оба! Ну, живо! Стойте! Она что-то говорила?

Анджелка решила, что пора и ей принять участие, но последние слова заставили удержаться.

— Да ничего… Так… Да ее не понять, слушай.

— Да, Мик, бред и бред. Мак, ну чего там, когда наши подойдут из Скайлы-то?

— Скоро. Проваливайте. Идите встречать. Зарт проводит.

Анджелка остро почувствовала, что осталась с мужчиной (с Маком Силачом, можно не сомневаться) наедине. Она села, резко выпрямившись. В голове как будто перекатился шарик тяжелого металла, губы обметало горечью.