Альнари помолчал. Сказал тихо:

– Веришь ты в судьбу, Ферхади? Какая к Нечистому разница, кто там кого спас… Просто кровь на камнях смешалась.

Усмехнулся вдруг:

– А Таргала правда за нас. Потому он и остался.

Да, покачал головой Ферхади, вот уж дал Господь умнику братишку. Но высказаться не успел: вошел Барти. Альни смерил обоих драчунов жестким взглядом. Сказал:

– Развлечения у вас, господа, стали слишком уж буйные. Что, кровь кипит, сраженья просит? Пойдете со мной в Подземелье.

– Вот прям сейчас? – вытаращился Барти.

– А что? Вам обоим не помешает остыть, а там вполне прохладно.

Но и в этот раз визит к подземельным сорвался резко и неожиданно. Вбежал стражник, выпалил:

– Курьер из Ич-Тойвина!

Альнари поднял бровь, кинул взгляд на Ферхади. Нет, не похоже, чтоб Щит императора ждал гонцов.

– Так сюда его, – спокойно сказал господарь.

Через несколько минут в кабинет вошел человек, которого Ферхади менее всего хотел бы видеть в мятежной Верле. Иртаджад, сотник телохранителей наместника иль-Танари.

Иртаджад, сотник телохранителей наместника иль-Танари, вряд ли мог надеяться на радушный прием в Верле. Скорее наоборот: наместник-чужак за три года правления нажил здесь немало врагов, и его охрана крепко засела некоторым поперек горла.

Тем не менее – а скорей, именно поэтому! – сотник смотрел на провожавших его стражников прямо и вызывающе; и так же вызывающе взглянул на нынешнего правителя Диарталы, отдавая ему письмо. Второе письмо было для иль-Джамидера; его сотник приветствовал как командира.

– Зачем приехал? – негромко спросил Ферхади. – Другого гонца не нашлось? Тебе ж тут смерть верная!

Иртаджад пожал плечами. Ответил:

– Иль-Танари у владыки снова в милости.

Лев Ич-Тойвина коротко выругался, развернул письмо.

Замер. Глаза схватили две коротких фразы одним махом, но понять их смысл… Не то чтобы это оказалось так уж сложно – наоборот! – однако что-то в Ферхади отказывалось признать, что понял он правильно. Вот и вчитывался в начертанную умелой рукой писца чернильную вязь, словно в каракули базарного «грамотея», да еще и дождем размытые…

Тем временем молодой господарь пробежал глазами лист дорогой бумаги: монаршее благоволение, пожелание успешных переговоров… И – главное! – подорожная на тот случай, если благородный иль-Виранди соблаговолит посетить столицу, дабы лично засвидетельствовать императору прекращение бунта и, буде договор предусмотрит и это, готовность служить. Слишком много патоки.

Впрочем, подорожная может пригодиться. Спрячем пока.

Барти отошел к дверям: мол, мешать не буду, но покараулить – покараулю. Молодец, чуть приметно кивнул Альнари, правильно сообразил. Перевел взгляд с рыцаря на Ферхади – и едва удержал на лице невозмутимое выражение. У Льва Ич-Тойвина дрожали руки.

Слишком много патоки? Кажется, в том письме ее нет вовсе; кажется, мы узнаем твою тайну прямо сейчас, благородный Ферхад иль-Джамидер, верный лев императора, и помощь гномов для этого не потребуется.

– Иртаджад?

Ферхади окликнул сотника, не поднимая глаз – почему? От письма оторваться не может – или…

– Да, господин?

– Ты знаешь, что здесь?

– Да, господин.

Все-таки поднял глаза – ох и шальной взгляд у тебя стал, Лев Ич-Тойвина!

– Откуда?

– Нашептали, – туманно ответил гонец императора.

– Иртаджад, – в голосе звякнула сталь, – я спросил! Кто и что тебе сказал?

Сотник невольно вытянулся, ответил четко:

– В дне пути от Ич-Тойвина меня нагнал человек. Предъявил знак Незаметных. Рассказал, что везу, предложил поехать вместо меня.

– Ты отказался…

– Да. Тогда он велел передать на словах… господин, вы уверены, что я могу говорить сейчас?

– Да, тьма тебя дери!

– Велел передать на словах, что господин первый министр не одобряет изложенные в письме повеления и всецело поддержит своего зятя, если он решится их нарушить. В подтверждение передал это, – Иртаджад протянул записку, запечатанную знакомой печатью.

Альнари поднял бровь. Первый министр и Незаметные… забавный альянс! В прежние времена, помнится, господин иль-Маруни и Первый Незаметный друг друга недолюбливали. Впрочем, это было слишком давно… Три года в политике – почти вечность. Между тем Ферхади развернул записку, пробежал глазами, кивнул. Вернулся к письму императора. Хмыкнул. И протянул Альнари:

– Читай.

Молодому господарю тоже хватило взгляда. Дернулась крыса на щеке; Альнари нехорошо улыбнулся и прочел вслух, медленно, с поистине издевательскими интонациями:

– «Мой верный лев, ты помнишь мое пожелание. Не тяни больше, теперь это приказ».

Альнар иль-Виранди неторопливо сложил письмо. Спросил:

– А что написал господин иль-Маруни?

Ферхади протянул диартальцу записку тестя.

– «Мой дорогой, жизнь одного человека – ничто, благо страны – все. Помни об этом»… умно. Исключительно умно. Надеюсь, мне подвернется случай выразить господину иль-Маруни свое искреннее восхищение.

Ферхади не ответил; почему-то, прозвучав из уст мятежника, слова владыки потрясли его куда больше, чем в виде немых строчек. Альнари покачал головой – и спросил вдруг:

– И не противно тебе, благородный иль-Джамидер, подлецу служить?

Иртаджад покосился на побелевшего командира с откровенным сочувствием.

– Мерзавец ты, Альни, – выплюнул Лев Ич-Тойвина. – Господом клянусь, лучше б сразу убил. Ты ведь в первый же день понял, верно?

– В первую ночь.

– Ну и какого пса ждал? Интересно стало, когда сломаюсь? Или без явного повода даже врага убить не можешь? Так зря, Альни!

Благородный иль-Виранди тонко улыбнулся:

– А я тебя убивать не хочу. Ты мне живым больше нравишься, Щит императора, благородный Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина. Таких немного осталось.

– Сволочь, – горько выдохнул Ферхади. – Политик, лиса хитрая, псы тебя дери.

– Крыса, – серьезно добавил молодой господарь. – Пойдем-ка, благородный иль-Джамидер, выйдем.

Ферхади пожал плечами, молча пошел к двери. Барти нацелился следом.

– Нет, – осадил его Альнари, – только он и я. Ты пока о гонце позаботься, прошу. Он не враг нам, но здесь многие за врага его держат.

Вышли на крыльцо, Альнари оглядел площадь – как всегда, пустовавшую. Мотнул головой:

– Туда.

Лев Ич-Тойвина бездумно шел следом. Почему-то вспомнилось, как спросил он Иртаджада, не противно ли тому служить трусу. Воистину Господь учит больно…

Молодой господарь оглянулся на окна дворца, остановился. Кивнул чуть заметно. Достал кинжал, задрал рукав и полоснул себя по руке. Глубоко – от души и не особо примеряясь. Выцедил:

– Ненавижу я эту площадь. Место помнишь, Ферхад?

Щит императора медленно кивнул. Здесь, именно здесь владыка велел поставить эшафот. На том самом месте, где пролилась кровь его верного.

– Стрелял я, – отрывисто сказал Альнари. – Кто еще посмел бы?

Сжал кулак. Кровь темными ручейками орошала руку, частыми каплями падала на булыжники.

– Ты волен решать, Ферхади. Убивать я тебя не стану и из Верлы выпущу. Но чего от Омерхада ждать – сам понимать должен. Ты ему верен – клянусь, Ферхади, лучше бы ты был верен империи. Дурной правитель хуже мятежника.

Альни замолчал.

Ферхади потянул из ножен кинжал. Подумал растерянно: сплю я, что ли? Никогда этого умника не любил.

Одно движение – и воля владыки будет исполнена. И какая разница, что станет с тобою потом, если ты верен?

А ведь Альнари даже не смотрит на него. «Тебе решать», говоришь?

Одно движение.

– Никогда я тебя, умника, не любил.

– Знаю.

Их кровь смешивалась на камнях, на том самом булыжнике, что уже пробовал на вкус и кровь иль-Виранди и кровь иль-Джамидера. Навечно.

Беглый послушник постучал в ворота монастыря открыто, средь бела дня – как раз после утренней службы и трапезы, когда братия расходилась по работам.