– Да, увы. – Капитан пригладил усы. – Лицезрение прекрасной госпожи отвлекло меня. Я должен сразу предупредить вас, мой добрый сьер, и в особенности вашу спутницу: палуба корабля – неподходящее место для прогулок. Чем меньше вы будете выходить из каюты, тем лучше. Мой слуга возьмет на себя заботу о вас; он же будет провожать вас к трапезам. Если у вас возникнут вопросы, можете задать их ему… Или мне. Разговаривать с матросами не советую, да они вас и не поймут. Согласитесь, я не требую слишком многого.

– Разумеется, сьер капитан, и вы в своем праве, – кивнул Барти. – Мы последуем вашим советам.

– Сделайте такое одолжение. – Из-под пышных усов вновь сверкнула улыбка. – Госпожа Мариана, – капитан поклонился, – до встречи.

Дверь закрылась бесшумно.

Барти покачал головой. Взял Мариану под руку, завел в спаленку. Тихо, чуть слышно сказал:

– Ты ему приглянулась.

– Только этого не хватало! Послушай, Барти, разве мы не можем есть у себя в каюте?

– Там видно будет. Но первым приглашением нельзя пренебречь, как бы ни хотелось.

Мариана сморщила нос:

– Кажется, меня ждет еще одно деяние из тех, что не прославят никого из доблестных сэров. Что за невезение!

– Если тебя это утешит, – хмыкнул рыцарь, – приходилось и доблестным сэрам изворачиваться, избегая внимания ханджарских моряков. В империи на этот счет не слишком разборчивы.

Мариана залилась краской.

– Дам тебе совет, Мариана: ханджары боятся гнева Господнего. На земле на этом не сыграешь: там, согрешив, можно тут же купить прощение. Отстоять службу, к исповеди сходить, на храм пожертвовать… Но в море, – Барти покачал головой, – сама понимаешь, до берега далеко, а святости корабельного капеллана может и не хватить против бури. А ты путешествуешь именем и во благо Церкви.

– Так ты нарочно это сказал? – У Марианы отлегло от сердца: как ни крути, а прикрыться именем Церкви куда проще, чем отбиваться от ненужных знаков внимания.

– Хуже всяко бы не было, – повел плечами рыцарь.

Сьер Кариссиен принял гостей так роскошно, что Мариана убедилась: по имперским меркам их каюта и впрямь скромна до убогости. В капитанскую трапезную вместилось бы с десяток отведенных пассажирам каморок. Сквозь оба окна – одно на палубу и другое на море за кормой – виделось все так ясно и правильно, будто не стекло в переплет вставлено, а пластины чистейшей воды хрусталя; солнечный свет потоком лился на белоснежную скатерть, вспыхивал огнем на золотых кубках и тонул в бутылях с вином. В рыжем с черным крапом ковре, сшитом из меха неведомого Мариане зверя, ноги тонули по щиколотку, а низенький диванчик под дальним от входа окном манил яично-желтым шелком подушек. Даже обшитые темным дубом стены при таком убранстве совсем не выглядели мрачно.

Капитан заметил восхищение гостьи, довольно пригладил усы. Шагнул навстречу:

– Умоляю прекрасную госпожу не стесняться!

Мариана лихорадочно перебирала возможные ответы, когда часть стены отъехала в сторону, и в проем шагнул молодой человек, почти юноша. Для северянина все ханджары почти на одно лицо, но все же в юноше угадывалось близкое родство с капитаном; казалось, они отлиты в одной форме, лишь с разницей в десяток лет. Сьер Кариссиен заметил метнувшийся в сторону взгляд гостьи, обернулся:

– Ты опоздал, Эньен, это неучтиво. Проси прощения у нашей гостьи. Прекрасная госпожа Мариана, я счастлив представить вам своего племянника. Он еще молод, но, смею утверждать, у меня не было первого помощника лучше. Весьма многообещающий офицер, немногие к семнадцати годам добивались столь значительного положения. Хотя у нас в семье все такие. Господом клянусь, недалек день, когда сьер Эньен из Ич-Карисси сам станет капитаном.

– Любезный дядя мне льстит. – Эньен стремительно подошел к гостье, протянул руку. – Разрешите проводить вас к столу, о прекраснейшая.

Обескураженная галантным натиском, Мариана молча подчинилась; юноша выдвинул мягкий стул с гнутой спинкой, подождал, пока девушка усядется, и опустился по левую руку от нее. Капитан усмехнулся:

– Юности недостает манер, зато с избытком напора. Проходите же, мой добрый сьер. Садитесь со мною рядом: оставим молодость молодости. Вина? Вот «Бешеный лев» семилетней выдержки, вот настоящая «Кровь Диарталы», вряд ли вы пробовали, в Таргалу ее продают только королевскому управителю, а это – «Полуденное солнце».

– Конечно, – ворковал между тем Эньен, – в должности первого помощника на «Крыле ветра» я еще многому должен научиться. Но со временем…

– Налейте диартальского, – попросил рыцарь. – Я слыхал о нем и, признаться, рад случаю попробовать.

– Выбор ценителя! – Сьер Кариссиен выдернул пробку, потянулся налить гостье.

– Нет-нет, – Мариана поспешно отодвинула кубок. – Негоже паломнице пить вино, а я ведь еду в Ич-Тойвин, святой город!

– Вы не только прекрасны, госпожа моя, но и чисты душой. – Эньен сделал попытку поцеловать тонкие девичьи пальцы.

Мариана отняла у юноши руку и отодвинулась.

– Эньени, – бросил капитан, – будь любезен, поторопи…

– Да, сейчас! – Юноша вскочил, словно невзначай коснувшись плеча гостьи, и кинулся к двери. Покрасневшая девушка сквозь шум крови в ушах еле расслышала резкий оклик, слов же не разобрала вовсе – хотя, как все уроженцы южного побережья, ханджарский диалект понимала свободно.

– Сьер Эньен, – Барти наградил вернувшегося к столу юношу откровенно оценивающим взглядом, – я прошу вас не смущать мою подопечную. Поверьте, так будет лучше прежде всего для вас.

– Верю! – Капитанов племянник легкомысленно улыбнулся. – Прекрасная госпожа моя, простите несчастного, что сражен вашей красотой и добродетелью и готов отныне жить у ваших ног! Если я и позволил себе лишнее, то не по злому умыслу, а от восторга и смущения.

Мариана прикусила губу – ее грызло острое желание огреть назойливого кавалера… ну хоть бутылкой! Конечно, столь решительный отпор вряд ли приличествует скромной паломнице… Но как, Свет Господень, как эти самые паломницы умудряются сохранять скромность, не распуская рук?! Слов здесь явно мало, их просто не воспринимают, эти слова…

– Боюсь, любезный сьер, вы меня не поняли, – притворно вздохнул себастиец. – Мои слова следовало расценивать как дружеское предостережение, вы же повели себя так, словно услыхали пустую угрозу. Право, жаль. Вы, конечно, молоды, но я полагал вас умнее обычных юнцов. Все-таки первый помощник на таком корабле – это не какой-то там порученец или курьер. Офицер такого ранга должен просчитывать последствия своих слов и поступков. Сьер капитан, вы со мной согласны?

Отворилась дверь, давешний юнга внес блюдо с горячим мясом. Запах незнакомых специй защекотал нос, Мариана сглотнула слюну: вино здесь явно будет к месту. Попросить воды?

– Эньени, ты и в самом деле позволяешь себе, – капитан сделал многозначительную паузу, – лишнее. Наша гостья не захочет прийти сюда еще раз, и виноват в этом будешь ты со своими неуемными восторгами. – Отчитав племянника, сьер Кариссиен вернулся к диартальскому; бордовое вино, булькая, полилось в золотые кубки, и над столом поплыл приторно-терпкий аромат переспелого винограда. – Вы гость у меня, сьер Бартоломью, первый тост ваш.

– Сьер капитан, – Мариана робко улыбнулась, – чем запивают девушки такое мясо на вашей родине? Ведь его надо запивать, я права?

– Еще как права, – пробормотал себастиец.

– Кизиловый сок с водой, – сообщил капитан. – Сейчас вам принесут его, прекрасная госпожа. Вы разрешите Эньену поухаживать за вами?

Не дожидаясь ответа, юноша ловко переложил на тарелку гостьи пышущий жаром, политый остро пахнущей подливой кусок.

– Вам должно понравиться, госпожа моя.

Все тот же юнга поставил перед Марианой серебряный, украшенный бирюзой кувшинчик. Эньен придвинул девушке кубок, алый сок ударился в дно, брызнул на стенки, одинокая капля расползлась пятном по скатерти.

Сэр Барти положил себе мяса и поднял кубок:

– За «Крыло ветра» и его капитана. Готов поспорить, сьер Кариссиен, что у вас самое быстроходное судно на оба знакомых мне моря.