Совсем недавно Анже думал, что Луи похож на Карела. Теперь видел – на Анри Лютого похож не меньше. Столь же яростен в гневе, так же больше доверяет себе, чем советникам. Два предка, святой и проклятый, боролись в нем, и неясно было, кто победит. Видит ли сам король, что творится с ним? Понимает ли?… О святом Кареле он слушает, затаив дыхание…
– Вот ты где, – рядом возник Бони. – Насилу нашел! Ужинать думаешь или как?
Саламандра скользнула на привычное место под курткой. Анже встал:
– Пошли. Что его величество?
– Опять с аббатом объясняются, – махнул рукой паж. – И когда светлый отче успокоится? За сговоренной невестой едем, а он все – Элайя, Элайя! Свет клином! Да ничего, пока дойдем, утихнут.
Однако, вернувшись к королевскому шатру, паж и порученец застали скандал в полном разгаре. Визгливый тенорок аббата разносился по лагерю:
– Сначала ты пренебрег советом Церкви, потом бросил в узилище людей Господних, а теперь…
– Какое еще узилище? – пробормотал Анже. Бони неопределенно повел плечами.
– Теперь, – перебил король, – люди Господни раздувают войну и готовы привести захватчиков на родную землю! Это заповедал вам Господь?
На скулах короля полыхал гневный румянец, аббат же, надувшись и даже, кажется, привстав на цыпочки, верещал:
– Наветы и измышления легче находят путь к сердцу твоему, чем отеческий совет!
– Наветы?! – взревел король. – Это – наветы?
И сунул под нос аббату какую-то бумажку. Отец Ипполит отшатнулся, король сгреб в кулак ворот белоснежной рясы:
– Читать умеешь, светлый отче? «Капитул Таргалы поддерживает воссоединение Золотого полуострова с материнским лоном империи» – чьей рукой писано? «Да пребудет благословение Господне над истинным владыкой, мы же сделаем все, дабы Таргала приняла его бескровно», – узнаёшь? Шкуры продажные!
Бони присвистнул. Отец Ипполит задергался, беззвучно разевая рот, словно выдернутая из воды рыба.
– Это тебе Господь заповедал, – король встряхнул плененного аббата, и Анже явственно услышал, как клацнули зубы, – предавать? Значит, по-вашему, у святого Карела кровь на руках, а ты чистый? Да вся кровь, что прольется в этой войне, будет на тебе, мразь двуличная, прихвостень Нечистого, виселица по тебе плачет!
Убьет, похолодел Анже. Видно, аббату пришла та же мысль: он закатил глаза и обмяк, не то изображая дамский обморок, не то и впрямь обеспамятев. Луи разжал руку, и светлый отец мешком осел к его ногам.
– Падаль, – скривился король. Махнул охране. – Отнесите к мэтру Гийо да скажите, чтоб до Славышти из своей кареты не выпускал. А то ведь не удержусь, придушу, Господи прости.
Да, подумал Анже, у мэтра лекаря отцу Ипполиту самое сейчас место. Подобрал выпавшую из рук короля бумажку – ту самую.
– Ваше величество, вы…
Осекся, наткнувшись на яростный взгляд. Ох, не зря другие попрятались! Вон, даже Бони предпочел в сторонке переждать…
– Пойдем-ка, – Луи дернул подбородком в сторону шатра. – Джозеф, не впускать никого!
Стоявший на карауле у шатра гвардеец молча отдал честь. Похоже, только Анже здесь и не знал, что в минуты королевского гнева рот надо держать закрытым…
– Испугался? – спросил король.
Анже пожал плечами. Что на это ответить, он не знал.
– Ну, прости, – зло усмехнулся король. – Что ты хотел?
– Вы уронили, – Анже протянул письмо.
Несколько долгих мгновений король молчал, и во взгляде его явственно читалось отвращение.
– Прочти, – бросил, когда молчание стало почти нестерпимым. – Ты поймешь. И, если сможешь… давно надо было тебя… короче, я хочу знать, кто и как это писал. Хоть и так понятно, но все равно.
Анже подсел к светильнику, расправил тонкий лист. Но первые же строчки расплылись перед глазами, сменились видением…
3. Луи, король Таргалы
Луи откинул полог шатра, кинул:
– Ужин сюда, и вина подогреть!
Он помнил: видения отнимают у Анже силы. А парень как застыл над проклятым письмом, так и сидит. Сколько времени прошло – полчаса, час? Что видит он?
С ужином в шатер просочился Бони, глянул вопросительно.
– Оставайся, – кивнул король.
Анже вздрогнул, открыл глаза. Отложил письмо, зачем-то вытер ладонь о штаны. Задрожали губы. Король торопливо спросил:
– Выпьешь?
Бони, не дожидаясь ответа, налил горячего вина, сунул кубок товарищу. Ругнулся сквозь зубы: порученца била крупная дрожь, не столько выпил, сколько расплескал. Выдохнул:
– Ох и мерзость…
Не про вино, понял король, – про увиденное.
– Расскажешь?
Анже протянул кубок:
– Еще налейте.
Выпил залпом, не отрываясь. И начал рассказывать.
Мерзость, соглашался Луи. Понятно, с чего парня трясет. Отцы монастырские его спасли когда-то, и одно дело узнать, что сам для них всего лишь орудие, а другое – что всю Таргалу, от короля до последнего оборванца, ставят на кон, как стертый медяк. Натравливают людей на гномов, приписывая Подземелью собственные гнусные дела. Ищут на безлюдных побережьях удобные для императорского флота бухты. Подбирают среди городской стражи тех, кто откроет ворота врагу. И все это – именем Господа!
Что за счастье, думал король, послало им на пути Анже? И не только в даре дело – ведь волей Церкви этот дар должен был обратиться против короны. Благо, бывший послушник понял: воля Церкви не всегда совпадает с волей Господа. А был бы на его месте кто другой?
Но как же далеко зашел заговор! Они-то с Готье решили: отлучение короля – самое страшное, что может ждать полуостров. А дело пахнет войной не только с империей, но и с Подземельем! Вот отчего гномы из столицы ушли…
Бони разлил вино. Теперь выпили все.
– Мой король, – спросил Анже, – так вы правда ханджарских светлых отцов заодно с послом в тюрьму?…
– Правда. Думаешь, зря?
Пожал плечами, опустил глаза. Думаешь, небось, что король твой не лучше Церкви? Грязное дело политика – а ты, парень, не для грязи создан. Не удивлюсь, если отпустить сейчас попросишь.
– Наверное, не зря, – тихо сказал Анже. – Раз война…
Ну спасибо, парень! Без шуток спасибо. Оказывается, и королю может легче стать от такого вот бесхитростного одобрения…
– Именем Господним нельзя обман прикрывать, – добавил Анже. – И кровь лить во имя Господа – нельзя.
– Вот что, – решился Луи, – утром бери заводного коня и возвращайся в Корварену. Расскажешь все графу Унгери, и пусть он что хочет делает, но чтоб это кубло змеиное задавил. Понял?
– Я и сейчас могу, – вскинулся Анже.
– Утром и с охраной. – Луи свернул письмо, поколебавшись, отдал Анже. – С собой возьмешь. Вдруг еще чего нароется.
В предрассветных сумерках, когда лагерь только начинал просыпаться, королевский порученец выехал на ведущий к Корварене тракт. Безо всякой охраны, только с запасным конем в поводу. Не то чтобы он не доверял всем поголовно гвардейцам и кирасирам – но слишком многое на кону, а осторожного и Господь бережет.
Бони проводил товарища до тракта и вернулся в лагерь. Король, узнав о самоуправстве, только рукой махнул.
4. Брат провозвестник Светлейшего Капитула
Ирти перехватил карету в двух кварталах от дома Ферхади. Осадил игреневого жеребца у дверцы, перегнулся к уху хозяина, пробормотал чуть слышно:
– Вызов от императора. Немедленно.
Переход от благостной расслабленности получился настолько резким, что на миг сдавило горло и ледяная рука скрутила кишки.
– Вели поворачивать, – кинул секретарю брат провозвестник. – Да со мной поезжай, понадобиться можешь.
В который раз пожалел второй человек Светлейшего Капитула, что так и не завел осведомителя в ближайшем императорском окружении. И в который раз себя осадил: тот, кто сегодня шпионит для тебя, завтра будет шпионить за тобой, а если сиятельный владыка заподозрит нелояльность… нет, лучше уж неведение!
Добрые кони летели к императорскому дворцу, а брат провозвестник торопливо перебирал в памяти события последних дней, столичные новости, вести из Таргалы, ич-тойвинские слухи и сплетни. Что привлекло мысли сиятельного, о чем пойдет разговор?
