– Ну давай, – диарталец разлил, протянул гостю кубок. – Твой тост.

Чтоб ни министры, ни святоши не мешали жить, чуть не прыгнуло на язык. Вот ведь пакость, подумал Ферхади, вляпался в дипломатию! Теперь ведь и тоста нормального не скажи, над каждым словом думать надо.

И, кстати, над каждым словом умника Альнари – тоже.

Лучше бы сразу убили!

Покатать кубок меж ладоней, поглядеть на свет – все ж таки время. Ну и какой тебе сказать тост?

– За процветание Диарталы, Альнари. И за то, чтоб нам с тобой пользоваться плодами этого процветания. – Приподнял кубок, словно намекая, какими именно плодами предпочтет пользоваться. Да что ж, так оно и есть! Вино и кони – лучшее, что дает эта земля.

– Что возвращает нас к основному вопросу, – пробормотал Альнари. – Послушай, Ферхади! А вот ты на моем месте чего бы попросил у императора?

– А ничего, – пожал плечами иль-Джамидер. – Толку-то? Но ты думай, может, чего придумаешь. Ты ж в таких делах…

Замолчал неопределенно: дальше сам поймет. И, чем Нечистый не шутит, вдруг да и правда придумает, как выпутаться. Хотя… думай не думай, а Омерхад приговоры не меняет. Проверено. Ты смертник, Альнари. Дважды смертник. Но тебе повезло: ты сумел договориться с гномами. Ты, пожалуй, спасешься. И развалишь империю, как совершенно правильно предрек мой уважаемый тесть. И я бы должен… да, псы меня дери, должен! Должен я тебя убить, и уверен я, что меня владыка за этим и послал! И я бы это сделал, если бы верил хоть на медяк, что твоя смерть спасет империю.

Но я не верю. Ты прав был тогда: если бы не ты, Диартала все равно бы поднялась, а вот крови пролилось бы больше. А был бы наместник не так жаден – сдали б вас всех первому же патрулю. От хорошей жизни мятежей не поднимают и не поддерживают.

– Тебя попросить, что ли, – хмыкнул диарталец.

– Что? – вскинулся Ферхади. – О чем?

– Да не «о чем», а тебя. Попросить у императора. С тобой, видишь ли, приятно пить, – Альнари отбросил пустую бутыль и разлил из новой, – а Законнику ты все равно не нужен, иначе он тебя сюда не послал бы – с таким-то поручением.

Умник, раздери его псы. Как, Нечистый бы его побрал, КАК он умудряется все понимать, ничего точно не зная?!

– Я пью за тебя, Лев Ич-Тойвина. За верность таких, как ты – на ней стоит мир, Ферхади, я в этом уверен.

Почему Ферхади не выпил спокойно, он сам потом не мог понять. Но – что было, то было. Словно черная душная волна накатила, перехватив дыхание, – и Лев Ич-Тойвина хрястнул бокал об пол, только осколки полетели.

Накатило – и отхлынуло. Напоровшись на острый взгляд диартальца, Ферхади мгновенно взял себя в руки. Сказал, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал виновато, растерянно, как угодно еще, но не с тем бешенством, что помутило его разум:

– Прости, Альнари. Кажется, я совершенно неподобающе захмелел. Все ваше диартальское вино… – Улыбнись, ну же! Диартальское вино, оно известно своим коварством, да и с дороги… – Да и устал я, признаться. Вели принести ещё кубок, что ли, выпьем, да пойду я спать, если ты не против.

Ночь, пожалуй, уже повернула к рассвету, а молодой господарь все не спал. Крутил в голове оба разговора с иль-Джамидером, вспоминал его слова – и лицо, и руки, и короткие, но все же заметные паузы почти перед каждой фразой, даже самой невинной. Неопытный посол, что боится сказать лишнего? Да, конечно – если бы не слишком много этого лишнего сходу, безоглядно, вразрез с любыми правилами и со здравым смыслом тоже! Ловушка, придуманный императором ловкий ход? Возможно, очень возможно – если бы не разбитый бокал. Как бы ты ни держался весь вечер, думал Альнари, какую бы маску ни выдавал за свое лицо, в тот миг ты открылся. Я все-таки поймал искренний порыв, один-единственный, тут же задавленный, но – поймал. И, видит Господь, изумлен даже больше, чем твоим предупреждением. Что ж тебя так корежит-то, ручной лев императора, верный из верных? Почему – именно в тот миг, на те слова?

Остановимся на том, что вояке Ферхаду не слишком по душе дипломатические поручения. Лев Ич-Тойвина хорош на коне с саблей, но не в словесных баталиях, и сам он прекрасно это понимает. А тут, как назло, еще и количество необходимой для любого посольства лжи несоразмерно велико.

Неужели Законнику больше некого послать было? Это ж нарочно не подгадаешь, среди всего двора, среди всех вельможных подхалимов, трущихся у кормушки владычных милостей, ткнуть пальцем именно в того, кто соврать неспособен даже ради спасения собственной жизни!

Альнари вскочил, подошел к распахнутому окну. В последней мысли явно что-то было.

Давай еще раз. С самого начала и медленно, не упуская мелочей.

К Омерхаду приходят известия о мятеже. Известия наверняка смутные и противоречивые – и сильно приукрашенные по части нашей силы, подземельных чар и прочей оправдательной шелухи. Обычное дело, но…

Но, видно, и сбежавший наместник, и проспавший нападение Маджид очень уж старались оправдаться. И наплели столько, что Омерхад почуял: что-то и впрямь неладно. Так неладно, что даже на доклады соглядатаев из Когорты Незаметных нельзя опереться без проверки. Он посылает в Диарталу воина – лучшего воина из стоящих у трона верных. Как иль-Джамидер тогда сказал – «разобраться, что за безобразие у вас здесь творится, и доложить владыке»? Что ж, он разобрался и доложил, а заодно и письмо передал. И уж ему-то Законник должен был поверить. Но послание от презренных мятежников, скорей всего, на клочки порвал и гонцу в лицо швырнул – иначе переговоры начались бы куда раньше.

Что дальше?

Дальше войско Маджида отходит от Верлы к диартальским границам и о мятежниках словно забывают. Альнари мог объяснить это единственным образом: Омерхад не доверил усмирение провинции тому, кто так бездарно сдал Верлу. И наверняка только ненависти диартальцев Маджид обязан тем, что ему не приписали сговор с «крысами».

Если иль-Джамидер в числе прочего рассказал о гномах – а причин молчать у него не было! – то самое разумное решение для Законника – подождать возвращения войск из Таргалы и швырнуть на подавление мятежа тех, кто уже сталкивался с гномьими чарами. Этим, очевидно, и объясняется передышка. И, кстати, оговорка «после победы в Таргале»…

Ладно, все это понятно, но причем тут Ферхади, тьма бы его задрала?!

Край неба утратил глубокую бархатную черноту – еще не рассвет, но уже и не ночь. Альнари вздохнул и начал одеваться – ловить последние часы сна было глупо и, главное, бесполезно: каторга накрепко вбила привычку просыпаться до света.

Спустился в конюшню, оседлал мышастого Дэзерталэ: верхом думается лучше. Бросил подскочившему впопыхах заспанному конюху:

– Досыпай уж.

Итак, вопроса три. Почему именно иль-Джамидер? Почему сейчас? Не месяцем раньше, не двумя позже? И почему, тьма его дери, он один?! Без свиты, без охраны… да, он всегда любил выпятить свою безудержную храбрость, но у любого удальства должен же быть предел! В конце концов, в прошлую их встречу Льва Ич-Тойвина сопровождало две сотни, и непохоже, чтобы он был недоволен!

Дэзерталэ неторопливо цокал копытами. Привычный маршрут: арсенал – хлебные склады – Полуденные ворота – Закатные ворота – новые казармы – Полуночные ворота – водосборники – Восходные ворота – дворец. То Гиран, то сам Альни каждый день в разное время проверяют: караулы не должны расслабляться, пусть знают, что в любой миг может нагрянуть если не враг, так строгое начальство.

Положим, думал Альни, на второй вопрос я ответ знаю. Месяцем раньше мы сидели тихо и поверить не могли, что с Верлы осада снята. А сейчас открытое недовольство омерхадовым правлением поползло наконец-то вширь – не без нашей помощи – и до Законника дошло, что Альнар иль-Виранди к титулу личного врага императора отнесся вполне серьезно.

Но Ферхади?! Прямой, бесхитростный, совершенно непригодный для переговоров – и к тому же почти открыто сочувствующий клейменой крысе?! Хорош посол…