– Да, прямая дорога к Нечистому. Но вы, светлый отец, можете избавить меня от греха. Просто расскажите, что вы знаете о грядущей войне. О планах наших врагов… врагов вашей страны, отец мой.

– Думаю, и вы меня поймете, граф, – помолчав, ответил пресветлый. – Я предпочту умереть верным сыном Святой Церкви. Окажите мне последнюю милость, граф, разрешите помолиться перед смертью?

– Отец мой, – медленно сказал Готье, – впереди война, и то, что знаете вы, может спасти Таргалу. Помолиться перед смертью вы успеете еще не раз – и, боюсь, не раз меня проклянете. Но поверьте, меньше всего я хочу отдавать вас палачам. Я дам вам время вспомнить, в какой стране вы родились. Прошу вас, отец мой, одумайтесь.

Пресветлый покачал головой:

– Со всяким из нас, граф, идет по жизни Господь, и Ему виднее, когда одаривать милостями, а когда испытаниями. Насколько это окажется в моих силах, я приму испытание достойно, и буду молить Господа о прощении для вас.

И ведь будет, понял граф. И не скажет ничего, хоть на куски его режь.

– Антуан!

Сонный порученец возник на пороге, ожидая приказаний.

– Стражу сюда.

Антуан кивнул ошалело, выметнулся прочь. Не забыть болтовню запретить, подумал граф. Слыхано ли дело…

Бросил вбежавшим в кабинет стражникам, кивнув на пресветлого:

– Обыскать, переодеть и в подвал.

Светлый отец вышел молча.

Наутро граф положил перед Анже серебряный перстень-печатку и гладкую, древнюю даже на вид щепку на черном траурном шнурке.

– Это же… пресветлого!

– Верно, – кивнул Готье. – Меня интересует все, что касается войны.

– Но я…

Анже запнулся. Граф ждал.

– Господин граф, что с ним?

– Арестован, а ты чего хотел? Чтоб и дальше в империю письма слал?

– И… что теперь?

– Теперь, – нетерпеливо повторил измученный бессонной ночью Готье, – я хочу знать, что он писал в империю, что получал оттуда, чего ждать от церкви, когда начнется война… Анже, ты что, сам понять не можешь, что нам нужно от заговорщика?!

– Я не смогу! – голос парня сорвался в крик. – Я и так столько против него… не могу больше! Он же спас меня, поймите! А я… Да, я понимаю – заговорщик… но не могу, не могу!

– Хорошо, – скрипнул зубами граф. Вот уж достался чистенький! – Не можешь – не надо. Значит, будем из него вытягивать. Заклятие правдивости и парочка умелых палачей…

Парень моргнул растерянно, переспросил:

– Что?…

– Что слышал! – взорвался граф. – Война на носу, и пусть меня впрямь Нечистый заберет, но все, что знает твой пресветлый, я из него вытяну! Мне тут не до чистоплюйства!

Парень сглотнул. Сгреб дрожащей рукой отобранные у светлого отца вещи – амулеты ли, реликвии, Готье разбираться не хотел.

– Ладно. Не надо его трогать, лучше… лучше я. Я постараюсь, честно.

– Да уж постарайся, – жестко припечатал граф Унгери. – Времени в обрез, будешь тянуть…

– Не буду я тянуть! Просто не всегда от меня зависит, – Анже безнадежно махнул рукой: мол, что вам тут объяснять, раз все решили.

– Постарайся, – повторил Готье.

Чем ближе к Славышти, тем чаще Луи – сам не замечая, как, – оказывался во главе поезда, а то и на десяток корпусов впереди. Но не желание увидеть Раду было тому причиной и даже – впервые в жизни! – не скорая встреча с Леркой. Более всего Луи хотел поговорить с отцом Евлампием. Спросить совета у духовника короля Егория, раз уж на собственного аббата полагаться нельзя. И, быть может, попросить его разобраться с отцом Ипполитом по-свойски, то есть по-церковному. Егорий, Луи знал точно, Евлампию доверял безоговорочно – а на умение будущего тестя разбираться в людях Луи полагался вполне.

Но все-таки первым встретил гостей принц Валерий. Два всадника выметнулись навстречу в нескольких часах пути до столицы. Лерка в неизменной своей дорожной куртке и нарядная девушка-степнячка.

– Лу! – заорал Лерка еще издали. – Зануда ты таргальская, мы тебя совсем заждались, а ты тут плетешься с обозом, как не к родным!

– А ты все без охраны рассекаешь, как последний шалопай, – привычно отпарировал Луи.

Лерка помрачнел, буркнул:

– Если бы. Под ногами не путаются, и на том спасибо. – Обернулся к спутнице, и Луи с удивлением увидел на лице друга несвойственную ему нежную улыбку. – Лара, это и есть тот самый Луи. Лу, Саглара – моя невеста.

Луи поздравил, едва сумев скрыть удивление. Вечно этот Лерка как учудит, так хоть стой хоть падай!

– И нечего глазами хлопать, – немного резко заявил Валерий. – Уж поверь, лучшей королевы мне не сыскать. Отец согласен, а прочие пусть утрутся.

– Хорошая позиция, – кивнул король Таргалы. – Поддерживаю всецело. Госпожа Саглара, счастлив знакомству.

Степнячка улыбнулась, сверкнув крепкими зубами.

Остаток пути Лерка рассказывал о своих степных приключениях. Весело, с шуточками и ухмылочками – не подумаешь, что десять раз погибнуть мог. Охламон, качал головой Луи. Лерка смеялся в ответ: мол, живы, и ладно, о чем говорить.

Егорий к встрече подготовился – да так, что Луи чуть не взвыл. Мало дома напировался! Но повод требовал, и таргальский король, нацепив на лицо маску благопристойной торжественности, подчинился. Жениха принцессы Радиславы чествовали весь вечер и всю ночь, и лишь под утро придворные Егория, приглашенные князья с семьями, случившиеся в Славышти послы и свитские самого Луи в изнеможении отвалились от пиршественных столов и расползлись отдыхать.

В результате счастливый жених проснулся за полдень, мучимый головной болью, немыслимой жаждой и острым желанием сбежать. Желательно с Радой, но…

Тут Луи разомкнул глаза, и мысль о побеге улетучилась: рядом с его постелью стояла пузатая кружка, и вряд ли здесь к нему относились так плохо, чтобы… в общем, кружка просто была обязана оказаться полной! Желательно – каким-нибудь подходящим к случаю снадобьем, но на крайний случай хоть водой.

Дрожащая рука нашарила кружку… и смахнула на пол. Глухой удар, острый запах… Луи свесил голову с постели и застонал: вожделенное снадобье растекалось лужицей по полу меж двух половинок разбитой кружки. А так как единственное жалкое движение, на которое он оказался способен, ясно показало всю невозможность побега, оставалось только умереть.

Спас его Вахрамей. Вошел, покачал головой, увидев разбитую кружку. Сказал ворчливо:

– А я ведь Валерия просил…

– Что?… – просипел таргальский король.

– Помнить, что ты и так-то с ним не вровень пьешь, а уж с дороги… – Магознатец порылся в сумке, всунул в рот Луи что-то едко-горькое. – Глотай и жди, страдалец. Сейчас принесу лекарство.

Через час или полтора, наглотавшись Вахрамеевых зелий, умывшись и категорически отказавшись от завтрака, Луи наконец-то добрался до отца Евлампия.

– Заходи, чадо, – пробасил духовник Егория, углядев в дверях часовни неурочного посетителя. – У меня тут как раз аббат твой сидел. Гнилой человечек, прости меня Господь. Как ты с ним уживаешься, чадо?

– У вас был отец Ипполит? – переспросил Луи.

– На сердце жаловался, – кивнул Евлампий. – Только не вылечить ему сердце, душу не исцелив, а душу… в общем, я не возьмусь. Не тот случай.

Луи с трудом удержал ругательство. Сам ведь виноват! Что велел? До Славышти из кареты лекаря не выпускать. Думал тут втихую под замок посадить. А вот надо сначала дела делать, а потом уж пировать!

Ладно, не самому ж бегать в поисках и не стражу посылать… Евлампий поможет. Еще и к лучшему, что сам на него поглядел…

– Плохо я с ним уживаюсь, отче. О том и поговорить хотел: вроде бы не дело королю в дела Церкви лезть, а и не лезть уже никак.

Евлампий помрачнел.

– Пойдем в исповедальню. К исповеди, небось, давно не ходил?

– Давно, – согласился Луи. – Не такой я дурак, чтоб отцу Ипполиту душу раскрывать, а лгать пред лицом Господним…

Луи пробыл у Евлампия до вечера. Сначала исповедь затянулась, потом светлый отец просто расспрашивал. Об Анже и даре его, о заговоре, о злополучном письме, об императорском посольстве… Примерно на середине разговора пришел Егорий. Пришел по какому-то другому делу, но, услышав, о чем речь, остался. Изредка задавал вопросы – и все больше мрачнел. Сказал, когда Луи умолк: