Его ждали. Вызванного пред сиятельные очи встретил на крыльце младший секретарь. Торопливо провел узкими, для прислуги и тайных посетителей предназначенными, коридорами в малый кабинет, а это означало одно: повод для встречи настолько серьезен, что никто лишний знать не должен. Уже легче: их сиятельное величество император Омерхад Законник недовольство обычно изволят проявлять публично. Впрочем, милости тоже раздаются не здесь. Стоящий у дверей императорского кабинета сабельник зыркнул бдительным псом; брат провозвестник вошел, потупив взор, отвесил подобающе глубокий поклон и лишь потом осмелился поднять глаза.

Малый кабинет отличался нарочитой строгостью обстановки. Стены обшиты красным деревом, шелк занавесей неярок, вместо ковра – темная медвежья шкура, подарок таргальского посла. Ничто не отвлекало глаз от сидящих в тяжелых резных креслах против входа, от их готовых пролиться гневом или милостью сиятельных ликов. Вот только милостью не пахло… ой, не пахло! Два владыки Великой Империи, мирской и духовный, Помазанник Господа и Голос Его, смотрели на вызванного с равной суровостью. У ног императора растянулся его любимец, ручной леопард Верный. Он казался спящим, но кончик хвоста заметно подрагивал. По спине светлого отца пробежал неприятный холодок: когда нет видимых причин для недовольства высших, ждать можно любого подвоха, а доносы одинаково умело сочиняют и придворные, и слуги Господни. Знать бы, в чем оправдываться придется…

Ровнешенько в тот миг, когда тишина стала невыносимой, заговорил глава Капитула:

– Вопрос к тебе имеем, чадо. Верно ли, что принимаешь у себя таргальского коронного рыцаря? Верно ли, что твоя прознатчица его спутницу по Ич-Тойвину водит?

– Верно, – брат провозвестник склонил голову.

– И что тебе в том за корысть, чадо?

– Сей рыцарь как раз и привез те вести из Таргалы… – начал объяснять брат провозвестник.

Прервал его густой императорский бас:

– Не с каждым вестником так носятся.

– А уж коль вестник из вражеской страны… – мягко дополнил Глас Господень.

Брата провозвестника прошиб пот, и вновь зашевелились в кишках ледяные корявые пальцы. Однако сумел ответить, не дрогнув голосом:

– В том и замысел мой, чтобы рыцаря отторгнуть от клятвы королю, Святую Церковь не уважающему. Сьер Бартоломью Церкви добрый сын, а спутница его тем паче. И коль вернется он в Таргалу не королю Луи, а нам всецело верный…

Леопард поднял голову и широко зевнул, клацнув зубами.

– Нет, – махнул рукой их сиятельное величество Омерхад. – Еще один верный в Таргале, если и вхожий к королю, то в толпе таких же рыцарей… Нет, светлый отец. Мы придумали лучшее применение вашему гостю.

Голую спину холодил влажный камень. Дико, нещадно раскалывалась голова. Сэр Бартоломью потянулся ладонями к лицу; звякнули цепи, царапнули по запястьям грубо скованные браслеты.

Рыцарь поморгал. Непроглядная темень – такая, что впору поверить во внезапную слепоту. Что ж, если ему от души приложили по голове – от такого, бывает, и слепнут. Но лучше пока думать, что вокруг темно. Обычный каменный мешок, тюрьма без окон и отдушин. Вот только с чего вдруг – тюрьма?

Кажется, пробуждаться с головной болью, не помня, что стряслось, становится его дурной привычкой. В прошлый раз, правда, это было в Подземелье, гномы тогда спасли и его и Мариану. Сейчас… это подземелье явно не гномье, и он здесь явно не на положении гостя. Рыцарь перевернулся на живот, прижался лбом к холодным камням. Ждать. Только ждать. В панике нет смысла. В мыслях о Мариане – тоже. Надо ждать. Рано или поздно кто-нибудь придет и скажет, за какие заслуги добропорядочный паломник лег спать в гостинице, а очнулся незнамо где в цепях. И что с Марианой – тоже, быть может, скажет. Тогда и поглядим.

Ждать пришлось долго. Невыносимо долго. Уже и голова почти прошла, и глаза притерпелись ко мраку настолько, что получалось различить собственные пальцы, если поднести вплотную к лицу. Рыцарь уже размялся, насколько позволяли цепи, всесторонне обдумал сложный вопрос «сразу драться или сначала выслушать» и принял решение в пользу «выслушать». Для верности, впрочем, намотав цепь на кулаки и проверив, насколько хорош получится замах.

Но, когда отворилась дверь и в камеру вошли, когда узник притерпелся к свету факела и разглядел вошедших, все мысли до единой вылетели из его головы.

Никак он не ожидал увидеть здесь именно этого человека.

Брат провозвестник воткнул факел в скобу на стене, подошел к узнику. Стража – два сабельника в форме императорской стражи – осталась в дверях. Один из них показался рыцарю знакомым. Ну да, тот самый, похожий на Базиля… э, постойте-ка, так что ж получается, за ними уже тогда следили?!

– Вижу, тебя еще не допрашивали?

– Вы?!

– Тихо! – священник почти шептал; впрочем, стража наверняка слышала каждое слово, и от кого в таком случае было таиться, Барти решительно не понимал. – Молчи и слушай, времени мало. Я и так боялся опоздать. Думал, пока провожусь с Марианой, тебя тут…

– Что с ней?!

– О, Господь благой, вразуми нетерпеливцев! О чем я, по-твоему, рассказываю? Девица твоя в безопасности, сьер рыцарь, хоть это и стоило мне немалых трудов и уйму времени. Но что с ней будет дальше, – брат провозвестник удрученно покачал головой, – знает, верно, один лишь Господь. Тебя обвиняют в покушении на сиятельную особу императора. А ее – в пособничестве. Ты знаешь, чем это грозит по нашим законам?

– Но… Свет Господень, какое покушение, что за бред?!

– Бред или нет, в Свете Господнем и будешь доказывать. Все к тому идет. Пока вы с Марианой поклонялись святыням, нашелся умник из желающих выслужиться и обыскал ваши вещи.

– И что? Что такого могло быть в наших вещах?!

– Подземельная магия, сын мой. Я так понимаю, у вас в Таргале это в порядке вещей, но у нас… Подземельная нелюдь давно точит зубы на сиятельного владыку, и он о том знает.

– И что? Разве это повод подозревать всякого, у кого найдется гномий амулет?

– Во-первых, не всякого, а рыцаря короля Таргалы. Каковой король, между прочим, сейчас подвел к тому, что вот-вот начнется война.

Рыцарь вскинулся заспорить, возмутиться, но брат провозвестник осадил его резким жестом. И продолжил, сунув под нос рыцарю прекрасно знакомый тому флакон из белой глины:

– А во-вторых, не какой-то там амулет, а огненные зерна. Любое из которых способно дотла спалить императорский дворец.

– Ну уж и дотла, – хмыкнул Барти. И осекся, напоровшись на взгляд сабельника – внимательный и злой.

– Значит, зерна и впрямь ваши, – печально сказал брат провозвестник. – Признаться, я надеялся на ошибку.

– Зерна – да, – рыцарь не стал отрицать очевидное. – Но где те зерна и где ваш император? Да мы уж домой собирались…

– Я верю, рыцарь, что ты под любыми пытками будешь повторять о вашей невиновности. Но сможет ли Мариана?… Да и выдержит ли? Юной девушке не место в лапах палачей. Право же, милосердней было бы сразу казнить.

– Но… вы же сказали, отец мой… сказали, что она в безопасности?

– Я отвез ее в монастырь Ордена Утешения. Но в случае нераскрытого коронного преступления император властен отдать под дознание любого. Даже члена Капитула, не то что паломницу из почти уже вражеской страны. И если ты впрямь хочешь ее спасти…

– То? – внезапно осипшим голосом спросил Барти.

– Тебе лучше признаться самому. Признаться, что ты, как верный рыцарь своего короля, по его приказу злоумышлял против императора. И что девицу взял с собою лишь для того, чтобы не слишком выделяться в толпе паломников, и она ничего не знает. Ведь не знает? Так, сьер Бартоломью?

Барти прикусил губу. Соленый вкус крови, потрескивание факела, холод камня под босыми ступнями… а как бы хорошо было поверить, что это и вправду бред.

Тонкие пальцы сжали плечо узника; теперь светлый отец шептал так тихо, что сам едва ли слышал толком: