– Оденьтесь, как пошли бы в церковь, ваше величество, – подсказал Готье.

Рада вышла; Готье подошел к королю, спросил тихо:

– Амулеты какие взял?

– Обычный на защиту, – пожал плечами король.

– Мало.

– Дай Господь, чтобы этот снять не потребовали.

– Но ты же не снимешь? – уточнил Готье.

– Нет, конечно. Но и дразнить не хочу. Обойдусь… на все воля Господня, что будет, то и будет.

Готье сжал руку короля:

– Луи?

– Да, мой капитан, – грустно усмехнулся король.

– Мне не нравится твой настрой.

– Каяться не стану, – зло заверил Луи. – Господь правду видит, перед ним и отвечу, а эти… эти мне не указ.

Вышла Рада, и Луи сказал:

– Поехали. Не хочу ждать, пока конвой пришлют.

Улицы Корварены были непривычно тихи. Шуршали палые листья, цокали по булыжнику копыта коней – и ни прохожих, ни зевак.

– Все там, – буркнул Готье. – Святоши народ озлобили, легко не будет, мой король. Ну ничего… второй ход наш, только…

Только не сдавайся, кивнул молодой король. Первая схватка твоя, и в ней ты безоружен и открыт для удара – таковы правила игры.

– Выдержу, – ответил вслух на недосказанное. – Будь я проклят, если сдамся.

Поймал взгляд жены, покачал головой: зря поехала. Вон, уже губы кусает.

– Рада, прошу тебя, успокойся.

Кивнула молча.

– Рада!

– Что?…

– Я не смогу… пойми, пожалуйста: я – не – смогу. Не смогу оставаться спокойным, если буду бояться за тебя.

Вздохнула глубоко:

– Хорошо. Что я должна делать, чтобы ты за меня не боялся?

– Оставаться с охраной. Ни во что не вмешиваться. Не мешать охране тебя защищать, если понадобится.

– Хорошо, – повторила Рада.

– Спасибо.

– Только ты там тоже… осторожнее, ладно?

Луи усмехнулся:

– Не путай меня с Леркой. Я всегда осторожен, знаю, что делаю, и вообще изрядный зануда. Все будет хорошо, поверь, милая.

Выехали на набережную. Порыв холодного ветра сморщил Реньяну, раздробил солнечную дорожку на осколки. Ласковая какая осень… сейчас бы на охоту, и чтоб ни войны, ни заговоров… совсем ты, твое величество, скис. Соберись. Луи привстал на стременах, огляделся. Бросил:

– Припозднились мы.

Навстречу шел тот самый конвой – стража Святого Суда. Десяток монахов, увидев короля, остановился – прямо посреди улицы, явно намеренно загородив дорогу.

– Ну и? – бросил король, натянув поводья. – Долго стоять будем? Там ведь меня ждут, верно?

– На суд Святой Церкви должно не верхом ехать, а идти босиком и с непокрытой головой, – сообщил передний монах.

– Только в том случае, – издевательски вежливо ответил король, – если подсудимый раскаивается. Или силой ведут, разумеется. Вы собираетесь взять меня силой?

– Сын мой, – вступил другой монах, – именем Господа – подчинись.

Луи поправил берет. И отчеканил:

– Я не вижу здесь тех, кто может приказывать именем Господа.

Тронул коня; монах упрямо пристроился рядом. Что ж, криво улыбнулся Луи, останемся при своих. Кони двигались неторопливым шагом, монахи шествовали рядом, изображая бдительную стражу. Смешно даже, если со стороны… По чести говоря, Луи хотел бы со стороны на этот фарс любоваться! В роли главного персонажа смешно не было.

Процессия обогнула часовню Последней Ночи и вступила на площадь. Охрана, как и уговаривались, отстала; рыжую кобылку Радиславы придержали под уздцы. Луи успел увидеть, как шевельнулись губы жены; но в уши ударил злой гул толпы, заглушив пожелание удачи – если это было оно, конечно.

Оглянуться на жену Луи не посмел. Здесь, под прицелом совсем не верноподданных взглядов, показать слабость значило проиграть сразу. Молодой король въехал на площадь, гордо расправив плечи и глядя вперед. На помост, где ждали его трое в белых рясах. Святой Суд.

Святой Суд, Нечистый бы его задрал! Два незнакомых святоши – и третьим отец Ипполит! Нет бы в щель какую забиться… ну я ж до тебя доберусь!

Готье послал предостерегающий взгляд: спокойно. Луи медленно выдохнул сквозь зубы. Напомнил себе: безоружен и открыт. Сегодня норов показывает не он; сегодня он – жертва. До самого отлучения – что его все-таки ждет отлучение, сомневаться не приходилось. Но он должен иметь право обвинить суд в пристрастности, в излишней жесткости, в сведении личных счетов… Луи, правда, не очень понимал, кто будет выслушивать такие обвинения, но линию поведения отец Евлампий разжевал ему досконально.

Молодой король Таргалы и капитан его тайной службы осадили коней у помоста. Готье спрыгнул первым, нарочито придержал стремя для короля. Шепнул:

– Держись.

Луи кивнул – и взбежал на помост:

– Приветствую вас, светлые отцы. Вы хотели меня видеть?

– Мы звали тебя, Луи Таргальский, нечестивый король, – возвестил отец Ипполит. – Мы звали тебя, дабы объявить пред ликом Господа о твоих бесчинствах и преступлениях, и о неправедности твоего правления, и о том, что грозит душе твоей, ежели не покаешься.

– Вот как, – Луи приподнял бровь. – Хорошо, отцы мои, я вас внимательно слушаю.

Отец Ипполит оглядел площадь строгим взглядом; народ затих.

– Издавна повелось, что Святая Церковь наставляет королей земных, дабы правили в согласии с законами Господа всеблагого и деяниями своими преумножали в душах людских Свет, но не тьму. Издавна повелось, что лучшие сыны Церкви становятся советчиками государей, дабы помогать в нелегких сих трудах, и вести на распутьях, и останавливать на путях неверных и зыбких. Был такой советчик и у тебя, Луи Таргальский. И что же? Сначала в гордыне своей ты пренебрегал его руководством, а после и вовсе поднял на него руку. Ты отринул Церковь и Господа! Ты ввергаешь в позорное узилище не только послов – что уже бесчестье! – но с ними и людей Господних. Ты грабишь монастыри, подобно разбойнику! Без руководства Святой Церкви правление твое неправедно, ты же отвергаешь эту истину и все больше погрязаешь в грехе и беззакониях!

На площади поднимался и креп глухой ропот: отец Ипполит умел быть и красноречивым, и убедительным. Луи слушал молча, сохраняя на лице вежливое, спокойное, даже немного отстраненное выражение. Лишь по глазам и можно было заметить, насколько король взбешен; но для этого нужно было знать его так, как знал граф Унгери.

Бывший королевский аббат возвысил голос:

– Твоя душа склоняется ко тьме, Луи Таргальский, неправедный король! Доколе будешь пренебрегать отеческим руководством?! Доколе установления и заветы Господни будешь ставить ниже своих прихотей? Или Свет Господень – ничто для тебя?! Или сиюминутное благо тебе дороже спасения души?!

– Дороже, – перебил Луи. – Если это благо для моей страны – дороже. Я в ответе за Таргалу.

– А Церковь в ответе за душу твою! И если сам ты не хочешь о ней позаботиться, это сделаем мы!!

Губы короля сжались в тонкую линию. Спокойно, только спокойно.

– Ты ни в медяк не ставишь людей Господних! Вечному блаженству души своей ты предпочитаешь преходящие политические выгоды! Ты святотатственно покушаешься на монастырское достояние!

– Вы повторяетесь, отец Ипполит. Это все?

– Не все! – вскочил второй, незнакомый священник. – Луи Таргальский, ты ВООБЩЕ не имеешь права на престол! Твой предок Карел получил корону не по закону, ибо способствовал гибели отца своего и сюзерена, короля Анри!

Луи сам не заметил, как ладонь упала на рукоять шпаги.

– Докажите! Во времена Карела тоже был Святой Суд, он оправдал принца Карела и благословил на правление! Вы очерняете память святого ради своих корыстных целей!

– Святой или нет, право на корону он потерял!

– Он спас Таргалу!

– Тише, брат мой, – остановил готового ответить священника отец Ипполит. – Деяния святого предка Луи Таргальского не имеют отношения к его собственным прегрешениям, а мы сейчас о них говорим. Ты слышал все, Луи, ты знаешь теперь, чем и как оскорблял Господа и Церковь. Покайся же, пади на колени и моли о прощении! Церковь милосердна; епитимья не будет слишком суровой.