— Если ты не прекратишь наступать на мои мозоли, клянусь, я прикончу тебя на месте.

— Нет проблем, парень. Просто я хотел сказать, что обрел просветление. В моем понимании… Я занимаюсь любимым делом. Благодаря тебе. Вот и все. Я подумал, тебе будет полезно об этом знать…

Хорек рассказал ему, почему его так называли.

Когда-то, тогда когда он служил клериком, они устраивали облавы на проституток, и он был примой на подхвате у самого командора. Куры разбегались при виде его. Он был хорьком в их импровизированном курятнике. Теперь церковь обращалась с уличными ангелами намного бережней. Возможно оттого, что ни один клерик не стремится исполнять обязанности полиции нравов. Это было смутное время. И была еще какая-то печальная история о неразделенной любви, но колдун не дослушал ее до конца, потому как согласно все той же джатаке жизни, дхармы Хорька его волновали мало. Она была камнем преткновения в судьбе бывшего клерика, и чем-то большим для него самого, чем просто историей. Но таких историй было предостаточно, и она напоминала какой-то новый роман с бульварных лотков от которого у колдуна сводило челюсти. Не потому что такие истории были затерты до дыр, а оттого что их в основном рассказывали приподнято-торжественным тоном, будто несли священную чашу, из которой ни при каких условиях не должна была пролиться ни одна капля.

И все потуги Хорька раскрутить его на откровенный разговор казались смехотворными. И его злость тоже. Резкая смена настроений это то, одна из последних прелестей, что с ним происходила после асилума.

Чуть дальше от кладбища, где аллея становилась общественной, рука неизвестного художника водрузила на чела статуй терновые венки из колючей проволоки и причудливо исказила эстетику первоначальной идеи. Лодыжки тоже были обвиты. Вдобавок статуи через одну были чем-то облиты черным. Наверно смолой. Краска стекала неровными кляксами с белых голов, по крыльям, с воздетых вверх рук. Почему-то скульптор представлял всех ангелов с пухлыми грудками и нелишенной привлекательности нижней частью.

Див уже почти прошел этот кусок аллеи. Дальше располагались нетронутые экземпляры.

Нео-арт скорей подчеркивал своей брутальностью основную идею, чем уродовал. Множество мелких деталей, которым он не уделял достаточного внимания, распускались на белесых телах какофонией порядка из симметричного хаоса; уплывали из виду, соприкасаясь с другим элементом. То чего не могла выразить пастораль художника-скульптора, выражало душевное буйство мастера-оформителя. Абсолютное безумие, совершенное в своем сумасшествии: «И вот я закрываю один глаз и вижу страхи прочих. Закрываю второй — и гляжу внутрь себя».

Он открыл глаза. Автоматически раздвигаясь, его обтекал поток пешеходов, мимо скользили дельцы, студенты, прачки, ткачи. Образ какого-то типа с отталкивающей внешностью вещал с голографической проекции над башней Покрова: «Повага до частной собственности — це основа цивилизации». Ему вторил другой прекрасной шатенки с прилизанным на бок чубчиком и молочно-голубыми глазами: «Компания Хосака предлагает вам Синий кокаин. Синий кокаин — билет в мир ваших фантазий и нескончаемых удовольствий. Вызывает паралич вегетативной системы и нарушает обмен веществ, разрушает кожные клетки и привносит в вашу реальность новый доселе неизведанный спектр эмоций. Синий кокаин — это билет в прошлое, где ваши фантазии…». Антидемографическая реклама. Кампания по снижению темпов роста населения.

Ветер задул трепетавший на конце щепы огонек. Кому-то наверху не хотелось, чтобы он портил себе здоровье, но он продолжил свое занятие и прикурил с десятой.

Вечерний холод сковывал пальцы. Куда подевался полдень? Кажется, он вновь растворился на улицах этого города.

Лотки и торговые ряды за их спинами тонули в желтом свете масляных ламп.

— Я передумал, — волоча его за рукав, обернулся Мэтью. — Я никуда не уезжаю. Надо проверить эту хреновину. Но я туда не пойду.

— Куда?

— Сейчас все узнаешь, — заговорщически подмигнул Хорек.

Лавки старьевщиков, ширпотреб для отвода глаз. С наступлением ночи здесь проворачивались самые интересные сделки. Тут совсем отсутствовали пикеты. Это был один из рынков во владениях Басеньяна, или, по крайней мере, очень близко к ним подобравшийся.

— Куда мы идем?

— К Джамалу. — Хорек откинул капюшон, так что его редеющий жирный волос переливался в свете ярких вспышек пламени вырывающегося изо рта потного фокусника.

Они подошли к палатке или вернее сказать шатру. Расписанный яркими красками, он напоминал о чем-то забытом в детстве — цирковой купол — и, тем не менее, его размеры вряд ли можно было назвать величественными. Двое индусов преградили им путь и остановили Хорька прежде чем он протянул руку.

— Нас ждут. — Он показал им пару знаков. Колдун еле поспевал за пальцами Мэтью, плясавшими в ритме чаконы. Немые жесты мало что сказали ему, но охранников убедили. Факир выпустил в небо огненную струю, и она превратилась в гриб, на мгновение выхвативший из полутьмы платки скрюченную, в позе лотоса, тощую фигурку Джамала.

— Он будет нести всякую ахинею, но ты слушай его внимательно. Если что — переведу, — шепнул ему Хорек по пути к подушкам Джамала. — Ты впервые вляпался в это дерьмо?

— В какое?

— Смерть клерика. Это расследование.

— Да.

— Они наверняка ведут параллельное. Видок об этом ни ухом, ни рылом?

— Да.

— Они всегда так делают, — Хорек закивал. — А те деньги? Ты ведь наверняка отдал мне малую часть. Что скажешь? Сколько себе оставил?

— Двадцать две тысячи.

— Справедливо. Прямой ответ на прямой вопрос. Большинство посредников так и делают.

Они устроились на подушках подобно Джамалу и колдун принялся слушать.

— Духи сказали, что ты придешь белый человек из святого братства.

— Джамал сегодня лаконичен, — шепнул Хорек.

— Джамал всего лишь посредник в мире дорог его Конденсатора. Он укажет тебе человека танцующего в электромагнитных импульсах Сатансофта. Он очень святой человек и способен говорить с духами. Но за это ты заплатишь Джамалу две, — он показал два скрюченных пальца, — две тысячи орринов. Так хотят духи!

— А немного ли хотят духи? Как насчет того, что им обломится всего тысяча?

— Ты что, — дернул его за рукав Хорек. — Хочешь раскрыть это дело?

— Да.

— Тогда плати…

— Две! Две тысячи! Я столько не заработаю за пять лет!

— Ерунда, — отмахнулся Хорек. — Это еще по-божески.

— Почему-то меня мучают смутные подозрения, что вы поделите эти две тысячи пополам?

— А хотя бы и так.

— Прямой ответ на прямой вопрос.

— А тебе что, было куда деваться? — Он отодвинул с пути зазывалу. — Этот человек, он или она, будет ждать тебя на свалке за городом. На Собачьих пустошах. И советую не опаздывать. Все кочевники помешаны на пунктуальности. Понял?

— Да.

— Нет, ты не понял. Он или она — танцующий в электромагнитных импульсах самого Сатансофта! А это означает что он или она жокей. Только кочевник! А это… я тебе доложу те еще психи!

Тепло оставленное им дымиться на одном из письменных столов преследовало его на протяжении всего пути. За город он добрался на экипаже. Цокот копыт все еще стоял в ушах. Он не успел ни позавтракать, ни выпить чая, в чем собственно была только его вина. Карманные часы показывали пол четвертого. В мутно-голубоватом свечении их хромированный ободок вокруг циферблата отражал черты его искаженного лица. Ветер, поднявшийся на свалке, еще больше усиливал чувство тоски по мятым простыням и горячей воде.

Изъеденные ржавчиной до кружева прошлогодней листвы, стальные предметы, попадавшиеся в тряпье и полусгнивших очистках, хрустели под сапогами словно панцири майских жуков.

Неудивительно, что он встретил овцу подергивающую ногой в луже чего-то зеленого. Только что сдохшая, она распухла и вздулась, выкатив один глаз — второй растекся непонятно почему.