— М… м… м… может, договоримся? — мысленно прикинув масштабы возможной катастрофы, спросило Лихо.

— Давай, договаривайся, — царственно кивнул кот, небрежно махнув лапой, — Вот, к примеру, шапку-невидимку хочу!

— Э-э-э-э! — возмутилось Лихо, — Во! — и помахало перед котом кукишем.

Затем, вспомнив, что Баюн его все-таки не видит, озвучил свой жест.

— Иди куда подальше! Я сейчас шапку сниму, а ты меня прям тут и усыпишь. В результате и шапку получишь и Бабе-Яге меня сдашь за сметану… О, может банку сметаны тебе дать? А ты мне расскажешь, как эту ступу унести?

Кот пакостно захихикал, что в животной интерпретации выглядело несколько странно.

— И где ты, интересно, возьмешь сметану? Как-то не верится, что ты ее постоянно с собой таскаешь… да и закармливает меня старуха этой сметаной, я скоро не черным, а белым буду, какой тогда из меня Баюн? Нет уж, коли хочешь, чтобы я тебе помог — давай ветчину. И шапку-невидимку. Я же все-таки не простой кот, волшебный. А с шапкой я еще больше пакостничать смогу… — почти мечтательно добавил Баюн, закатив невиданного размера глаза к небу.

— Не веришь, что я с собой сметану таскаю, а корову стало быть обязан? — несколько ошалело от такого запроса Лихо, — И потом — я же в шапке-невидимке. Откуда ты знаешь, что у меня с собой сметаны нет?

— Носом чую, — оскорбился кот, — У меня нюх знаешь, какой? Ого-го! И потом, тьма ты дремучая, откуда у коровы ветчина? Ветчина, к твоему сведению, только у свиней бывает. Да и вообще, надоел ты мне. Все, бужу бабку! — и кот разинул рот, явно собравшись заорать.

— Стой! — зашипело на него Лихо, — Хочешь, за ушком почешу?

— Вот смотрю я на тебя и ду-мяу-у-у-у… — протянул кот, — Ты действительно такой дремучий балбес? Или притворяешься? Э-э-э-эх, ладно! — махнул Баюн передней лапой, — Пользуйся тем, что я добрый сегодня. Я тебе помогу, но договоримся так. Как только будешь взлетать — глаза зажмурь и шапку в меня кинь. Усыпить тебя, не посмотрев в глаза, я не смогу, а улететь в ступе можно и с закрытыми…

— Ладно, — практически не раздумывая, согласилось Лихо. — Ну? Давай, что нужно сделать? Какое-нибудь заклинание произнести, чтобы она завелась?

— Полезай в ступу, — распорядился кот, — Сейчас научу.

Лихо послушно запрыгнуло вовнутрь.

Кот задней лапкой почесал за ухом, лениво потянулся, неспешно прогулялся по карнизу туда-сюда, и вдруг заорал как резаный:

— Ступа, б…твою…на…, сейчас в печь отправишься, взлетай жива-а-а-а-а!

Лихо пугливо вжалось в бабкино средство передвижения, избушка вместе с Ягой перестали храпеть, а ступа тихонько затарахтела и начала плавно подниматься.

— А рулить ей как? — удивленно озираясь, поинтересовалось Лихо

— Знамо дело, — важно ответил кот, — Языком. Ты ей командуешь, она рулит. Только смотри, не перепутай, в прошлый раз, когда ее Леший угонял, он с размаху аккурат в ту сосенку вписался… — для наглядности он махнул пушистым хвостом куда-то во тьму. Пресловутой сосны Лихо не разглядело, да и не до того было…

Неожиданно дверь избушки, натужно заскрипев, распахнулась, едва не слетев с хлипеньких петелек. На пороге появилась взлохмаченная старуха, выглядевшая, мягко говоря, устрашающе. Крючковатый нос и многочисленные бородавки неудачно гармонировали с разноцветными лохмотьями, неизвестно сколько лет ношеным платком и неожиданно новыми лаптями.

В руках милая старушка держала ухват, наперевес, как копье.

— Кто это тут мою ступу крадет? — пронзительно завизжала она, — Кто посмел? Убь…

И замолкла на полуслове, ошалело наблюдая за тем, как ступа, без чьей-либо помощи, медленно поднимается в воздух.

— Быстрей! — заорало Лихо, изнутри пиная ступу.

— Шапку кидай! — заверещал кот, забираясь на крышу, пытаясь поравняться с резво набирающей высоту ступой.

— А ну верни ступу, негодник! — разрывалась внизу Баба-Яга, — Вернешь, слово даю, есть не буду — только зажарю на медленном огне и все!

— Кидай же шапку-у-у-у! — бесновался кот, забираясь все выше и с опаской глядя на верещащую внизу Ягу.

— Я же уже ее кинул! — пряча шапку за пазуху, и разводя пустые руки в стороны, крикнуло Лихо.

— Куда, куда? — вертелся на крыше кот.

— Не знаю, она ж невидимая-я-я-я-я-я-я-я-я! — скрываясь за ближайшим облачком, проорало Лихо.

— Так вот, значит, кто виноват? — уперев руки в бока, спросила Яга, недобро поглядывая на суетящегося кота, — Чучело из тебя сделать что ли?

— Я не виноват! — заверещал Баюн, прикрываясь лапками, — Это он… заколдовал меня…морок напустил…не надо чучела-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Ай…зачем вы, бабушка, меня за ухо тащите…больно же… Мяу-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!

Что может быть лучше, чем, закончив службу у царь-батюшки, получить законный день отдыха и провести его за бутылочкой самогоночки с верными боевыми товарищами? Так рассуждали знаменитые на Руси-матушке богатыри: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Думали настолько громко, что пролетавшие над ними пичужки падали наземь оглушенными, а редкие случайные прохожие спешили прикинуться пугалами, плетьми или превратиться в статую самому себе, дабы не дай Перун, не обратить на себя внимание богатырей.

— Во! Мне, надысь, как раз Марья-Искусница знаете, что подарила? — внезапно загорелись глаза у Добрыни, — Кружку-самобранку!

— Че-его? — удивленно воззрился на побратима Илья.

— Ну, это почти тоже, что и скатерть-самобранка, окромя того, что жидкости какие угодно может вызывать, — охотно пустился в разъяснения Добрынюшка, — Вот, ты, к примеру, говоришь ей — «Хочу вина заморского!», а она «хлоп!» и тем самым вином до краев наполняется…

Непонимающий взгляд Ильи постепенно сменился уважающим, а затем мечтательным.

— Да-а, вот это вещь… Как раз и испробуем!

— Слушай, а что ты Марье такое сделал, что она тебе эту самую кружку подарила? — вдруг ехидно поинтересовался у Никитича Алеша.

— Ну-у-у… — протянул Добрыня и залился краской, — Я ей там…по хозяйству…там дрова…воды…н-ну…и потом…она ж тадысь не могла разобраться со свойствами трав…а я ж все знаю… я ж такой…

— Да, ты тако-о-о-о-о-ой, — хохотнул Алеша, чем еще больше смутил богатыря.

— Маладе-е-ец, — покачав головой, вздохнул Илья.

И тут богатыри остановились. Не потому что пришли к дому своему, царем-батюшкой выделенным, а потому что дверка у этого самого дома была распахнута настежь.

— Ты кого-нибудь ждал в гости, а, братец меньшой? — поинтересовался Илья.

— Не, скорее это Добрыня…причем, судя по всему, ждет полдеревни к себе в гости и исключительно баб!

— Да вы что? — слабо воспротивился красный, как вареный рак, Добрыня, — Да я нет…да ни в жисть…

В голосе его, однако, звучала надежда.

— Вот и я не жду, — прервал словесный поток Никитича внезапно помрачневший Илья, — А незваный гость, как известно, хуже половца. Готовимся к худшему. Пошли!

Внутренне убранство богатырского дома оставалось нетронутым. Алеша опрометчиво сделал вывод, дескать, может дверь сама открылась? Или ветерок шальной помог, Леля мимо проходила? Но Илье так не казалось — было тут что-то такое — настораживающее, непонятное… Да и в Лелю-красу, откровенно говоря, верилось слабо.

А еще казалось, что чего-то в доме не хватает. Вот только чего?

…Когда после долгого осмотра богатыри вернулись в горницу, они поняли, чего именно не хватало…Сундук, в котором они так неосмотрительно вчера оставили свои мечи-саморубы, исчез. Богатыри ошалело переглянулись, и кинулись на поиски.

Оный сундук нашелся на чердаке. Украшенная искусной заморской резьбой крышка была сорвана и валялась неподалеку от лестницы. Основная же часть вызывающе стояла посреди чердака, как немой укор разиням. И, естественно, пустовала…

Лишь спустя несколько мгновений, пока богатыри матом горевали о невосполнимой потере, да пинали Алешу, который их и надоумил оставить саморубы здесь «на сохранение» (дескать, все равно же вернемся скоро, а в палату к царь-батюшке с оружием ну никак нельзя), все трое заметили, что в помещении находится еще кто-то.