— Но я скажу, что если она читает такие книги, то она читает их не спроста.

— О-о-ох, зараза, — хватил бард ртом воздух. — Из чего они ее гонят? Из скорпионов что ли? А какого хрена здесь гинкго. Этим ископаемым больше трех сот миллионов лет?

— Монахи кладут листья гинкго в книги, которые хотят предохранить от порчи. Гинкго отпугивает вредных насекомы. Таких как точильщика и… какого-то еще…

— Откуда ты это знаешь?!

— Здесь есть монахиня, которая проссвещает меня время от времени…

Бутыль вина стояла у него на столе. «Comprene» сверкало в бокале — хрусталь, оставшийся от прежнего владельца номером.

Мизель проснулась по обыкновению раньше него.

Он нащупал конверт.

— Я обещала вам семь процентов от той суммы, которую обычно получаю с выдаваемых мне банком.

— Я рантье, — улыбнулась она.

Конверт она положила на столешницу с латунной оковкой. Колдун даже не прикоснулся к нему. Не прошелся взглядом.

Дайадан Локке стоял на мосту один. Он был одет неброско.

Колдун сжал руку. Левая ему в этот день помогала также как и правая.

Она пробежала к нему. Дайадан Локке немного отстранился, отклонился назад, встречая ее объятия.

Она не знала, ударить ли его по лицу или обнять. Какие карты тасовала в тот день судьба? Любовь, верность. Счастье, печаль. Глупость, доверие и добродетель…

— Вы завидуете мне?

— Нет, — проговорил сквозь зубы колдун. — Но дождь вроде бы не собирается…

Дайадан натянул капюшон.

— Возможно… он пойдет позже. Я слышал сводки магов Покрова.

— Возможно…

И этой ночью действительно шел дождь. А на утро светило солнце.

Мизель Гранжа просидела всю ночь у него во «Взгляде Морганы».

Они вышли из нее по утру. Прошлись по мосту, зашли в парк и минули фонтанчик. Фонтанчик журчал…

Он помнил этот звук, глядя на кровь, сочившуюся у нее из-под груди. Ткань, пропитавшуюся кровью. В разводах. И убегающую спину кого-то неопределенно-размытого. Рассеянного в толпе без следа. Солнечные лучи. Конверт. И семь процентов с той суммы, которую она получает из банка, со сберегательного счета. Тридцать три тысячи шестьсот пятьдесят четыре серебряных…

— Никогда не умел прощаться.

— Я тоже.

— В общем, — он харкнул в могилу. Желтые зубы, украшенные табачным налетом, озарила улыбка, — как говорит Шакьямунья, у каждого из нас в голове по одной большой дырке, и эту дырку волнуют дхармы. Нирвана же, если я правильно понял сданзо, закодировавшую меня от пьянки, это путь к просветлению. Для кого-то это любовь, для кого-то зайцы…

— Если ты не прекратишь наступать на мои мозоли, клянусь, я прикончу тебя на месте.

— Нет проблем, парень. Просто я хотел сказать, что обрел просветление. В моем понимании… Я занимаюсь любимым делом. Благодаря тебе. Вот и все. Я подумал… тебе будет полезно об этом знать…

Он шел из парка по аллейке со склепом, мимо крестов и надгробий, небольшой часовенки, отделившейся и обособившейся в стороне от них, оставив куртизанку позади. Возле оградки. Слегка смущенную восходом солнца.

И лишь в клубках дыма он выглядит обыкновенным.

Мимо проплывающих округлых форм из выщербленного камня, разглаженных задов, воздевших руки статуй. И распростерших крылья.

Какое-то невыразимая кантабиле было в их летящей позе, какая-то досадная ирония калечащая все прекрасное. Но что-то было в них еще. Что-то чего он не улавливал. Кто-то неправильно расставил их или же он все время обращал внимание на этот ракурс.

— Они прекрасны, не так ли, — проговорил старик. Немытый, очень дряхлый, подпирающийся костылями. Единственный ботинок, что на нем был, оборачивался вдрызг разбитой куклой. Разносившейся и полной дыр.

Старик осмотрел ботинок, поерзал им, вздохнул и отвернулся.

— Хорошие, — сказал колдун.

Руна, девушка в одночасье лишившаяся своих родителей. Мать и отец — единственные кого она любили, единственные кто любил ее.

Сегодня в ее жизни появилось много горя. А на глазах много слез.

Холодная каменная церковь стала ее убежищем на эту ночь. Эта ночь изменила все.

— Виноват дьявол, — произнес святой отец.

— Почему? — Удивилась заплаканная девушка.

— Только одержимые им сгорают семьями, — последовал ответ.

Руна стояла перед ним на коленях, и была настолько беспомощна, насколько невинна.

Месть, ревностное чувство. Она решила уничтожить дьявола, навсегда избавив мир от зла.

— Но что мне делать, святой отец? — спросила девушка.

— Молись дитя, — произнес священник и погладил бедняжку по голове.

В горе, стоя на коленях Руна молилась великому Микалу, всемогущему ангелу. Она просила его явиться, как только тот исполнит уже полученные просьбы других людей, и помочь ей, покарать дьявола…

Здесь тихо. Здесь все мое.

Я срываюсь с места и бегу. Бегу, навстречу ветру, которого еще не придумал. Кричу во все горло, падая с отвесной скалы, которой еще не создал.

Я плачу, но не знаю, что такое слезы. Мне страшно, потому что не знаю боли.

Я бегу, бегу,… но ничего нет, еще ничего нет. Что я такое, как появился, зачем? И я один… Один.

Нет, что-то есть… Есть Я, назову себя Ничто, пустотой, черным цветом, концом всего. Я назову себя так, потому что не хочу быть один. Пусть будет рядом пустота. Такая тихая, такая моя.

Я назвал это вечность. Мне известно, что она есть, ей известно, что есть Я. Нам хорошо вместе.

Чувствую, ей интересно, кто находится рядом.

Я улыбаюсь и говорю. — «Я»

Мы научились говорить.

И я вдруг подумал, может пустота и не черная вовсе? Может Я не вижу ее.

Я создал глаза, и, открыл, их… Пустота, это не конец всего… это только начало.

Распростерся — я назвал это миром-прекрасный и величественный…

И Я стал творить. Много. Очень много. Я назвал это небом и землей

Что ты создаешь? — спросила пустота, или прекрасный мир.

Я создаю Себя, — ответил я.

А почему ты выглядишь бескрайним? — удивилась пустота.

А разве это не Я?

А разве это ты?

Я подумал, откуда мне знать, кто Я? И как Я выгляжу?

Я посмотрел на небо и пустил по нему белоснежные облака.

А теперь это Я?

Разве это ты? — переспросил прекрасный мир.

Я посмотрел на небо и придумал ветер, разгоняющий облака. Придумал его сильным и легким. Придумал прекрасное солнце и загадочную луну. Но больше всего мне полюбился дождь — в нем легко можно спрятаться…

Скажи, а теперь это Я?

— Может и так, а может и нет, — ответила пустота или прекрасный мир.

Я захотел посмотреть на себя. Узнать-кто я?

И Я стал творить, еще больше чем раньше, еще быстрее… Появились реки, горы, деревья, цветы, животные, рыбы и птицы. Я творил из любопытства… Я творил, себя, думая, что это Я.

Не зная, кто я мне пришлось, соединять, свои мысли в разные предложения и образы.

Прекрасный мир наполнился смыслом.

Вечность поделилась на времена, небо стало изменяться, кто-то рождаться, а кто-то умирать. Все пришло в движение, я назвал это жизнью.

Целую вечность, я создаю все больше и больше. Прекрасный мир меняется, время исчезает, а я так и не понял — кто Я?

Я так и продолжаю искать Себя.

Передо мной сидит молоденькая девушка. Она нашла меня. Потом спрошу как. Сейчас, она хочет знать…

Я всегда даю то, чего от меня хотят.

— Кто вы? — спрашивает она.

Я очень хорошо знаю, эту девчонку, я с ней уже встречался. Ее зовут Руна, впрочем, как и тогда.

В моей руке горит фонарь. Я сажусь поудобнее и отвечаю.