Добрыня хотел внести существенную поправку, что у Ящера не бывает крыльев, но решил благоразумно промолчать. Потому что Илья получил уникальную возможность убедиться в этом лично.

Логова Ящеру и не требовалось: болотный бочаг, затянутый ядовито-зеленой ряской, сначала вспучился посередине, словно плохо пропеченный блин. Затем ряска испуганно брызнула в разные стороны, а из болотной жижи начала медленно, грациозно выдвигаться голова огромного змея, нехорошо поглядывающего в сторону богатырей.

Алеша и Добрыня тут же, не сговариваясь, шмыгнули за спину Илье. А Илюша, будто и не вылезло только что перед ним чудовище, одна голова которого была вдвое больше богатырского тела, подошел поближе к морде, посмотрел на нее таким же оценивающим взглядом и поинтересовался:

— Это ты Змей Болотный?

Змей поморгал золотисто-желтыми глазами, явно не ожидая такой наглости. Затем снизошел до мрачного ответа:

— Повежливей нельзя? Ну, я. Курицу принесли?

— К-к-какую к-к-курицу, — часто-часто заморгал Алеша и повернулся к Добрыне, явно ожидая от знатока нечисти ответа.

— Черную, — обреченно вздохнул тот, — Ящеру положено черных кур приносить…

— В жертву, — ехидно подсказал змей, — Теперь это так называется. Между прочим, я кушать хочу, и если в ближайшее время что-нибудь не съем, то съем вас. Я понятно объясняю?

— А ну тихо! — подняв руку, прикрикнул Илья на Змея, затем неспешно обернулся и протянул, обращаясь к Добрыне, — Та-а-а-ак! — навис над Никитичем подобно громадной скале, богатырь, — И чего это мы раньше молчали?

— А меня никто не спрашивал! — нагло заявил тот, — Еще и издевались! Давай теперь ты, как самый умный, решай, что делать дальше!

— Я-а-а-асно! Ну, ладно-ладно, Добрыня, — ласково заулыбался Илья, — Змей, а Змей?

— А? — Змей наклонил голову поближе к Илье.

— Вот, вместо курицы бери этого, — махнул богатырь в сторону Добрыни, — Сгодится?

— Э-э-э-э, Илья, ты чего? — удивленно воскликнул Алеша, тем не менее, осторожно отходя от выбранного в качестве жертвы, Никитича.

— Ну, он сам сказал — решай. Вот и я решил — сам выкрутился, теперь его очередь…

Добрыня стиснул зубы, а, заодно и кулаки, явно показывая, что просто так Илье с Алешей за компанию он этого не оставит. Зато Змей повел себя неожиданно.

— Вы что, издеваетесь?! — рыкнул он, да так, что все осинки по краям болота мелко-мелко затрепетали от ужаса, — Я?! Его?! Буду?! Есть?!

— Ну да, — язвительно подтвердил Илья, — Ты. Его. Будешь. Есть. Сам же сказал…

— Это я так, для фигуры речи. Я вообще людей сейчас не ем — вредно, знаете ли, да и ваш друг какой-то жилистый больно. На худой конец, можно девушкой молоденькой подзакусить. Так что, либо тащите мне курицу, либо проваливайте с моего болота к лешему!

И вот тут-то Илью пробрало! Мало того, что Лихо неугомонное юлит и меч не хочет возвращать, так еще и змеевина какая-то представления разыгрывает.

— Так чего ж ты, гусеница толстохвостая, тут нам головы всякой чепухой морочишь? Думаешь, у нас кроме как с тобой по болотам лягушек пугать, дел своих нет? И где я тебе вообще курицу буду искать?! Да еще и ЧЕРНУЮ? У тебя вообще в башке-то внутри что-нибудь есть? Или один орех по кругу катается? Или два? Катаются — ты и двигаешься, сталкиваются — говоришь, причем так же невпопад! Что? Что ты на меня таращишься, мечта рыбака?

— Я же только к-к-к-куроч… — едва слышно прошептал Змей.

— Что? Какой еще тебе курочки?? Я же тебе сказал, пиявка надутая, где я тебе СЕЙ-ЧАС буду куриц искать? Столкни свои орехи еще разок! Я тебе не потащусь в другой конец леса по дворам шастать! На! Могу рубаху отдать — пожуй, она кожаная, надолго хватит! Что морду воротишь? Не черная? На! Могу в грязи извазюкать! Смотри — теперь черная! Сойдет? На, жри! Только покажи мне, наконец, эту проклятую змеиную траву!

С этими словами Илья затолкал в рот бедному Змею свою помятую грязную рубаху и встал перед ним в позе руки в боки.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а, — зарыдал Змей, даже не пытаясь выплюнуть богатырскую рубаху, — Там она ффетет, — мотнул он лобастой головой в сторону и принялся рыдать еще громче…

Уровень воды в болоте — и без того раньше доходивший богатырям практически по колено — стал опасно подниматься.

— Что вы-то встали? — обратился Илья к своим оторопевшим спутникам, — Пойдем быстрее, а то он тут сейчас нас всех к лешему затопит!

Богатыри угрюмо кивнули и побрели, чавкая полными сапогами воды, за главным. Илья, словно медведь сквозь бурелом, пер напролом, сминая на своем пути и так немногочисленные заросли осоки. Даже сопел от натуги, также как огромный, непроспавшийся зверь. Так продолжалось, пока Илья не вышел к небольшому островку, на котором сиротливо тянулся к солнцу одинокий чахлый росточек светло-зеленого цвета.

— Это он? — обратился Илья к Добрыне.

Тот, нехотя — сквозь зубы, проронил:

— А кто его знает-то? Вроде он…змеиная-ж травка чем примечательна — тем, что змей лечит…даже ежели змею на части разрезало, другая, положив травку на рану, оживит горемыку, — привычная тема воодушевила Добрыню и он заметно разошелся, — Вот, кстати, зачем Лихо и послало нас к Змею. Где травка эта, знают лишь змеи, да гада всякая! А кто у нас есть из змей разумных, способных языком человеческим говорить?

Илья, уже не слушая воодушевленную болтовню Никитича, с благоговейным трепетом сорвал травинку и, боясь, что она, так же как и цветы папоротника, может засохнуть, осторожно спрятал его за пазуху.

— А вот теперь, смотри у меня, изверг, — мстительно прошептал Илья, непонятно к кому обращаясь, — Не отдашь меч, я тебя на такие куски порву — никакие змеиные травки не помогут…на всей земле-матушке столько сена не найдется…

Когда богатыри уже подходили к своему дому, подшучивая над уже более-менее успокоившимся Ильей, они увидели громадный столб дыма, поднимавшийся с их заднего двора.

— Пожар! — в ужасе заорал Алеша и рванул в сторону дома.

— Или что похуже, — зло процедил Илья, — Лихо, например…

Вбежав во двор, богатыри, уже внутренне смирившиеся с потерей дома, облегченно вздохнули. Причиной дыма был всего-навсего костер — небольшой, разведенный в аккуратно выкопанной для этого яме, правда, какого-то неестественного сине-зеленого цвета. На этом самом огне грозно выдвигалась черная громада дубовой ступы, уже в некоторых местах выщербленной огнем, насекомыми и прочей живностью. Возле этой самой ступы, что-то бормоча себе под нос и, постоянно кидая взгляд на зажатый в руке кудрявый кусок бересты, суетилось Лихо.

— О! — заметило оно появление богатырей, — Явились, не запылились! Принесли?

Илья боязливо извлек на свет маленький росточек и, убедившись, в том, что с ним не приключилось несчастья, постигшего цветки папоротника, гордо молвил:

— Конечно! Только сперва меч!

— Как скажешь, — эта постоянная полуулыбка Лихо поневоле начала уже злить богатырей. Но больше всех, конечно, Илью Муромца.

Лихо что-то невнятно пробормотало, как и раньше зыркнуло своим единственным глазом, вызывая откуда-то самую большую из всех трех, перевязь с Илюшиным мечом. Затем, едва только Муромец подхватил свой саморуб и принялся, словно дитятко малое, баюкая, прижимать его к могучей груди, Лихо выхватило из руки богатыря змеиную травку и метнулось к импровизированному котлу.

— А что это ты там делаешь? — поинтересовался Добрыня.

— Зелье, — коротко отозвалось Лихо, опять сверяясь с берестяным огрызком.

— Для чего? — не отставал Добрыня.

— Для меня, — не осталось в долгу Лихо.

Добрыня, зная по горькому опыту, что Лихо способно таким образом пререкаться еще очень долго, сконфуженно отстал.

В ступу тут же полетела отобранная у Ильи змеиная травка и какие-то, отчего-то смутно знакомые, зеленые яблочки. На земле у ног Лихо стояла уже опорожненная бутыль из-под слез Несмеянушки.