— Также как что?

— Как считывали душу убитого Кастэльбаджака, — легко ответил стражник, — метр Гарваст.

— А послушай. Я сама доберусь. Я занимаюсь библиографией и антологией книг различных авторов. — Анарки состроила, как ей казалось, умное лицо для того, чтобы охранник от нее отвязался. Но на стражника это произвело совершенно противоположное действие.

— Нет, нет. Я проведу.

— Да не надо, блин. Ладно. Я хотела сказать — очень приятно… встретить в кварталах столь… благородного человека. Особенно из стражи.

— Это не редкость. В нашем городе, — добавил благородный страж и переложил со спускового крючка на ложе палец.

— Конечно. Я хотела сказать… не это. Можешь еще что-нибудь рассказать? Из расследования?

— Мне мало известно. Но мэтр Гарваст говорит, что это… то, что убило других пятерых, которые напали на клерика, была какая-то опасная магия. Но, кажется… Да, да… Убила опасная магия всего двух: Кастэльбаджака и одного из бандитов. Хотя в Кастэльбаджаке и так торчал нож, мэтр Гарваст уверен, что его убила магия.

— В самом деле?

— Да и я по правде сказать тоже.

— Думаю, мэтр Гарваст ошибается, — очень осторожно проговорила Анна. — Тебе, как нормальному парню, я скажу, что его убила не магия.

— А что?

— А этот камень? Ты знаешь о нем. Об этом гранате? Что-нибудь? Я прочла это из книжек. Этот камень обладает магической силой. Сила его такова, что каждый, кто носит его достаточно долго, становится его «носителем». То есть, пребывает под чарами этого камня. А когда его снимает, то расстается с жизнью. Такая магия… у этих камней. Гранатов. Но тот камень действительно особенный. Потому как — связан с этой опасной магией, о которой упоминал мэтр Гарваст.

— Значит это Амбрей Енош, — проговорил юноша. — Так он сказал. Видок. Когда они нашли листы рукописи. Там не хватало пару листов. Да, кажется, так они говорили.

— Я тоже нашла одну, — шепотом проговорила Анарки. — Могу тебе ее дать. Если я правильно понимаю, она покроет то, что я собираюсь от тебя узнать.

— Что, — взволновано проговорил стражник.

— Я действительно нашла ее, — Анарки взяла с груды нестиранного белья листочек бумаги. Письмена на нем продолжали меняться, сливаться друг с другом, переходить со строки на строку, искажая само пространство.

— Не смотри на него, — предупредила Анарки, также как ее предупреждала Оса.

И стражник не посмотрел, сложил его и убрал за пазуху.

— Что вы хотели узнать?

— Хотела узнать, где метр Гарваст проводит свободное от работы время.

Стражник смутился:

— В особенности, ему нравится отдыхать в Красной нежности.

Красная нежность манила Анарки.

Гранат мэтр Гарваст продал мадам Леви.

И Анарки, поправив на себе бандаж со звездами, вслушалась в разговор.

— Эта девушка. Я нашла ее на улице. — Говорила высокая чернявая женщина с глазами кошки на груди.

— Меня это не беспокоит. Меня беспокоит то, что ты сказала этому клерику.

— Я ничего ему не говорила. По крайней мере, когда вы встречались. Да и после того никому — ничего.

— Что ж это хорошо. Потому что я…, -рыжеволосая осеклась.

В комнату втащил охранник Анарки. Вот мадам. Она пыталась украсть. Ваш камень.

— …Как ее звали? Ты сказала, Марион.

Анарки поправила бандаж на груди, пырнула охранника ножом из напульсника, и ринулась к чернявой. Ее оглушил удар дубинкой.

Потом она помнила, как лазила в дом мэтра Норано, и как ее проводил клерик.

— А нашла я тебя, — проговорила Анарки тихим голосом возле самого уха Марион. — На мостовой. Ты была вся в крови. Почти вся… И я подумала, подумала что ты… — Она обняла сестру. — Но потом нас подобрал клерик. Мне тоже досталось от этого. Сукина сына… Какого только не помню. А ты, Марион, помнишь? Помнишь?… Ты была без сознания. Клерик привел меня в него уже здесь. В… во «Взгляде…». И потом. Ну, ты сама знаешь. Я тебе все рассказала.

— Хочешь пить. Марион. Нет? Ну, ничего.

Анарки промокнула ей губы тряпицей смоченной в воде. Кружка тепла, оставленная ей на столе, дымилась, и заставляла почувствовать аромат чая, принесенного кельнером.

— Вот поешь.

Марион приоткрыла рот.

— Ана, — прошептала она, — я так долго спала… Ана…

— Я долго спала?

— Нет. Не очень.

Он помнил тогда, как она лежала. Как встала и ушла, оставив его одного.

Сидя в келье и слушая шаги в монастыре Брэйврока, колдун мерно проводил оселком по лезвию своего меча. Меч показывал ему комнату. И дым, отражавшийся в нем, показывал ему прошлое о Мизель Гранжа.

Она пришла на день следующий. Тогда перед памятным событием города.

Она прошла на лоджию «Взгляда Морганы», приоткрыла стекла и впустила солнечные лучи.

Они говорили о Дайадане и о том, откуда ей досталось такое наследство в семь миллионов орринов серебром.

— Она была скромной старухой. Но довольно своенравной. Я была при ней все те годы, пока она жила. Даже не знаю, почему она оставила все деньги мне. Возможно потому, что у нее никого не было, а я так удачно выбрала для себя роль сиделки и экономки по дому. Возможно потому, что она чувствовала о себе заботу. Очень богатых людей редко кто жалеет… Я это заметила. Мне не нужны были ее деньги. И у меня на тот момент, как я заступила на должность, все еще оставались кое-какие сбережения… Из банка я брала немного, только чтобы хватало жизнь. Так она распоряжалась. Так я и делала. В самом деле, — Мизель покивала головой. В своих воспоминаниях она упорно избегала темы Дайадана связанной с деньгами.

— Даже не знаю, — она улыбнулась, — что такая скупердяйка нашла во мне такого, чего не могла найти я.

Колдун ушел от удара нанесенного с быстротой и точностью присущей Бирку.

Второй из нападавших зашел ему за спину. Приметы его старости были приметами долго служения Ордену.

Отец-настоятель наблюдал за схваткой.

Страж Храма присел. Бирк потеснил Дива мечом к стражу за его спиной. Колдун перехватил меч Бирка; раскрутил и выкинул. Подпрыгнул во время — страж Храма полосонул лишь его фрэнч. Достал до куртки.

Изогнувшись назад, колдун застыл над землей, вскинув и растопырив руки — перед его грудью просвистел меч. Страж Храма медленно и леконько положил ему меч на горло. Колдун отвел за спину руку, оперся на землю и так простоял минуту. Потом упал. Бирк и Страж Храма засмеялись.

Колдун встал с земли. Отряхнулся. Бард наблюдал эту сцену со стороны.

— Вставай, Гольди.

— Сейчас, сейчас, — прокряхтел бард, испытывая судороги в животе. — Ей богу, Див, ты выглдел так будто собираешься научиться летать по воздуху. Ой, не могу… ой… сейчас!

— Ладно, — пробурчал колдун. — Я хотел поговорить с тобою. — Они выходили из внутреннего дворика под темные своды аркады. Под шум маслин и гинкго. Бард прихватил бутыль валявшуюся недалеко от того места, где он испытывал судороги, придерживая одной рукой живот, а второй бордюрчик клумбы. — О том, что читает твоя сестра…

— А что она читает?

Гул шагов отдавался далеко впереди и сзади от них под низким сводом монастыря. Тонул в боковой аркаде, оглушая тишиной полной сгущающихся сумерек.

Они снова вышли к внутреннему двору, сделав круг и остановились у одного из проходов. Бледное пламя факелов освещавшее противоположную галерею серой августовской ночью струилось подобно линялым лунам.

— Как-то она мне сказала что каждый человек одинок… Она тогда была очень красноречива, цитируя мне этого автора…

— Ты хочешь сказать, — бард нервно сжал зубы, и взмахнул бутылью вина, — я не уделяю ей достаточного внимания?

— Нет, — вздохнул, сжав зубы, колдун, — этого я не скажу…

Гул шагов отдавался далеко впереди и сзади от них под низким сводом монастыря. Тонул в боковой аркаде.

Они остановились в шагах от раскинувшего веером листья гинкго и подставляя вечерней прохладе лица.