– Простите, господин председатель. В порядке ведения…

Тому не надо было видеть сказавшего, чтобы определить, кто произнес эти слова. Только один человек здесь выступал по порядку ведения.

– Камнор?

Китайский джентльмен, сидевший в середине у стола по правую руку от Тома, подался вперед, нервно вертя карандаш. Александр Камнор был одним из немногих здесь, кто не снял пиджак. Как обычно, на его одежде неброских тонов не было никакого рисунка. Он был облачен в бледно-розовую простую рубашку, серый костюм и в галстук в тон. Никакая из деталей его одежды не имела ни полосок, ни крапинок. Камнор ничем не привлекал к себе внимания. Можно было даже вообще забыть о том, что он присутствует здесь. Только в одном отношении он выделялся: он был снедаем манией точного времени. Этот человек носил три пары часов на обеих руках и поверх пиджака.

– Разве мы не будем ждать Питера?

– Боюсь, что нет. Не хотелось бы огорчать вас таким известием, но мы больше не Клуб двадцати, а Клуб девятнадцати. Этим утром Питер Робсон обанкротился. Его партнеры сами пишут объявления о банкротстве. Он был достаточно любезен, чтобы дать мне знать об этом. Прирожденный банкир и так далее…

На мгновение наступила тишина. Потом все пришли в себя и озабоченно зашептались.

– Это очень грустное известие, – сказал Уоррен Хонимен, заместитель председателя Клуба, сидевший по правую руку от Тома. Его бостонское произношение с растянутыми гласными ничуть не казалось неуместным в аристократической атмосфере колониального Гонконга, которую создавали все остальные. Зато его свободного покроя рубашка от Армани и синие слаксы, которые он носил постоянно, напоминали собравшимся, что все потихоньку меняется.

– Том, мы ничего не можем для него сделать?

– Ничего.

– Я не хотел бы нажимать на тебя, но… – Уоррен подался вперед, поставил локти на стол и осторожно поправил двумя руками свои бифокальные очки в золотой оправе. – Когда одна из старейших адвокатских фирм Гонконга вынуждена заявить о банкротстве, я не могу не чувствовать…

– Дефицит слишком велик. И, кроме того, мы заключили соглашение, не так ли? Никто из нас не имеет права что-либо сделать из того, что могло бы возбудить подозрение о нашей совместной деятельности.

– Пострадают ли клиенты? – Вопрос задал Роберт Клэнси, глава «Международных финансовых услуг», и Том понял, что спросивший и сам являлся клиентом этой фирмы.

– Нет.

– Но каким образом?..

– Неудачное вложение денег, да еще при падении вдвое доходов от гонораров. Против них выступил Пекин. Не нужно напоминать, какой эффект это может произвести.

Многие осторожно покосились на Саймона Юнга, который, казалось, совсем позабыл об остальных собравшихся. Том продолжил, не сбившись, будто его сына здесь вообще не было.

– А теперь, с вашего позволения…

Но Александр Камнор вскочил и стал перед экраном, хищно вглядываясь в цифры. Внезапно он вынул записную книжку в кожаном переплете и принялся торопливо писать в ней иероглифы.

– Простите, – пробормотал он. – Мне надо сделать срочный звонок.

Он ненадолго покинул комнату. Пока его не было, Том Юнг, используя гудение приглушенных голосов как прикрытие, обратился к сыну:

– Есть что-нибудь новое?

– М-м? – Саймон попытался собраться. – Нет. Ничего. Все то же самое.

– Прости. – Том помедлил. – Послушай, я знаю, что у тебя сейчас не самое легкое время, но… что с компьютерной дискетой? Со «Свитком благоволения»?

– Почти готово.

– Ты понимаешь, что она мне скоро понадобится? Без этого мы не сможем убраться отсюда.

– Я знаю.

Камнор вернулся и сел на место, но он уже не мог сосредоточиться на предмете разговора. Экран словно притягивал к себе его взгляд снова и снова.

– Еще несколько плохих новостей, Саймон?

Саймон медленно потер рукой лоб и сел прямее, пытаясь на время отвлечься от своего личного горя. Он знал, что все присутствующие сочувствуют ему, но он знал также и то, что приближающаяся смерть Джинни не причина, чтобы опускать руки и забывать о деловых проблемах.

– Как вы знаете, в свое время «Дьюкэнон Юнг» удалось привлечь к финансированию своих операций три крупнейших гонконгских банка. К несчастью, вчера ситуация изменилась. Один тип – подставное лицо китайцев в Гонконге – завладел контрольным пакетом акций Азиатского промышленного банка. Сами знаете, в Китае я считаюсь врагом народа номер один. В итоге мы не получим больше ни цента, и график возврата уже полученных кредитов будет пересмотрен. – Он снова вытер рукой пот с лица, напомнив этим жестом беспредельно уставшего человека. – В нынешней обстановке я не могу набрать нужную сумму.

Молчание, последовавшее в ответ на его слова, длилось очень долго. «Дьюкэнон Юнг» была основана во времена доктора Уильяма Жардена и Джеймса Мэттесона. Ни один из крупных торговых домов не мог похвастать более долгой и славной историей. На слушавших Саймона его слова произвели такое же действие, как если бы он объявил, что пик Виктория рухнул.

Камнор оперся руками о стол и встал.

– Саймон, я хочу сказать, что очень сочувствую тебе. Это трагедия. Для тебя. И для Гонконга.

Раздался одобрительный гул голосов. Мэт опустил голову и скорчил гримасу, которую никто не мог видеть. Он находил, что Камнор выражается напыщенно и необдуманно. В этой комнате не было места трагедиям. Клуб двадцати знал правила игры и играл по ним. Мэт заметил также, что ни один из представителей четырех других крупнейших хунов – торговых и финансовых домов Гонконга – не торопится высказывать соболезнования его отцу. Адриан де Лайль, Джон Блейк, Питер Карригэн и Мартин Пенмюир-Смит сидели молча, мрачно глядя прямо перед собой, словно члены военного трибунала.

– Ни для кого из нас не осталось надежды. – Камнор обращался теперь ко всем собравшимся: – Если «Д. Ю.» рухнет, это означает конец нам всем.

– Я не согласен с этим. – Хотя Мэт был одним из директоров «Дьюкэнон Юнг» и отвечал за операции на Тайване, обычно он присутствовал в Клубе лишь в качестве помощника отца и не имел права голоса. Но прозвучавшее показалось ему уж слишком мрачным. – Мы можем просто бросить все и перебраться на Тайвань. Банк может наложить арест на имущество, если ему так уж необходимы несколько пишущих машинок. Все остальное будет вывезено и переведено. Прости, Алекс, но ты понимаешь это не хуже остальных: ты уже несколько месяцев держишь для себя готовое место в Сингапуре.

Том постучал по столу карандашом.

– Да, Алекс, не надо больше разговоров о трагедиях. Может быть, в Мельбурне у тебя все и было по-другому… – Он сделал паузу, дав понять, что почти никто ничего не знает о ранних годах жизни Камнора и о средствах, с помощью которых он сколотил свое состояние. – Но это Гонконг.

Камнор медленно опустился на стул.

– Насколько я понимаю, неминуемая смерть Председателя в сочетании с положением «Д. Ю.» означает, что у нас уже нет времени. Уоррен, какова нынешняя ситуация с транспортом?

– Я все еще пытаюсь добиться у правительства разрешения использовать аэропорт Кай Так так, как мы того хотим, но я уже вышел на нужного человека.

– Тогда реши этот вопрос с ним быстро. Но будь осторожен. Если хоть слово о том, что мы планируем, просочится наружу…

– Народно-освободительная армия в течение двадцати четырех часов вторгнется в Гонконг.

– Это может произойти в любом случае. Мы все знаем об инциденте со спутником.

– Наш управляющий московским филиалом запросил разрешение отослать семьи персонала домой, – раздался громкий голос. – Он считает, что посол покинет страну в течение сорока восьми часов и не хочет, чтобы сотрудники оставались в России.

Это заговорил Макс Вебер, вице-президент крупнейшей германской торговой фирмы, все еще остававшейся на гонконгском рынке. Его компания была известна тщательностью своих интернациональных исследований, сочетавшейся с редкой аналитической проницательностью: «оценка» его концерна носила на себе печать настоящего пророчества.