— Достаточно. Я не стану спрашивать, почему вы не обратитесь в милицию и так далее. Я не имею права вмешиваться в это, а вы производите впечатление рассудочного человека. Скажу, что узнала я при общении с вашей женой. Ее отсекли от прежнего «покровителя». Теперь она свободна, но эта свобода далась ей тяжким трудом, большой кровью. Ее теперь никто и ничто не защищает, кроме, разве что, вашего малыша. В нем я ощутила силу. Кстати, это мальчик. Так вот, теперь она растеряна. Она не знает, куда сделать следующий шаг…

Николай слушал всю эту эзотерическую абракадабру вполуха, сам же ужасался перспективе, которая открывалась перед ними. Ладно еще бегать и скрываться вдвоем. Все же взрослые люди. Но с ребенком… Да еще и неизвестно, чей он. Одно дело — Сашин, так это почти свой, родной (по мере раздумий Николай вдруг с удивлением обнаружил, что чувствует именно так). А другое дело — если это выродок того отморозка. Яблоко от яблони… Вот уж счастья привалило — греби лопатой…

— Я поговорю с женой, — Гроссман поднялся. — Я поговорю и позвоню вам.

Эльмира кивнула и поджала узкие губы:

— Конечно, в идеале я посоветовала бы стационар. Но смотрите сами. Если ситуация настолько серьезна — я не могу вмешиваться… Только пожалуйста: взвесьте все «за» и «против»!

— Можете не сомневаться.

Николай помог Ренате спуститься и выволок ее на улицу. Жена покорно следовала за ним вдоль длинной дороги.

Они почти бегом миновали парк, какие-то каменные развалины. Наконец Гроссман остановился неподалеку от одного из мушараби[24] и перевел дух. Люди спешили по своим делам и не обращали внимания на заполошную парочку. Зимние горы мрачными серыми массивами нависали над городом.

— Ты что, не могла мне хоть как-то дать понять?

Рената затравленно посмотрела на него. Николаю захотелось взвыть и что-нибудь расколотить. Он и любил ее сейчас, и ненавидел. Это была невероятная, адская смесь чувств.

— Ты нарочно скрывала, что беременна? Рената, а если это от того ублюдка?

Она опустила глаза.

— Ладонька, ну как же так, а? Ты ведь понимаешь, что теперь нам вообще не будет жизни? Давай мы что-нибудь сделаем? Я отвезу тебя к хорошим врачам…

На мгновение в ее глазах сверкнули слезы, а потом она закрылась и неприступно взглянула на него.

— Это неразумно. И жестоко. В первую очередь — по отношению к нему, — Гроссман указал на ее живот, еще никак не проступавший под одеждой. — Подумай сама. Ну учись хоть как-то общаться, я тебя умоляю! Пиши мне, учи язык глухонемых, в конце концов! Это уже невозможно!

Рената порывисто присела, схватила камень и выскоблила на асфальте: «Брось меня!»

— Вот дурища! — Николай поднял ее, схватил за руку, поволок на автобусную остановку.

Он уже понял, что она будет стоять на своем. Бросить ее? Да кем он будет после этого? Ладно бы ему было на нее наплевать, а так…

Они завернули в магазин, где Николай купил ей более удобную и свободную одежду — просто так, «навскидку», без примерки. Пусть. Раз она так решила и раз это может впоследствии пойти ей на пользу — пусть остается. Надо думать. Кстати, а вдруг их уже оставили в покое? По крайней мере, преследования Николай не замечал.

Они снимали квартиру в маленькой пятиэтажке райончика, где вперемежку ютились здания всевозможных культур и времен. «Ссыпанный» в ущелье Бахчисарай всегда славился бестолковостью своей застройки.

Явившись домой, Николай тут же заставил Ренату переодеться. Она покорилась. Увидев ее в другой одежде, он сжал зубы: сколько же ей пришлось терпеть! Ну не дурочка ли? Ну не дурочка? Ни себя не жалела, ни маленького!

— Иди сюда и послушай!

Рената хотела сесть на табуретку, но Гроссман усадил ее к себе на колени:

— Слушай. Теперь, в связи с этим, нам просто придется ехать в Одессу. Понимаешь меня? К моей маме.

Она кивнула.

— И еще. Я тебя очень прошу, просто заклинаю: делись своими проблемами со мной! Пиши мне, я не знаю…

Рената обняла его и заплакала. Впервые за столько времени — заплакала. Николай и сам едва удержался от слез. Силы иссякли давно, воля еще теплилась, но последние новости его подкосили. Все неимоверно осложнялось ее беременностью. Он даже не думал об этом. Даже не предполагал, что подобное может свалиться на их голову. Шестнадцать недель — это сколько? Четыре месяца? Или больше?

Когда жена, выплакавшись и обессилев, притихла у него на плече, молодой человек поднял ее на руки, отнес на кровать и лег рядом. Накатила ватная апатия. Мир существовал отдельно, оба они давно выпали из него. Вне закона… Вне всех законов…

Рената свернулась клубочком. Как давно Николай не видел ее спящей! По-настоящему — крепко — спящей… Как давно не высыпался он сам — без того, чтобы подпрыгивать от малейшего шороха!

И Гроссман даже не заметил, как провалился в другую реальность, где не было грез, где был только покой.

Тогда Рената открыла глаза. Она осторожно поднялась и выскользнула из комнаты, чтобы напиться воды.

«Сестренка, твой ход. Не время спать. Делай!»

Она выглянула в окно. Здесь очень красивые горы! Здесь много разных зданий, но всё не то, всё не то…

Немного болела отяжелевшая грудь. Рената опустила глаза и приложила горячую ладонь к животу, чутко вслушиваясь в свои ощущения. Спокойствие и уверенность проникли в нее. И еще — отстраненность. Это не ты, это всего лишь твое тело, твоя оболочка, вместилище. Такое же, каким сейчас оно является для огонька новой жизни внутри тебя. Не стоит относиться к себе так серьезно. Поиграй! Делай, но играючи! Делай!

Женщина улыбнулась, кивнула своим мыслям, легко развернулась и, подойдя к шкафу, вытащила небольшую дорожную сумку. Диск в прозрачной пластиковой упаковке лежал на самом дне.

«Я скоро вернусь!» — вывела она карандашом, дернула этот листочек из блокнота и положила записку на тумбочку у изголовья кровати. На тот случай, если Ник проснется раньше…

Рената спрятала диск в кармане дубленки и вышла из квартиры, тихонько защелкнув замок. Лицо ее посветлело, теперь она стала так же хороша, как до бегства из Новосибирска. Даже лучше. Что-то исключительное светилось в ее оживших янтарных глазах. Что-то новое.

Поднимавшийся навстречу мужчина-сосед поздоровался и невольно проводил взглядом легко сбегавшую по ступенькам красавицу с густыми золотистыми волосами. Роман Комаров не видел ее здесь прежде. Но в этом доме жило немало беженцев из Чечни: Комаров и сам родился в Грозном, а теперь частенько встречал здесь земляков. Возможно, красавица, с которой он только что разминулся в подъезде, тоже недавно приехала оттуда…

…Рената вернулась домой спустя несколько часов. Николай еще спал. Она с удовлетворением отметила это, улыбнулась и ушла в прихожую раздеваться. Затем положила диск на место и нырнула под одеяло. Бывший муж так ничего и не узнал.

— …В общем, Борис, я всецело рассчитываю на тебя, — и, не добавив больше ни слова, Константин Геннадьевич положил трубку.

Борюся даже не успел ничего ответить. Беседа с патроном приводила его в священный трепет. Серапионов-старший впервые пошел в обход своего сынка, а это что-то да значило. Конечно, кого ж еще, как ни Борюсю, Андрей считает своей правой рукой! Расчет Константина Геннадьевича был верен…

Ну что поделать, сегодня этот мальчишка, этот несносный ребенок решил измучить свою мать и нянек! Ненхут уже не знала, чем утешить четырехмесячного сына, а он все не унимался и визжал, как одержимый демонами бога пустыни, да не произнесется вслух его имя. В дом Ункара, мужа Ненхут, был приглашен лекарь, самый лучший в городе. Но, осмотрев малыша, старик пришел к выводу, что тот вполне здоров.

Скорее бы караван Ункара и он сам вернулся в Персуэ! Ненхут уже утомилась бегать в храм и возлагать гирлянды цветов к подножию статуи богини Исет[25], покровительницы всех женщин, а особенно — матерей. Не иначе как богиня, утратившая своего супруга, решила испытать и Ненхут. А быть может, богоравной захотелось отведать сладкой жертвы? Но горожанка тут же прогнала прочь от себя эти кощунственные мысли, наверняка навеянные злыми духами.