Женщина снова появилась. Когда они разговаривали по телефону, Гарик, слыша ее голос, не дал бы клиентке больше тридцати, но сейчас, при виде этих кудрявых, посеченных, посеребренных сединой волос цвета «перец с солью», добродушного, но съеженного преждевременными морщинами лица, изуродованных работой «запущенных» рук, передумал и прибавил еще лет пятнадцать, а то и двадцать.

— Молчи! — прикрикнула хозяйка на собаку, но псина залилась еще более громким и визгливым лаем. — Пойдемте, што стоите?

— Чтобы… эт самое… чтобы ваш крокодил меня не съел…

— Муська, засранка, снова посреди коридора нагадила?!! — кошка, которая, вероятно, значилась в списке жильцов как «Муська», поспешила удрать из прихожей подобру-поздорову. — Ну, подожди у меня, стерва, — и женщина открыла перед Гариком облезлую дверь.

Комната походила на келью религиозного фанатика. Вся она была увешана распятьями, иконами и заставлена множеством похожих на макароны церковных свечей («Если бы их продавали на вес, то пара килограммов здесь точно будет», — подумал Гарик).

В углу стояла детская деревянная кроватка, слишком маленькая для своей обладательницы. Мышцы лица, руки и ноги девочки находились в беспрестанном движении. Иногда казалось, что она проделывает все это нарочно, с какой-то непонятной, одной ей ведомой целью. Но первоначальное чувство, что это — дурацкий розыгрыш, сменилось ужасом, когда Оля, мыча, вдруг без помощи рук и ног начинала корчиться и подпрыгивать в кроватке, едва не вылетая из нее через верх.

— Батюшка сказал, что это — во искупление наших грехов...

Игорь криво усмехнулся:

— А к другому батюшке вы не пробовали?

— Да Господь с вами! Отец Савелий истинную правду сказал: Ольгу я без отца вырастила. Нельзя было этого делать! Грех великий прелюбодеяния затеяла, одна боялась на старости лет остаться... Вот и расплата, што только о себе тогда думала... Оля, это хороший дядя, слышь меня? Он тебе поможет! Ты верь ему, слышь?.. Ты не трепыхайся, сдержись, а!

Лицо девочки неестественно, судорожно покривилось, она замычала, засмеялась и подпрыгнула на месте, ударившись головой о деревянные прутья.

— И переложить никуда нельзя: отовсюду падает, — пожаловалась женщина. — Ой, погодите, Игорь Семенович! За святой водой сбегаю. И ведь забыла же, а!..

В который раз подивившись российской национальной безалаберности (пригласить в дом незнакомого человека, оставить его сначала одного в коридоре, потом — один на один с ребенком), Гарик наклонился к Оле:

— Эй! Тебе совсем плохо?.. Ну, я и попал, бляха-муха!..

Он достал из кармана молитвенник, купленный по случаю на барахолке, принялся бубнить, абсолютно не вдумываясь в смысл прочитанного. Мамаша принесла освященную воду, встала в сторонке, скукожилась.

Одолев полкниги, Гарик поднялся. Женщина торопливо полезла в карман, вытащила оттуда дореволюционного вида кошелек, расшитый блеклым пластмассовым бисером.

— Че я вам должна, Игорь Семенович?

— Ниче! — буркнул Игорь, — Кто уже лечил ее?

(«Сколько таких же, как я, шарлатанов побывало в этой квартире до меня?»)

— Был один экстрасенс. Знаменитый, с Донбасса. Говорят, мужчины — они в этом отношении сильнее, смыслят больше... Он сказал, что Оленьку мне сглазили, что у нее очень большая энергетическая дыра в районе третьей чакры. Посоветовал экзорциста. Да и батюшка Савелий против изгнания не был…

— Понятно. Я сейчас к вам… это самое… ребят своих подгоню. Вы не бойтесь, впустите их.

— А это дорого?

— Бесплатно.

— И все ж, че я вам должна?

— Я на «тимуровских» началах. Гусары... того-этого... денег не берут. После первого сеанса…

— Значить, после второго?

— Ага.

Игорь спустился вниз, дошел до первого же телефона-автомата и вызвал девочке «неотложку». Только затем с чувством выполненного долга он зашагал домой.

Не жалея ногтей, Рената сколупывала жесткую кожуру с печеных картофелин. Из раскрытой машины доносилась эстрадная музыка, Саша подкачивал колесо. Все тихо и мирно. Казалось, это просто влюбленная пара выехала за город на пикничок. Никакой стрельбы, никаких погонь…

Девушка сполоснула руки, поливая себе из пластиковой бутылки, и, щурясь, посмотрела в яркое безоблачное небо. Природа наконец-то вспомнила о бабьем лете, оживилась, дала волю солнцу. Если бы не прохладный осенний ветер, то сейчас было бы жарко.

Рената отошла от костра и легла в траву. В вышине задумчиво парил степной орел. Трава покалывала голые руки, щекотала шею. А ведь прежде Рената могла капризно поморщить нос даже в шезлонге на экзотическом зарубежном пляже — если вода в море была недостаточно теплой, волны — излишне высокими, а солнце — жгучим. Красоты ландшафтов редко трогали ее сердце.

— Саша! — окликнула она телохранителя.

— Да?

— Как ты думаешь, я смогла бы научиться тому, что умеешь ты?

— Чему именно — накачивать колесо? — уточнил он.

— Драться...

— Во имя чего? Драться, чтобы драться?

— Ну… не знаю… Чтобы защищаться.

— Гм… Ну, наверное, смогла бы. У тебя умное тело.

— Это как? — Рената привстала на локте.

— Иди сюда, — позвал Саша.

Девушка поднялась, но предупредила, что совсем ничего не умеет. Телохранитель улыбнулся, встал чуть впереди и левее нее, бросил несколько фраз через плечо:

— Расслабься и просто поиграй. Вслед за мной. Представь, что ты и вода, и ветер, и огонь, что ты отрываешься от земли и летишь. Представь — и если ты сама в это поверишь, то у тебя получится и все остальное.

— О-о-о… — разочарованно протянула она. — А я думала, ты поучишь меня приемам самозащиты…

— Просто двигайся вместе со мной…

Он шагнул вперед, и начался странный танец. Плавные движения его рук завораживали, ноги скользили по траве. Это и правда напоминало полет… Но Рената сбилась почти сразу.

— Я так не смогу! — с досадой пожаловалась она.

Саша вернулся, взял ее за руку:

— Ты — мое отражение. Я — твое отражение. Мы с тобой — одно целое. Поверь в это — и мы перевернем мир!

В их ладонях затеплилось что-то почти неосязаемое. Саша приподнял руки, Рената последовала за ним. Тепло прокатилось по ее телу, и она знала: то же самое ощущает и он. Таинственный вихрь приподнял девушку, закружил, заставил забыть о земном притяжении.

Как описать волшебство этого полета, когда сливаешься с миром, перестаешь осознавать свое я, наполняясь восторгом, когда в каждом дыхании твоей руки живет ветер, каждый шаг — словно по облакам — мягок и легок?! Ты любуешься собой изнутри и одновременно извне, всей сутью чувствуя пульс окружающей природы…

И тут, ни о чем не предупреждая, Саша вдруг сделал выпад. Рената уклонилась, выскользнула у него из-под руки — и вот она уже позади него. Снова полет. А затем уже девушка ощутила необходимость напасть и напала. Телохранитель оттолкнулся, подпрыгнул вверх, гибко извернулся в воздухе, беззвучно припал к траве, опираясь рукой о землю и глядя на Ренату исподлобья, как смотрят раззадоренные дикие звери. Никакого напряжения, только легкая и естественная пластика животного. Та красота, та грация, которая так чаровала девушку и которой теперь каким-то чудом обладала она сама…

И снова быстрый, словно вспышка молнии, сказочный танец двух людей, которые уже не были людьми. Они то переплетались змеями, то внезапно отрывались друг от друга, вступая в игривое единоборство, то вдруг снова объединялись для продолжения танца-полета — и тогда оба чувствовали, что их общей силы хватит, чтобы остановить бег времени. И время останавливалось, время уступало двум равновеликим, объединенным, но противоположным энергиям.

…На протяжении всего колдовского танца Рената помнила…

Память... Хранилище памяти — мозг. Мозг — тлен. Тлен — заклятый враг вечности. Помнить душой — вот высшее искусство...