— Если тебе не трудно, Возрожденная, то перейди оттуда… хотя бы сюда… — он подвинулся, указывая посетительнице на край постели.

Танрэй повиновалась. Он был бледен, но в его серо-голубых глазах, прячущихся под космами, появился былой блеск.

— Сетен, если тебе что-то нужно, то скажи, и я…

— Да брось ты эту чепуху, сестренка! И перестань переживать. Женщинам в священном состоянии это крайне нежелательно.

— Ты знаешь?!

— Да.

— Но откуда?!

— Пф-ф-ф! — Сетен отвернулся.

Танрэй опустила голову.

— Я думаю, Ал не обрадуется. Сейчас и без того тяжко… — пробормотала она, вспоминая о родителях, с которыми у Ала не сложились отношения.

— Чушь. Сестренка — чушь! Не желай того обоюдно ваши души и сердца — ничего бы не было! Вы ведь ори! Здравствуй, Коорэ! — Тессетен шутливо обратился к ее животу. — Ты уже давно звал меня поиграть, мой мальчик!

Танрэй нахмурилась, хотя ей сложно было удержать серьезность рядом с дурачившимся Тессетеном.

— Какой еще Коорэ! Сетен, я ведь пришла к тебе за советом…

— Думаешь, если один раз запрягла, то теперь впору погонять всегда? — вдруг едко спросил он, и во взгляде его мелькнул холод. — Не приходи сюда больше!

— Почему? — она отстранилась.

— Совет! В чем ты сомневаешься?! Ты — которая должна помнить и хранить все! Ты сомневаешься? Несчастный разум, логика, здравый рассудок, зима его поймет что еще — способны вызвать у тебя сомнения?! После этого я не желаю и знать тебя!

Но Танрэй вовремя поняла, что так он шутит, и на ее душе полегчало.

— О, Природа! Сетен! Ты напугал меня!

— А-а-а! Вот то-то! — он ухватил ее за шею и притянул к себе.

Танрэй услышала, как колотится его сердце.

— Громко? А иначе нельзя, сестренка! Иди и скажи своему Алу, что сердце и душа сильнее его ничтожной логики! Иди и скажи! Твой мальчик, твой Коорэ — он поможет тебе вспомнить и возродиться. Только с ним ты оправдаешь свое имя, только с его рождением ты возродишь и имя свое. Иди и скажи, сестренка!

— Да будет твой «куарт» един, Сетен!

— Да будет наш «куарт» един! — поправил ее он.

Ал и не представлял, что узнаёт об этом третьим. Он не хотел этого. И не раз говорил ей, что не хочет. А потому прежде у них и не было таких безвыходных ситуаций: в семье ори появления ребенка должны хотеть оба — и муж, и жена. Хотеть душой и сердцем. Иначе этого просто не случалось. И вчера не изменилось ничего, по крайней мере, в желаниях Ала. Но, тем не менее, новая жизнь нашла свой путь и зажглась в ней… Только зачем? Зачем?

Что ж, видимо, желание Танрэй было, что называется, «за обоих». Как бы он теперь к этому ни относился, обратного пути нет. Ну а если нет — остается лишь принять данность и попытаться приучить себя к мысли, что отныне ему придется делить свою любовь меж двоими. Может, это и неплохо. Ал не помнил.

— Ты что-нибудь скажешь наконец? — осторожно спросила Танрэй.

Он засмеялся:

— А вдруг я потерял дар речи от твоего сообщения?

— Скажи серьезно! — нахмурилась она, и Ал тут же ущипнул ее за бок.

— Серьезно? А что серьезно? Все хорошо. Все отлично. Все за-ме-ча-тель-но.

Танрэй хотелось верить, что именно так он и думает. Она и поверила…

Третий дарованный Тотом день ознаменовался противостоянием пяти блуждающих звезд[86] в накидке Нут. Ярче всех ночью накануне решающего поединка светило созвездие Месхетиу, пожертвованное плоть от плоти своей Сетхом. Небеса предрекали победу ему, нынешнему правителю Та-Кемета, великому воину, брату Усира, ушедшего к извечным богам в Дуат. Кроме того, третий день был днем появления на свет самого Сетха, а это значило, что силы и удача прибудут к нему вдвойне.

С жалостью поглядывали Нетеру на Исет и единородного сына ее, Хора. Не все были удовлетворены решением Ра, но спорить с ним не решился никто. И даже не страх перед своенравным Верховным Судией был тому причиной. С победой Сетха завершится этот нелепый, утомивший всех спор между родственниками почившего правителя.

Нетеру позаботились о том, чтобы смертные в своем мире не стали свидетелями того, что разразится в Ростау.

Дрожала земля, терзаемая противоборством блуждающих звезд Сетх-Эм-Ухэ-Нечер-Эм-Дуаит, Себы-Джа, Хор-Джесера, Себы-Реси-Эн-Пет и Себы-Уэфти-Джа-Пет. Люди в страхе покидали свои жилища и уплывали прочь с острова. Смутен и черен был ныне разлившийся Хапи, великая животворная река Та-Кемета. И прежде чем ступить в тростниковые лодки, присланные Нетеру, селяне задабривали Себека[87], отправляя по течению увитые цветочными гирляндами, нагруженные хлебами и запеченной бараниной маленькие жертвенные плотики.

— Все ли готово? — с тревогой спрашивала Исет, поглядывая в сторону западного берега, откуда с гор вот-вот должен был нагрянуть Сетх.

— Подожди, мама! — Хор, вместе с братом и хитроумным Тотом обмазывавший гипсом вытесанную из кедрового дерева ладью, улыбнулся матери. — Мы уже скоро.

— Я бы на твоем месте поупражнялся в другом… — заметил Инпу, поднимая кверху перемазанные руки и плечом поправляя съехавшую со лба повязку.

— Не думаю, что Сетх даже волшбой сможет долго удерживать каменную ладью на волнах! — смеясь, откликнулся Хор.

— Но он сможет ее удерживать хотя бы недолго, — приемный сын Исет слегка приподнял черную бровь. — В отличие от тебя.

Премудрый Тот усмехнулся, но ничего не сказал.

— Ты слишком нетерпим к фальши, брат! — Хор залепил гипсом последний необработанный участок на деревянном борту.

— Должность такая… — проворчал Инпу, не спавший уже несколько суток и оттого раздражительный.

— Не серчай, не серчай, Хентиаменти! — наконец вмешался Тот. — Правитель должен обладать чем-то большим, нежели чары или смекалка. А так — это все лишь забавы. Ты же видишь, что Сетх пока подшучивает над судьями. Почему бы не подшутить и над Сетхом? Перед началом главного?

— Главного? — переспросил Хор. — Вы что-то скрываете?

Исет, Тот и Хентиаменти отвели глаза. Юноша пытливо вгляделся в их лица. Кажется, все трое сомневались в его силах. О извечные боги! Если даже сторонники не верят в него, то чего же ждать от недоброжелателей?

Хор вздохнул. Любому человеку, даже если он сын правителя, необходимо чувствовать поддержку. Воин, которого любят и которого провожают на битву с ободряющим кличем, воин, возвращения коего ждет девушка, владеющая его сердцем, воин, в чьих ушах звучит музыка победы еще до начала поединка — вот кто непобедим! Он стоит десяти равных себе по силам. Он может пройти по бамбуковому стволу над пропастью, он способен узреть начало и конец времен, он видит все причины и следствия и рука об руку идет с собственными Ка и Ба — божественной первоосновой всего сущего.

Когда тому же воину твердят, что он ошибается, что он все делает неправильно, что с его подходом преодолеть пропасть по тонкому прутику невозможно, этот несчастный не поднимет и собственный меч. Воина следует хвалить перед битвой и во время оной, воином следует восхищаться. Лишь поражение ставит окончательную точку, лишь гибель его решает все — ошибался он либо нет. Все, что до битвы — лишь гадание на камнях. Особенно если он — молодой воин.

И Хор понял: все, что будет с ним, в дальнейшем зависит лишь от него самого. Да, ему труднее, чем кому бы то ни было. Он — сын Усира, а от сына Усира ждут многого. Он противоречив, ибо юн и малоопытен. Он не дожил еще до возраста своего отца, когда тот стал великим правителем Та-Кемета.

И при этом он должен сам, один, научиться входить в то состояние, в котором другие крушат скалы под влиянием восторженных взоров обожателей. Он должен сам, независимо от кого-либо, стать победоносным и несгибаемым. Сам. Только сам.

— Спасибо, мать… — искренне сказал он, заглядывая в янтарные глаза Исет. — Я понял тебя.