Ваза продолжала свой путь, переходя в этой странной эстафете из рук в руки. Убийцы семьи Николая, убийцы убийц Николая, потомки и последователи всех этих убийц…

Но даже щепку прибивает волною к берегу. И однажды неловкие руки подростка выронили роковой сосуд…

— …Сетен!

Вот в чем разница: Ормона никогда не оставалась одна! Никогда — как и ее извечная соперница, Танрэй.

А теперь они в равных условиях. Что ждет их обеих?..

Ормона закричала от боли. Вот оно! Судьба заставила ее почувствовать то, что чувствовала Танрэй за мгновение до удара молнии на вершине скалы, еще не успевшей стать Белым Зверем Пустыни…

Вспыхнуло и развалилось пополам трухлявое дерево, сожранное мерзкими гусеницами. На месте его остался лишь корявый пень.

«Ты сама нам это предсказала, Ормона!»

— Я ненавижу вас всех!

И ее выдернуло в неизведанное пространство…

Черное, почти ночное небо в беспрерывном грохоте изрыгало слепящие серебристые копья молний. Ливень сек ледяными плетьми людей, которые неподвижно стояли на скалах в пространстве Ростау и ждали, глядя вниз, на плато.

Их было тринадцать. Фирэ находился среди них и видел отныне всё, и всё понимал отныне.

А пять человек внизу начали завершающий Поединок.

Ужасная, с горящими во тьме глазами, Ормона вновь наносит упреждающий удар. Но ни словом, ни действием не отвечают ей мужчины — высокий черноволосый красавец-ори; широкоплечий косматый северянин, чьи мокрые волосы густо залепили суровое лицо — так, что не различить его черт; укрытый черным плащом с капюшоном незнакомец. Пропитанный дождем плащ хлопает полами, словно крылья гигантской птицы, однако не угадаешь под ним фигуры человека…

Поединок есть Поединок. Один на один. Древний закон.

Маленькая, беззащитная женщина в синей накидке сияет, будто капля солнца в ультрамариновом омуте морских вод. И хочется Фирэ побежать к ней, хочется помочь, подсказать. Он уже понял, что…

Танрэй улыбнулась. Она раскинула руки и приняла удар в себя. В черном вихре закружило Ормону, тело «змеи», вливаясь в Танрэй, потянуло этот вихрь вслед за собой. Все ближе и ближе заклятые враги.

Ормона в изумлении ощутила, как меняется ее суть. Она переставала быть собой…

И сбросил с головы свой капюшон загадочный незнакомец в черном плаще.

Смерч поглотил Танрэй. Расступились тучи. Все смотрели в небо, на Радугу.

Все так же раскинув руки, под семицветной аркой стояла женщина. Это была Танрэй. Танрэй, которую помнил «куарт» Коорэ-Фирэ, их с Алом ученик и велением судьбы — сын. Танрэй, обладающая несметной силой. Танрэй, готовая к Восхождению.

Ибо Смерть — лишь продолжение Жизни. Таков вселенский закон, и нет смысла нарушать его. Наказание завершено, былая вина душехранителя искуплена…

…Птица подняла полотнища крыльев над головой. Вместо сверкающих перьев в небо потянулись человеческие руки. Рукава раздвинулись, открывая спрятанную под капюшоном голову. Ветер трепал легкие черные одежды Ал-Анпа.

Аколит верховного жреца мягко прыгнул на плиты — словно сильный разыгравшийся зверь. Коснулся рукой камня, оттолкнулся, выпрямился и положил живую, человеческую ладонь на рукоять своего меча.

Танрэй бросилась к нему, и он, рассмеявшись, поймал ее в свои объятья.

Жрица скинула капюшон с его головы…

— Атмереро! — воскликнула она. — Саша! Ал! Ты — настоящий! Ты… ты…

Ослепительный луч солнца обнимал обоих — тонкую прекрасную женщину и высокого сероглазого мужчину с длинными, рассыпавшимися по плечам пепельно-русыми волосами.

— Я так ждала тебя!

Было или не было? Что изменит ответ на этот вопрос? Какой прок от того, что теперь мы знаем, кого увидела тогда (и никогда) в гелиопольском храме Нефернептет, жрица Бену? Жрица, принявшая обет молчания…

Вся суть в том, что сейчас она получила право говорить. Вся суть в том, что ныне она поворачивается к своим спутникам — черноглазому ори, косматому северянину и незнакомцу, объединившему черты обеих аллийских рас. А, повернувшись, говорит голосом, исполненным властности и царского величия:

— Я жду тебя!

И фраза ее обращена ко всем троим, словно к одному. И каждый видит в ней свое: черноглазый ори — трепетную и любящую спутницу, северянин — бесстрашную воительницу, а длинноволосый незнакомец в черном плаще — свою настоящую Танрэй, Танэ-Ра, Попутчицу, предназначенную судьбой. Душехранителя, искупившего былую вину…

Тогда с запада к статуе Белого Зверя Пустыни приблизился статный мужчина с гордо посаженной красивой головой. Влад узнал в нем Николая. Слабо улыбнувшись, Ромальцев опустил глаза.

С востока, немного прихрамывая, шел Тессетен, и закованную в вороненые доспехи мощную фигуру вечного воина окутывал развевающийся черный плащ.

Трое плечом к плечу встали перед полульвом-получеловеком. А взгляд каменного изваяния по-прежнему стремился узреть что-то за предрассветным горизонтом.

Свет зари нетерпеливо побежал по пустыне.

Золотистый тур бил копытом слежавшийся песок и хлестал себя хвостом по крутым бокам. Молча, слегка нахмурившись, глядел в землю мужчина, а слева от него, часто дыша от жары, сидел старый серебристо-седой волк.

Лик изуродованного Сфинкса засиял.

Слились воедино бык, зверь и человек, а на том самом месте, где вспыхнул солнечный луч, объявший три сущности одного «куарт», остался стоять мужчина. Его узнали бы многие: еще четыре года назад он был жив, он действовал в соответствии с предсказанием, он смеялся от радости и стонал от боли. От того себя он отличался лишь одним — длинными волосами, перехваченными на лбу темной повязкой. Это был Ал. Ибо лишь атмереро дано избирать верный облик…

Рассмеялся огромный каменный лев.

Прямо над учеником — отныне истинным — разлилась в небе Радуга. Ибо не все истолковано в древних легендах в соответствии с истиной. Смех Сфинкса — не финал времен. Освобождение — не есть свобода. Освобождение — лишь заря грядущего дня.

Былая вина сердца, души и рассудка искуплена, наказание завершено…

Ася распахнула дверь. Через порог ей навстречу шагнул Влад, и знакомая, девически застенчивая улыбка великана-Горца озаряла его лицо. Ася ойкнула и прижала ладонь к губам: Влад насквозь промок под буйным ливнем, что несколько часов назад разразился над городом и никак не желал прекращаться.

— Ты не представляешь, что там делается, Незабудка! — с мальчишеской радостью воскликнул Ромальцев.

Его синие глаза сияли, как много лет назад. И не Влада, а Хусейна видела перед собой Незабудка-Ася.

— Я знаю, знаю! Я смотрю в окно! — почти кричала она, дабы он услышал ее в беспрерывных раскатах грома, завывании ветра и шуме дождя. — Это реки, это не дороги! Как ты добрался до меня?

— Не спрашивай, — он притянул ее к себе, и они долго смотрели сквозь оконное стекло тот грандиозный спектакль, который по прихоти своей разыгрывала над Ростовом непредсказуемая природа.

— Марго? Алле! Алле! Рита, ты? Ничего не слышно, все грохочет!

— Да я это, я! Дима?

— Да! Черт, тут такая гроза! Рита, у меня печальная новость…

— Сестра?..

— Да. Но я уверен, что теперь ей гораздо лучше.

— Мне приехать?

— Ну… знаешь, я был бы рад тебе.

— Я еду.

— Выгляни в окно… Видишь?

— Ты сумасшедший! У тебя заглохнет мотор! Тут же море!

— Спускайся!