Кривая амазонка повержена, ее воительницы смешались с египтянами, ведет их теперь Исет и военачальники Усира.

Кровь павших заливает пески, души павших заполняют пространство Ростау и еще сражаются, дерутся в немыслимой горячке, в последнем запале боя…

Богиня Исет творит заклинания, творит заклинания бог Сетх. Вот они уже друг против друга. Их кони — братья, рожденные от одной кобылицы в ночь улыбки Хонсу.

А Гелиополь, великий Инну, пристанище справедливых богов Нетеру, по-прежнему далек и недоступен…

Львы и ягуары воинов Исет рвут и терзают львов и ягуаров воинов Сетха. Люди, звери, боги…

Тут Исет вновь воздевает руки к небу, призывает в свидетели их с Сетхом общую мать, Нут.

С двух флангов, пожирая отряды демонов, далеко вторгшихся в ряды армии Исет, врубаются египтяне Хора и египтяне Хентиаменти. Огнем палит Инпу, льдом разит Хор. Они начинают окружать врага, смыкаться у него в тылу, но у того еще есть время для отступления.

Сетх видит перед собою лишь улыбающееся прекрасное лицо по-прежнему недоступной Исет.

И гонит демонов Хор на своем коне, а саблерукие сторонники Инпу — Имахуэманх и Джесертеп — рубят головы отступающим. Творит заклинания Инпу-Хентиаменти, огонь вырывается из очей его. Творит заклинания Хор, и ледяные стрелы падают из его ладоней на армию Сетха.

И сходятся в битве Ал-Демиф и Инпу. Жизнь всегда сводит их, отца и сына, в поединке, но не может поднять Ал-Демиф свой меч на Инпу. Оружие помнит родство лучше, чем помнят родство люди и боги.

Инпу целит в наследника Сетха из своего лука, сверкает изогнутый скорпион, шипит, но не стреляет. Ал-Демиф и рад был бы размахнуться своим мечом, да перстень с отчеканенными клешнями тянет руку вниз.

— Уходи! — говорит Инпу любовнику своей матери. — Да не поднимется оружие сородича на оружие сородича!

И оборачивает юный Ал-Демиф меч свой против себя, ибо ни плена, ни позора не потерпит замороженное, окаменевшее сердце. И падает военачальник демонов, пронзенный проклятым лезвием. И дробится сущность его, как сущность предательски убитого бога, и забывает Ал-Демиф, забывает все, что было… И вскрикивает Хор от боли, но уже поздно: Ал-Демиф, частица самого Хора, сердце Хора, теперь мертв…

Отступает Сетх с остатками армии своей, гонимый сыновьями Исет. Путь к Гелиополю, к судилищу, свободен! Но все же Хор одновременно и выиграл, и проиграл: смерть Ал-Демифа тому свидетельством…

Белый, забрызганный кровью конь встает на дыбы. Глас Солнца, Мелх-Азни, срывает с себя белый шлем, и замирают в то же мгновенье уцелевшие воины, утопив клинки в ножнах. Бой окончен.

Встает на дыбы огненный конь. Дочь Нут, богиня Исет, скрещивает руки перед грудью, сверкает посох-джед и крест-анкх в кулаках ее. И опускаются на колено верные ей и Усиру воины Та-Кемета, касаясь остриями копий и мечей кровавого песка, покорно склоняя головы. Бой окончен.

Встает на дыбы вороной скакун. Но некому и не для кого подавать знак окончания битвы со спины коня: все амазонки полегли на поле брани.

Тишина простирается над пустыней близ Гелиополя. А сверху — легкое, невесомое — на пески, перенесшие сечу, на землю Ростау, медленно, играя и кувыркаясь в воздухе, опускается перышко. Перышко из крыла Маат…

Путь к судилищу свободен! Да будет так!

— Почему не доложили сразу? — коротко, по-деловому, осведомился Константин Геннадьевич Серапионов, не позволяя говорившему вдаваться в подробности.

Из трубки ему ответили, что пытались разобраться с ситуацией на местах. В голосе осведомителя звучали панические нотки. Серапионов тут же осадил его: не хватало только обсуждать такие вещи по телефону:

— Будьте у меня к вечеру. Крайний срок — завтрашнее утро. Все. Отбой.

Вот так начало дня! Вот так повеселили, подняли настроение Константину Геннадьевичу «расторопные» исполнители…

— Не понос, так золотуха… — проворчал бизнесмен, просовывая руку в рукав пиджака, одергивая борта, застегиваясь — всё машинально, всё с думами о другом.

Саблинов был в отъезде. Может, и к лучшему: выслушивать его нытье Серапионову хотелось меньше всего.

— Очень тревожные симптомы, Витя… — пригласив компаньона в свой кабинет, сказал Константин Геннадьевич.

Весельчак Рушинский сразу посерьезнел и попросил подробностей.

— Я и сам еще подробностей не знаю, Вить... — Серапионов подвигал сцепленными между собой пальцами обеих рук, и это было признаком сильного внутреннего смятения у скрытного и предприимчивого Константина Геннадьевича. — Сообщение звучало примерно так: «Клубы по интересам распались»… Какие уж тут детали? Я затребовал курьера, даст бог — будет здесь лично сегодня же вечером.

— Из Москвы звонили?

— Ну конечно…

— Плохие вести… — нахмурился толстяк.

— Да, хорошего мало. Видимо, какое-то звено прогнило… Иного предположения пока нет. Кто-то из цепочки — «дятел»… Я уже сделал пару звонков, но до получения полной информации не могу предпринимать каких-то активных шагов…

— А просто рейдом «Альфы» это может быть? Они ведь частенько «просыпаются»…

Серапионов криво усмехнулся и снисходительно взглянул на неосведомленного приятеля. «Просыпаются»… Знал бы Витька, из-за чего они «просыпаются»… Эхе-хе… Но всего даже компаньону не расскажешь…

А здесь… нет, здесь дело другое. «Клубы по интересам». Было произнесено именно во множественном числе. Значит — широкомасштабная облава. Значит — неожиданное нарушение схемы. Значит — плен большинства посвященных, которые теперь будут колоться у «фискалов», как орешки… Скорее всего, уже колются. А там — цепная реакция… Все верно, все правильно сделал Серапионов, отменив дальнейшие операции. Глядишь, еще и сворачиваться придется. Арабам пока знать не нужно… В прессу это не просочится. Опять же — пока. Там — неизвестно. Прежде победоносные рейды спецслужб с тем и затевались, чтобы «сороки» разнесли победные вести о доблести борцов с терроризмом. А борцы с терроризмом делали свою работу и гибли в святой уверенности, что достигнут чего-то, что пресекут, что защитят… Кремль раздавал награды, все были довольны: и публика, радующаяся торжеству справедливости, и спецслужбы, и зарубежные партнеры… Теперь же что-то оборвалось. Рано пока метаться, еще неизвестно ни о чем. Может, и не так черт страшен, как его малюют. Уберут предателя, почистят ряды, устранят ненужных свидетелей — и все войдет в прежнюю колею. Скоро все уладится и поутихнет…

Но прилетевший вечером курьер из Москвы принес очень тревожные сведения о происшедшем.

Встретились дома у Серапионова. Рушинский выстукивал на подлокотнике ритм бетховенского марша, а разговор вел Константин Геннадьевич. Приехавший мужчина был молод. Ну, может, чуть постарше Костиного Андрюши. И куда вы все лезете, молодежь? Уж лучше бы компьютерных монстров гоняли, что ли, если гормоны играют… Или уж пейнтбол какой-нибудь, на крайний случай… Жаль ребят: сколько их уже полегло, сколько еще поляжет… Виктор Рушинский вздохнул.

Курьер говорил, картавя и временами сбиваясь от волнения: он впервые видел перед собой основателей корпорации, на которую работал, и самого Серапионова — тем более… Серапионов был почти легендой криминального мира, хоть и жил далече от столицы.

— Во вторник, в восемь тридцать, состоялась встреча в Беное. Встречающие груз и наши поставщики попали под обстрел двух групп спецназа. Как выяснилось, в перехвате участвовали «Альфа» и «Вымпел»… Погибло шестеро наших, остальных захватили… Двух арабов — тоже…

Константин Геннадьевич поглядел на Рушинского. Тот развел руками, мол, увы…

— Уже вчера утром сорвались две операции: в Инчхе под Махачкалой и в Грузии у Сачхере… Снова — пленные… Арестованы в Москве Варгузов и Зугашев, оба — в курсе. Что с ними, где они — пока неизвестно…

— Что с ними, где они… — пробормотал Серапионов. — Где они — понятно: в «Лефортово» или в «Матросской тишине»… Если в «Лефортово» — то проще… Угу, дальше…