— А северяночка-то ничего! — услышал Дрэян: видимо, Саткрон говорил о жене одного из организаторов переселения, высокого и очень сильного ори. Этот мужчина был еще сильнее Фирэ. По крайней мере, насколько мог оценить это Дрэян. — Не люблю я аринорок, но сейчас любая подошла бы…

Курсанты снова расхохотались, некоторые — борясь с тошнотой. Да и Саткрон храбрился: нежно-зеленый цвет его кожи и темные круги под глазами показывали, что сейчас не только с женщинами, но и с застежками на собственном мундире он справился бы с преогромным трудом.

Дрэян поморщился. Кулаптр Паском, его ученик и жена ученика ему нравились. А потому всякие пьяные разговоры вокруг солнышка-северянки (так мысленно прозвал ее молодой командир) были ему неприятны.

— Курсант! Кажется, я велел вам вести себя пристойно!

— А… слушаюсь, командир, — и Саткрон, уловив едкий взгляд Дрэяна, который тот бросил поверх его головы, как подкошенный, рухнул ничком на свою койку, захрапев еще на лету.

Дрэян поднялся на палубу подышать свежим воздухом.

Ночной океан таил в себе неведомую опасность. Молодой человек родился и все девятнадцать лет прожил в Эйсетти, удаленном от побережья. Столицу Оритана окружала большая судоходная река, но с одного ее берега всегда можно было узреть другой. А здесь — никакой уверенности. Ночью невозможно увидеть даже горизонт, только смутная дымка соединяет черное небо с еще более черной водной поверхностью…

Уж скорей бы доплыть.

До его слуха вместе с порывом ветра донеслись голоса двоих мужчин. Дрэян потихоньку подошел поближе к источнику звука и оказался точно под говорящими: собеседники находились на самом верхнем ярусе палубы.

У одного из них был приятный тенор. Кажется, это Тессетен — длинноволосый северянин, друг ученика кулаптра. Второй голос, чуть ниже тембром, принадлежал самому ученику.

— …Аринорцы еще не знают… — говорил Тессетен. — За эти годы не было ни одного случая…

— Да прежде и войны как таковой не было… — тихо и спокойно возразил Ал. — Как ты оставил Ормону?

— Она сама пожелала там остаться, — Сетен усмехнулся. — Поначалу брюзжала день и ночь, но когда основные постройки были возведены, свыклась. Скорее всего, нашла себе занятие по душе… А твоя женушка хотя бы смутно представляет себе, куда ты ее везешь? Вот уж не думаю, что она окажется хотя бы наполовину столь же выносливой, как Ормона…

— Танрэй не столь хрупка, сколь выглядит…

— Ну-ну… вот и посмотрим, кто из них жилистее! — рассмеялся северянин. — Пожалуй, я поставлю на Ормону.

— Ладно, не паникуй! — в голосе Ала тоже послышалась улыбка.

— Зима меня заморозь, братишка! Мы плывем третий день, а у меня ощущение, что не меньше месяца. Ненавижу безделье!

— Это потому, что ты разучился отдыхать…

— Да-а-а… — протянул Тессетен. — Отдыхать я разучился, вот тут ты прав… И какие мысли у Танрэй относительно коммуникации? Хотя, думаю, что сейчас у нее вряд ли есть какие-либо мысли: я уже заметил, как она у тебя переносит качку. Кстати, один — ноль в пользу Ормоны. Так и запиши.

— Это ты зря. Чем вы с нею похожи, так это полным неумением сидеть сложа руки. Она даже во сне говорит об этом синтетическом языке. А иногда (не поверишь!) и на нем! По мне — так ужас что за язык, но ей нравится. Стараюсь не мешать. Но пользоваться им… помилуй судьба…

— М-м-м? Вот это сюрприз! Я думал, она отступится. Ведь это нелегкая задача — создать новый язык! — в голосе Тессетена прозвучало восхищение.

— Адаптивная лингвистика. Ее итоговая работа. Мы вместе сочиняли ее реферат, потому скажу с уверенностью: это не просто нелегкая, это почти невозможная задача. Не знаю, как она намеревается совместить тонкости произношения… Сложно это все…

— Кхе! Не знаю уж, что им запихивают в глотки, но говорят они так, словно там у них поломанный распределительный вал. Ормона выразилась точно: «У них даже младенцы плачут с этим ужасным акцентом!» Одно слово — приматы.

— Смотри не скажи этого при Танрэй! — засмеялся Ал.

— И почему, спрашивается, я был уверен, что именно так ты и ответишь, братишка?! Эх, хорошо здесь! Люблю море! А горы там… м-м-м! Да ты и сам все увидишь… Туда так и напрашивается архитектура ори — и можно было бы возродить Эйсетти на Рэйсатру… Но Эйсетти неповторим, это не город, это жемчужное ожерелье, это драгоценность. В нем продумано все. А там… даже я, дилетант в созидании, вижу: тамошний ландшафт не позволит выстроить что-то хотя бы отдаленно напоминающее наш город. Увы… Кроме того, нам, скорее всего, придется пользоваться совсем иными принципами архитектуры и отказаться от совершенной сферы. Углы появились повсюду, значит, появятся они и в домах…

— Ужас!

— Согласен: выглядит это ужасно. Однако я уже привык. Там все они так строят. Видел бы ты их хижины! Убожество.

— Да, в трансляциях видел… Похоже на… гм… даже не знаю, на что это похоже. Такое обилие прямых линий и острых углов… Кто, интересно, это придумал?!

— Зато нападение северян с воздуха им не грозит. А пещеры позволят устраивать целые цеха и лаборатории. О! Я уже вижу этот город! И, ты знаешь — он меня вдохновляет! Ну должен же я хоть что-то создать в этой жизни! Товарообмен — вещь полезная, но в погребальной печи экономист столь же нищ, как и в момент прихода в эту реальность…

— Вот на что ты замахнулся! Я думал, ты более прагматичен!

— Шутка ли: мы с женой даже изобрели название для этого города! — не слыша реплики друга, с упоением продолжал Тессетен. — Кула-Ори!

— Исцеленная Колыбель… Звучит неплохо, мечтатель! — поддразнил его Ал.

— Господа! — решил подать голос Дрэян и высунулся наружу. — А у вас не найдется стаканчика горячего молока для командира курсантов? Вы так заманчиво все это рассказываете, господа, но я не слишком тепло оделся и порядком промерз!

Мужчины засмеялись. Перегнувшись через перила, Ал заметил:

— Я все ждал, когда же вы, наконец, подадите голос, господин… э-э-э… Дрэян, кажется?

— Да! Ну вот вы и дождались! — юноша взбежал по лестнице и присоединился к их дуэту. — Теперь я получше представляю себе, куда нас везут, — они пожали друг другу руки. — Так что, у вас можно разжиться теплым питьем?

— Для этого нам, как минимум, нужно спуститься вниз и разбудить кока.

Сетен покачал головой:

— Да, братец… Я всегда замечал в тебе стремление иметь слуг… Думаю, мы обойдемся и без жертв. По крайней мере, подогреть три чашки молока без побудки повара я смогу для вас и сам. Так, по крайней мере, можно быть уверенным, что туда никто не плюнул. Со злости.

— Я сказал тебе: убирайся!

Джасеб не шутил. От жары мутился рассудок даже у шелудивых псов, что валялись в пыли у забегаловки. А осмелевшие из-за немалого количества выпитого кислого пива завсегдатаи харчевни косоглазого Намиба и подавно забыли об осторожности. Не стоило завязывать спор с такими, как Джасеб и его приятель, Сэхур, — парнями, в открытую носящими ножи.

Косоглазый Намиб, которому совершенно не нужны были неприятности со стражниками наместников правителя, тревожно поглядывал одним глазом на вход в заведение, а второй умудрялся не сводить с кучки пьяниц, обступивших разбойничьего вида мужчин-египтян. Сам Намиб был чужестранцем, а потому рассчитывать на покровительство здешних властей ассирийцу не приходилось. Сколько погромов пережила его маленькая харчевня — одним богам Нетеру известно. Если, конечно, Нетеру мог заинтересовать беглый малорослый каторжанин, пересекший пустыню в поисках спасения у соседнего народа. Здесь он вел себя смирно, однако и защищать его жалкую собственность воины Та-Кемета не торопились.

— Нечестно играешь, Джасеб! — угрожающе выступил из хмельной толпы затевала потасовки — гигант Анкрур. — Ты подменил кости!

— Хорошо, уйдем мы, — Сэхур слегка подтолкнул плечом обозленного друга и сощурил хитрые глаза.

Джасеб прекрасно понял намек. Приятели развернулись, делая вид, что уходят, а в следующий момент, выхватив ножи, бросились на потерявших бдительность врагов, которые уже начали расходиться по своим местам…