— Ладно! — согласилась она и опустилась рядом с ним на скамью. — Я полагаю, разговор о погоде уже сложился? Ой! Никогда не знала, какую вилку нужно использовать для томатов!

— Танрэй! — прикладывая руку к груди, ужаснулась ее мать, а тримагестр Солондан с критическим видом уставился на супругу своего молодого коллеги.

— Нет, ну правда! — Танрэй в задумчивости перебирала вилки, ложки и ножи, разложенные вокруг ее тарелки. — И вообще я есть уже не хочу. Мы с Ишваром на кухне выпили весь соус, который остался после приготовления.

Госпожа Юони охнула и жеманно отмахнулась, воздевая взоры к небу.

— Зря не оставила мне, — отозвался Ал.

— Не знаю, как вы, — вдруг вмешался Тессетен, беря свою тарелку и поднимаясь с места, — а я сюда пожрать пришел…

И экономист, отойдя в сторонку, разлегся у корней секвойи, дабы продолжить свою трапезу при помощи единственной вилки, которой пользовался на протяжении всего вечера. Рядом с ним облизнулся проснувшийся Нат.

— О! И ты хочешь? — Тессетен принялся кормить волка с рук.

Ал без лишних объяснений присоединился к ним.

— Никогда не умел как следует пользоваться этой дрянью, — вполголоса поделился он с другом, опираясь спиною о древесный ствол. — Вилка для овощей, вилка для мяса, вилка для рыбы… А потом еще их как-то надо сочетать с ножами. Грамотно. Зимы и вьюги!.. Я однажды посчитал, и вариантов тут, как в хорошем шифре — что-то около ста сорока всевозможных сочетаний…

Сетен лишь качнул косматой головой:

— Обратись к нашим гостям: они научат. Послушай, а вкусно!

— И правда — вкусно! — согласился Ал.

Фирэ заметил, что сидящая возле него Танрэй давится от смеха, но делает вид, что утирает губы салфеткой. Улыбался и Паском, однако старый кулаптр, в отличие от всех остальных сидящих за столом, с завидной легкостью управлялся всеми приборами, беря со стола нужные даже не глядя.

Пугающе-бесстрастным было лицо Ормоны. Тепманорийцы с недоумением косились на двух чудаков-ори, развалившихся прямо на земле возле очень довольного волка.

— Вот и представь, — с упоением рассказывал Сетен, словно бы не замечая, что теперь все слушают их с Алом диалог. — Только что вычистил я эту ее гайну, шерстинка к шерстинке, не поверишь. Блеск! Не животное — картинка! А она же их зерном таким кормит… мелким… как его?

— Овес, — ответил Ал, пережевывая баклажан.

— Вот, точно! Ну и это… — Тессетен прервался, чтобы облизнуть вилку. — Начинаю сыпать ей овес в кормушку, вдруг слышу — хлобысть! — и эта тварь у меня за спиной давай ни с того ни с сего валяться в опилках и в собственном… ну, ты понял…

— Угу, — Ал затрясся от тихого хохота.

Мать Танрэй звякнула ножом по тарелке и принялась извиняться перед соседями.

— До меня только потом дошло, что там, в соседнем деннике, конь стоял, к которому эта красотка была неравнодушна весьма. Во-о-от… И от нежных чувств, видимо — хлобысть… Первый раз такое видел. Ормона ее потом не узнала. Пришлось готовить к выезду кавалера. Помнишь, родная, эту историю?

Ормона не удостоила его ответом. Сетен потянулся:

— Люблю этих зверюг! Сам, правда, не пробовал верхом, недосуг, но со стороны — потрясающее зрелище! А что, Танрэй, баклажаны, говоришь, закончились?

— Я такого не говорила!

Фирэ и Паском переглянулись.

Танрэй, став на одно колено возле мужа и Тессетена, вновь наполняла их тарелки — в то время как другие гости не осилили и половины порции.

— Садись с нами, — попросил Ал, ловя ее за руку.

Женщина со смехом потрясла головой и вернулась к столу.

— Эти — как всегда… — пробормотал Солондан своим соседям, управляющему городом Хэйдду и совсем молодому тепманорийцу, очень похожему внешне на Ко-Этла — по-видимому, его родственнику.

— Что — как всегда? — вежливо переспросил юноша-северянин.

— Да… — тримагестр поморщился и вяло махнул рукой. — Мальчишки… Уж до седых волос дожили, а все как дети малые…

— А мне нравится, — шепотом отозвался гость, и Фирэ показалось, что тепманориец сейчас и сам был бы не прочь поваляться под секвойей рядом с Алом и Сетеном.

Ормона досидела до конца ужина с каменным лицом. Фирэ, настроившийся на мироощущение Тессетена, непрестанно чувствовал, что Учитель напряженно ожидает чего-то от своей жены. Юноша знал теперь, на что способна красавица-ори, а потому разделял опасения экономиста.

— Благодарю приветливых хозяев, — Ормона поднялась и положила свою салфетку возле тарелки.

Тут же встал со своего места и Ко-Этл: так велел этикет. Ормона продолжала:

— Ал, твоя жена — превосходный кулинар. Надо отдать ей должное. А потому — позволь мне поцеловать ее в знак особой благодарности.

Ал едва заметно кивнул, а Сетен (заметил Фирэ) привстал, не сводя глаз со своей супруги.

Танрэй следила за приближавшейся к ней Ормоной, очевидно слегка недоумевая. Та приветливо улыбалась. Если бы Фирэ не знал об их отношениях, то не заподозрил бы ничего.

Ормона стремительно обняла Танрэй одной рукой, ладонь другой крепко прижала к округлому животу будущей матери и, невзирая на слабое сопротивление, приникла к ее губам поцелуем.

Фирэ понял, что она хочет сделать своей двусмысленной выходкой. Невидимая никому, кроме него, сила обрывала сейчас тончайшие связи между энергиями Танрэй и ее ребенка. Вторжение было быстрым, насильственным и настолько незаметным, что жена Ала даже не встрепенулась, не успела защититься. Она ощутит последствия много позже, но тогда уже ничего нельзя будет исправить…

Фирэ и Паском почти одновременно, не сговариваясь, уничтожили змеек, челюсти которых были похожи на клешни скорпиона. А Ормона в ярости еще сильнее впилась в губы молодой женщины и еще грубее стиснула ей живот, сминая ткань платья. Танрэй пыталась освободиться, но не могла.

Вся эта сцена длилась лишь несколько мгновений, но окружающие успели замереть в изумлении от непривычности увиденного. Наконец Ормона бросила жертву, осознав тщетность собственных усилий.

Едва не утратив дыхание в ненавидящих объятиях, Танрэй отерла губы тыльной стороной ладони, а потом вдруг, коротко размахнувшись, с силой хлестнула Ормону по лицу.

— Ритуал, — со смехом объяснила экономистка, поворачиваясь к гостям и прикрывая рукой зардевшуюся щеку. — У нас здесь так принято. Дичаем.

«Сука!» — поймал себя на неожиданно мерзкой мысли Фирэ.

Прежде он никогда не позволил бы себе не то что сказать, но и подумать такое о женщине. Теперь же Ормона перестала быть в его глазах женщиной.

Юноша беспомощно оглянулся на Тессетена и увидел, что тот крепко держит за ошейник волка, вставшего почти на дыбы. Глаза Ната полыхали, словно уголья. Сколько силы и быстроты реакции нужно, чтобы успеть поймать, да еще и удержать на месте взъярившегося зверя таких размеров!

Ал широко раскрытыми глазами растерянно смотрел на Ормону. Та, взяв под руку Ко-Этла, спокойно удалилась. За ними потянулись и другие тепманорийцы.

А еще Фирэ, восприятие которого за эти минуты многократно обострилось, услышал, как, проходя мимо сникшей Танрэй, Сетен тихо шепнул ей:

— Ты сама должна была сделать это, сестренка…

— Что сделать? — вздрогнула женщина, но он своей прихрамывающей походкой уже покидал двор ее дома.

Ничего не говоря, Ал обнял жену. Танрэй провела по своему лицу дрожащей рукой.

Фирэ ощутил взгляд Паскома. «Можем мы им помочь еще?» — беззвучно спросил юноша. Кулаптр отрицательно покачал головой, а затем слегка дернул ею вбок, призывая уходить.

— Тихо. Стой здесь, — приказал Саткрон одному из младших стражей, а сам бесшумно поднялся по мраморным ступеням крыльца.

Все гости дома Кронрэя давно спали. Ночь была тихой, в небе прорезался лишь тонюсенький серебристый краешек умирающего Селенио. Звезды окружали его, словно прощающиеся сородичи, грустно мерцая в черноте небесных покоев.