А я уже в погребочке и место подготовил, как чувствовал. Замуровал в кладку табакерку, и стали мы спать укладываться.

Под утро стучат в дверь. Попрепирался я для виду, открыл. Заходят человек шесть, все в кожаных тужурках, при «маузерах». А главным у них молодой такой, бравый и рыжий, аж светится. Я было воспрял, принял его за дружка Марии, ну, думаю, пронесет нынче… Ан нет. Хотя Мария его, кажется, знала. Во всяком случае, он с ней приветливо поздоровался, правда, звал он ее странно… сейчас припомню… леди Раут. Да! Точно. Так и сказал: «Леди Раут? Какая приятная неожиданность! Давненько мы с вами не виделись!» Затем скомандовал своим, чтобы начинали, и понеслось! Все вверх тормашками в доме перевернули. Что искали — непонятно. А Мария между тем с рыжим беседу вела. Я, слышь, служивый, грузин рыжих видел, но армян — ни разу.

— А с чего вы взяли, что это был армянин?

— Ну, ежели смотреть на рожу, так чистый хохол он, рыжий. Но ты хоть одного хохла с армянским именем видел? То-то же. Мария его называла Арфиком, а иной раз и господином Кнором, но больше по имени. Когда чекисты с обыском закончили, Арфик их всех из дому во двор выгнал. Я, само собой, не пошел. Он у Марии интересуется, кто, мол, я такой? И тут Мария обозвала меня словом, каким дикарей зовут: абориген, мол. Только я хотел обидеться, как Арфик тянет из кобуры «маузер», приговаривая: «Именем советской власти мне даны большие полномочия, поэтому, друзья, давайте попрощаемся, уж не обижайтесь, работа такая». И направляет ствол Марии в лоб: «Извините, леди Раут, для вас так будет лучше». Затем нацелил пистолет на меня: «Хотя, пожалуй, начнем с мужчины…» — и бах! — мне прямо в сердце. Во, смотри, шрам так и не сошел…

Афанасий Степанович задрал рубаху и показал мне маленький круглый шрам. Зажившие пулевые ранения видеть мне приходилось, поэтому я ни на секунду не усомнился в его словах. Шрам действительно был в области сердца.

— За что про что — непонятно. Почти и не больно было, свет в глазах только померк — и все, темнота. — Тут дед налил себе целый стакан и опрокинул его в рот, словно воду. — Так-то, служивый. Очнулся я днем, уж не знаю, в какое время. Пуля, оказывается, внутри застряла, шевельнуться больно, крови, однако, вытекло не так много — то ли потому, что я ладонью рану зажал, то ли еще почему. С трудом голову поворачиваю, смотрю, где Мария. Нет ее! С тех пор я в недоумении: или Арфик пристрелил ее, или передо мной комедию ломал… Только я таких подлюк много на своем веку навидался, считал, что армянин тот рыжий для Марии нечто более пакостное придумал, и убежден был в этом, пока не увидел Марию здесь, в Белом Яре. Я уже подходил к ней, поговорить хотел по-хорошему. Так сделала вид, что совсем меня не знает, что я ее с кем-то спутал. Это я-то, который с ней почти шестьдесят лет бок о бок жил! Да я все изгибы тела ее помню, походку, жесты! Врет, сволочь. Ну, ей же хуже будет! Долго там Таньку п… носить будет?

— Афанасий Степаныч, может, не стоит вам к ней больше подходить? Если она такая старая, у нее же мужиков небось тыща была. Бог с ней, не вы первый, не вы последний, разойдитесь миром.

— Главное, рыло-то от меня чего воротит? Чай, не чужие, могла бы и поздороваться, поговорить о том о сем! А то прям чуть не на три веселых буквы посылает. Прынцесса!

— Ну, а может, это и правда не она? Бывают же на свете двойники?

— Двойники бывают, но не абсолютно похожие, скорее она просто растерялась, не думала меня в живых увидеть, но я ее в чувство привести сумею, будь спок. Она у меня еще попляшет! Да вон она! — Он указал в окно на остановившийся автобус марки «ПАЗ», из которого вышла… Бог ты мой! Галка Звягинцева…

Итак, к нам пожаловали гости. Нежданные, но очень желанные. Два молодых человека-аборигена и я собственной персоной. То есть я-то была я, но только старше меня на пятнадцать тысяч лет. Этот факт выбил меня из колеи. Неужели мне еще так долго жить? Но самое интересное, что к моей предшественнице в свое время являлась еще одна предшественница, а к той — еще одна… и, вероятно, событие это, сделай крюк в пятнадцать тысячелетий, должна повториться снова.

Я бросилась с расспросами к Мрай; но та отшила меня словами:

— Последние сто пятьдесят примерно лет я провела в стране этих аборигенов. Не, могу сказать, что страна у них устроена лучше всех, зато в ней есть обычай, по которому гостей надлежит сперва вымыть в бане, затем накормить и напоить, после спать уложить, ну а потом уже спрашивать.

— Ну что ж, время пока терпит, — согласилась я. — Примем вас по высшему классу.

Я хлопнула в ладоши и приказала подоспевшей рабыне приготовить баню и распорядиться насчет ужина.

— Твои спутники знают наш язык? — спросила я Мрай-старшую.

— Нет, но я полагаю, что быстро ему обучатся. Это очень талантливые ребята. Кстати, того, который без ног, — его зовут Юрий Антонович Карпов — непременно надо накормить салатом из амброзии.

Я взглянула на молодого аборигена, сидевшего в коляске и с любопытством поглядывавшего вокруг. Правда, взгляд его больше задерживался на мужчинах, на женщин он по преимуществу косился: видимо, наши одежды приводили его в смущение. Второй был подвижен, ладно скроен, красив лицом, а осанка и движения наводили на мысль, что он не чужд воинского дела. Пятнадцать тысячелетий все же не прошли для аборигенов даром, лица их стали значительно красивее, впрочем, не исключено, что я ошиблась.

Рабы пригласили всех в баню. Женщины раздели гостей, которые при этом смущались и краснели. Мрай-1 что-то говорила им, не то подбадривая, не то укоряя.

Марс предложил плавно перейти к оргии, однако Мрай-1, которую пришельцы-аборигены называли Галкой (в дальнейшем я тоже стану называть ее так, почему-то это имя мне понравилось), посоветовала Марсу не увлекаться всем сразу и не выбивать гостей из колеи, всему свое время, разве он не видит, что женская нагота их и так смущает? Марс удивился, но Галка пояснила, что тысяча лет — это много не только для человека, но и для народа, а их религия за последнюю тысячу лет воспитала в людях извращенные понятия об эротике и сексе. Половые контакты получали одобрение жрецов, если только их целью было воспроизведение потомства. Особенно порицалось прелюбодеяние, приравненное к смертному греху. Хотя в принципе запреты несли в себе и разумное начало, предотвращая эпидемии, возникавшие от любых контактов с больными. Так что ее друзей, сказала Галка, пока еще смущает наша нагота, ибо провоцирует в них желание, а желание ведет к греху. И, хотя они не ханжи и не аскеты, быстро преодолеть нормы общественного поведения трудно. Надо дать им время освоиться, привыкнуть…

Оба Галкиных знакомца мне понравились, правда, в некоторое смущение приводили их имена: Ми-ша, Ю-ра… Второе имя проще, а первое — с шипящей буквой! Но Галка сказала, что его можно называть Михайлус… Да, так получается почти атлантское имя. А второго, безногого, который вызывал во мне что-то вроде сочувствия, можно звать Юриус. Верно, так привычнее. И эти обрубки вместо ног… Галка сразу же сообщила мне, что это результат несчастного случая, когда Юриус при переходе через «окно» замешкался и в это время заглох дизель. Хорошо еще, что Михайлус успел дернуть Юриуса к себе, иначе его перерезало бы по пояс. Бедный мальчик! Интересно, подлежат ли регенерации отрезанные ноги? И как же ему будет больно, когда он отведает амброзии!

Жалеть в то время я умела только одним способом, хотя и не решалась, боясь оскорбить их культовые предрассудки; но чувство жалости во мне нарастало, я наконец решилась и знаком отослала рабынь, омывающих Юриуса.

— Разрешите, я сама займусь вами? — спросила я его, совершенно позабыв, что он не понимает наш язык.

В ответ он недоуменно пожал плечами и что-то ответил. Из его фразы я поняла только слово «Мрай», да и то звук «р» он произносил слишком раскатисто. «Поймет», — решила я и пристроилась рядом. Руки мои заскользили по его телу, умащивая благовониями. Наконец они добрались до заветного места, которое он сразу же попытался прикрыть, но я эти попытки проигнорировала и, несмотря на робкое сопротивление, коснулась его сразу же затвердевшей плоти.