— У тебя в доме свечка есть? Или фонарик? — спросил, входя, Мишка.

— Есть где-то. Сейчас поищу…

Свечи в доме имелись, в кухонном шкафу возле газовой печки: последние годы, особенно зимой, часто отключалось электричество. На ощупь я открыл дверцу, сунул руку внутрь и стал шарить. Ага, кажется, она… И в то же время рядом со свечой рука ощутила металлический предмет.

И я все вспомнил! Я вытащил свечу, затем металлический параллелепипед и пошел в спальню к Мишке. Чиркнул спичкой, поджег свечу и… Как я и ожидал, образца на плите не было.

— Что за ерунда? — сказал Мишка. — Где же образец? Там, — он кивнул в сторону приемной части, — там он не появлялся… Испарился, что ли?

— Эх ты! — сказал я. — Полтергейст… Держи. — И сунул ему в руки двухлетней давности «шалость полтергейста» — металлическую болванку, успевшую покрыться рыжими пятнами коррозии. Мишка ошеломленно стал его крутить перед глазами, потом прошептал:

— Не может быть… Юрка, этого не может быть! Но это есть…

— Да, — ответил я. — Мы опять у порога новой двери к самой загадочной из тайн мироздания. Что-то нас ждет за ней, Мишка? Тебе страшно или интересно?

— И то и другое.

Электричество мы с Мишкой восстановили быстро: заменили перегоревшие пробки — и все; с аварией на установке тоже разобрались споро: при столь интенсивной нагрузке и наличии самодельных плат, да еще размещенных в непосредственной близости друг от друга, одна из плат нагрелась, выгнулась, сблизившись с оголенным проводником на критическое расстояние. Естественно, что при этом проскочила искра от образовавшейся вольтовой дуги, вызвала скачок напряжения там, где он совсем не был нужен. Дроссель, получивший, можно сказать, пинок, издал прощальный всплеск самоиндукции, после чего оплавился, а дальше ток, в потерявшей нужное сопротивление установке, начал ею поглощаться в неимоверном количестве, что и привело к перегоранию плавкого предохранителя квартирной разводки. Остался пустяк: выяснить, какие именно условия привели к провалу образца на два года назад, что, с учетом вселенского круговращения, по теории вероятности имело почти нулевые шансы.

Вот перед какой дверью мы так внезапно очутились. Предстояло подобрать к ней отмычку, потому что ключей у нас не было. Была поврежденная коротким замыканием установка УПМ-1, и все. Ну, еще покрытый пятнами ржавчины, пролежавший в кухонном столе образец. Когда он выпал у меня в спальне, ни я, ни Мишка, естественно, не помнили точно: где-то в первых числах января 1988 года, ночью, около четырех часов (примерно). Но оставался сам факт, а значит, такое возможно в принципе. Я решил поделиться с Мишкой обязанностями, так как в процессе работы над УПМ-1 он уже вполне сносно стал владеть математическим аппаратом и кое-какие знания о физических законах усвоил четко.

— Мишка, — сказал я, — на данном этапе придется нам с тобой разделиться. Я хочу поручить тебе разработку принципа, а потом и само конструирование одного аппарата. Условно я назвал его «дубликатор», потом можешь дать ему другое имя. Понимаешь, какая идея… Вот стартовая плита нашей установки. Она работает как считывающее устройство. То есть я так полагал до того момента, пока ты не сунул туда свой палец. Очевидно, я элементарно заблуждался, ибо ты свой палец получил назад в целости и сохранности, следовательно, объективная реальность гораздо сложнее моей теории, но этим мне придется заняться самому, а тебе я хотел поручить создание дубликатора — то есть приемная плита, как она есть, считывает атомную структуру предмета, воссоздает ее снова, а вторая часть дублирует предмет из виртуальных частиц или из атомов атмосферы — неважно. Ты уловил идею?

— Ты серьезно считаешь, что я с этим смогу справиться?

— Почему нет? Сможешь. Я полагаю, шансы у тебя есть. А я займусь новой загадкой, если не возражаешь. Вполне вероятно, все займет у нас не один год. Деньги, благодаря твоей прозорливости, пока есть. Так что на корочку хлеба нам с тобой хватит, а там, Бог даст, что-нибудь придумаем, голь на выдумки хитра…

Словом, я и Мишка начали свой марафонский забег, пожалуй, по одной из самых сложных трасс. Вскоре выяснилось, что нам одного компьютера на двоих мало. Пришлось раскошелиться еще на один, Мишка тотчас же попытался наложить на него лапу. Компьютер действительно был хорош, и после нескольких дней препирательств я купил еще один, списав и мысленно махнув рукой на старый.

Следом выяснилось, что я совершенно не могу думать в обществе Мишки: он постоянно лез ко мне с вопросами. Я психанул и велел ему перетащить компьютер к себе в квартиру; однако Мишка и тут ухитрился доставать меня вопросами. Я был просто в бешенстве, ультимативно отвел ему время с восемнадцати до девятнадцати часов для консультаций. Мишка, конечно, присмирел, но порой консультации с ним затягивались до полуночи.

Сам я старался в это время воссоздать на компьютере ситуацию короткого замыкания в стартовой части установки, дробя время в режиме короткого замыкания на миллисекунды. Модель короткого замыкания мне мало что дала, тем более я чувствовал, что промашку допустил еще раньше, отсюда и тщетность попыток. Стал пересматривать прошлые расчеты и наткнулся на уравнение, показавшееся мне корявым. Нет, оно прекрасно работало в режиме для УПМ-1, но выглядело несколько громоздким, и я, скорее из эстетического чувства, чем интуиции, попытался придать ему краткий и законченный вид.

Между тем незаметно зима перешла в весну, весна — в лето, а у меня получалось сплошное топтание на месте. Впрочем, перерыв, правда, всего на три дня, внесла в нашу с Мишкой работу сама жизнь.

19 августа мне позвонила мама со странным вопросом: как я к этому отношусь.

— К чему? — спросил я тупо.

— Ты что, телевизор не смотришь? — возмутилась она.

— Нет. А что случилось?

— ГКЧП отстранил Горбачева от власти. Что теперь будет?..

Я пообещал вникнуть в суть и перезвонить. Помню, смотрел скудные сообщения по телевизору со страхом и неизвестно откуда взявшейся ненавистью. Этой компании, называвшей себя ГКЧП, ничего не стоило развязать в СССР гражданскую войну, хотя я был уверен, что народ на такое не пойдет. А там кто его знает… И Ленин, и Сталин в свое время знали, какой страной они правят, и потому систему экономики государства выстраивали таким образом, что при малейшем поползновении на власть «руководящей и направляющей» со стороны любой силы вся система должна распасться, разрушиться до основания, «а потом»… в воцарившемся хаосе можно будет сказать: «А мы предупреждали…» Это — как надпись на надгробии курильщику: «А ведь Минздрав предупреждал…»

До вечера 21 августа мы с Мишкой не могли заставить себя продолжать работу, а когда Ельцин добился у Горбачева разрешения запретить партию коммунистов, оба мы чувствовали себя победителями, хотя нигде и ни в чем не участвовали. Как-то легче на душе стало. Даже распад СССР и превращение его в СНГ, в котором бывшие братские народы стали, как и положено дружным братьям, разбираться между собой, применяя авиацию и установки «Град», нас уже, считай, не затрагивали. И как само собой разумеющееся воспринималось даже то, что те, кто раньше вел нас бодрым шагом к светлому коммунистическому завтра, не менее бодрым шагом теперь вели нас к светлому капиталистическому будущему. Чего только, в конце концов, не бывает? Но, слава Богу, мы стали жить в России. Это уже обнадеживало.

Наконец мне надоело пялиться в ящик, и я вернулся к злополучному уравнению. Вскоре в нем нащупалась брешь, которую я стал потихоньку расколупывать, и через нее вдруг вылез на такие просторы, что у самого дух захватило. Невольно пришла на ум поговорка: «задним умом крепок». Действительно, теперь я отчетливо видел все просчеты, допущенные мною при конструировании УПМ-1. Стало понятно, почему отсутствовал вентильный эффект, а главное, теперь совершенно не нужна была приемная часть установки, я видел решение, делавшее возможным открытие «окна» в любой определенной заранее точке пространства — вот какие перспективы давало усовершенствование «некрасивого» уравнения. Только работай.