В пути некоторые умирали.

Одиноких маленьких путников во временных безымянных долинах поглощали потоки железа и сжигали газовые взрывы.

Первым побуждением Миоцен было отправить вдогонку поисковые партии, поймать детей и наказать за такое предательство. Но другие, включая и ее разум, предупреждали против таких жестоких мер. Еще неизвестно, как подействуют они на тех, кто остался в лагере.

Каждую ночь, спрятав дневник сначала в асбестовый конверт, а затем в асбестовую папку, Миоцен вознаграждала себя скромными поздравлениями. Вот день и завершился, вот она и приблизилась к своей заветной цели еще на один сантиметр.

Потом она садилась на маленькую постель, всегда одинокую, и проглатывала кусок сильно наперченного жира, поскольку часто просто забывала поесть в течение наполненного делами дня. Она почти насильно кормила свою плоть, которая редко испытывала голод, но все же нуждалась в калориях и отдыхе. Потом Миоцен лежала в искусственной ночи, чаще всего на спине, и иногда ей удавалось даже заснуть или задремать. Но, как правило, она просто смотрела в темноту, заставляя себя не шевелиться все положенные три часа, а ее мозг продолжал работать, снова и снова планируя следующий день, следующую неделю и все грядущие пять тысяч лет.

Пятое столетие было подходящим моментом для широкого жеста.

Столь круглую годовщину их долгой жизни на Медулле отметили недельным праздником, а пиком самого праздника стал пышный парад на центральной площади города Хазз. Присутствовала половина мира Преданных. Кто-то маршировал, раскрасив тела, кто-то стоял в центре площади под широким тентом, а кто-то смотрел на парад с одного из пятидесяти зданий из дерева и пластика, что окружали самую большую муниципальную площадь Медуллы. Это были счастливые, откормленные люди, и все они видели, как Миоцен поднялась на подиум, посмотрела на ручные часы и подняла руку с длинным вытянутым указательным пальцем.

- Пятьсот лет! - объявил ее сильный звонкий голос. Усиленный множеством огромных громкоговорителей, он, как выстрел, пронесся над городом и всем миром.

- Пять столетий, - повторила она, перекрывая шум толпы. - Где мы теперь? - потребовала она ответа у нации.

В толпе послышались шутки и смех.

- Там же, где и всегда,- выкрикнул кто-то.

Но легкий смешок растворился в уважительной и одновременно нетерпеливой тишине.

- Мы карабкаемся вверх, - заявила Вице-премьер. - Постоянно и неуклонно поднимаемся. В настоящий момент мы поднимаемся к небу с победной скоростью четверть метра в год. Мы построили новые машины и создали новых жителей, и, несмотря на невзгоды, которые периодически обрушивает на нас этот мир, мы процветаем. Но, что более важно, в тысячу раз важнее - то, к чему мы приближаемся. Этот наш мир - всего лишь песчинка, он как личинка бабочки, угнездившаяся внутри своего огромного и богатого кокона.

Мы находимся в центре огромного звездного Корабля, огромного судна, сложного и необозримого. Это судно мчится сквозь универсум, которого вы еще никогда не видели. О котором вы почти ничего не знаете. Этот универсум таких размеров и такой красоты, что, увидев его, вы не сможете сдержать слез, клянусь вам! - Она на мгновение умолкла. - Я обещаю.. Вы все увидите этот великий универсум.

За ваше желание увидеть его и за вашу преданность награда будет безгранична и славна, и во веки веков вашей бесконечной жизни не будет у вас ни страха, ни желания отдыха! - В толпе началось волнение, однако быстро утихло само собой. - Я знаю, как тяжел ваш путь. Верить в чудеса, которых никогда не видел, очень трудно. Это требует определенного склада ума, ума великого, умеющего мечтать. Это требует мужества и веры, и я с радость вижу, что вы обладаете всеми этими качествами. Я счастлива, что вы умеете работать и работаете, что вы спокойны, что вы умеете безгранично любить.

Площадь взорвалась здравицами, все в восторге принялись хлопать себя по гладким потным животам, кричать и поздравлять друг друга, но постепенно и этот шум смолк сам собой.

- Мы, старые капитаны, благодарим вас. Спасибо за все!

Это был предварительный сигнал. Выжившие за эти годы капитаны сидели позади Миоцен соответственно носимым рангам и как один поднялись, сверкнув посеребренными формами. После общего поклона они снова уселись, не сводя глаз с широкой спины своего лидера.

- Ваша жизнь здесь станет со временем богаче, - продолжала Миоцен. - Мы, старые капитаны, принесли с собой знания и память о том, какие возможности открываются в этом мире для людей знания. Следствия силы знания вы видите везде и всегда. Теперь мы можем предсказывать землетрясения, возделывать джунгли, возводить здания и создавать новые фантастические машины. Но и это еще не самые великие дары, дети мои. Наши внуки. Все наши прекрасные любимые потомки и наследники. Самые великие наши дары - это милосердие и честь. Да, честь и милосердие. - Голос Миоцен взлетел, проник во все уголки огромной площади и вернулся обратно помягчевшим и добрым. Она широко улыбнулась, чтобы все видели. - И вот наше милосердие в действии. С сегодняшнего дня и на весь следующий год моей властью я прощаю всех. Прощаю всех, принадлежащих к лагерю Бродяг. Мы хотим, чтобы и они разделили наши мечты и достижения. Да. Слышите ли вы меня, Бродяги? Идите сюда, идите из диких лесов, слейтесь с нами и помогите нам всем в приближении великого дня! - Эхо ее слов гулко загудело в окрестных горах. Конечно, Бродяги прятались где-нибудь на этих склонах, наблюдая издалека за великим праздником. А может быть, они находились и где-нибудь поближе. Слухи утверждали, что их шпионы проникают в города Преданных чуть ли не каждый день. Но Миоцен, слыша громовые раскаты своего голоса, ни на йоту не верила, что хотя бы один из Бродяг добровольно захочет принять ее милость.

И действительно только через год, печатая дневник теперь уже на огромном неуклюжем и несовершенном компьютере, Вице-премьер смогла написать: «К нам вернулось три человека из этих».

Двое из них были рождены Преданными и с трудом выносили тяжелое существование Бродяг. Третий же оказался внуком Тилла, что означало и определенные его родственные отношения с Миоцен.

Разумеется, все они были обласканы, но Вице-премьер ни на минуту не сомневалась, что за ними где-то. тенью следуют друзья, что все их разговоры записываются, и таким образом Бродяги получили доступ ко всем их последним техническим достижениям, какими бы примитивными те ни были.

И каждую свою бессонную ночь Миоцен печатала на своем примитивном компьютере: «Я ненавижу этот мир. Но, - добавляла затем с хмурым удовлетворением, - я возьму его за горло и сожму так, что он уже никогда не воскреснет».

Десять лет спустя окружающие лагерь горы под названием Высокие спины были близки к полному разрушению.

Сейсмические данные показали океан расплавленного металла, поднимающегося под ними, и местные деревья добродетели являли этому явные доказательства. Волна толчков подняла панику не только в джунглях, но и внутри столичного города Хазз, где люди снимали с оснований свои столь лелеемые жилища, чтобы унести их в другое место, как это предписывал уже разработанный в деталях план.

Но внуки вели себя неправильно. Они знали, что поведение их глупо и даже опасно, но надвигающееся зрелище пожаров и всеобщего опустошения, еще не виданного ими за время их коротких жизней, казалось им слишком соблазнительным. Они не могли сопротивляться этому соблазну и были готовы понести наказание.

С десяток молодых людей дружной компанией набрали асбестовых костюмов и сапог, ярких, раскрашенных синим титановых кислородных масок и ночами в большом секрете вынесли все эти сокровища к подножью гор. А потом, после того, как их дома были перенесены на более безопасные территории, собрались неподалеку от главной площади. В знак вечной тайны каждый из них отрезал себе по пальцу на ноге; двенадцать кровавых обрубков подростки зарыли в тайной могиле.