Она извивалась под ним, побуждая его неистовствовать. Слоан с благодарностью почувствовал, что корсаж ослабел, когда его рука проникла под пояс через бесчисленные складки юбки. Он ощутил шелк ее кожи, на этот раз под сорочкой. Девушка застонала, но теперь он не сомневался, что она рада его руке на своей обнаженной груди.

Ее поцелуи были столь неистовы, что он не осмеливался встретиться с ней взглядом. Момент был слишком внезапный, слишком невинный, чтобы вдруг разбить его очарование немым вопросом о правде или лжи. Их тела подчинялись собственной музыке, такой же естественной, как волны, разбивающиеся о песок и скалы. Он ни за что не согласился бы нарушить эту гармонию.

Слоан развязал ее панталончики и распахнул их. Из груди Саманты вырвался сильный высокий крик, когда его пальцы толкнулись туда, куда он хотел вторгнуться силой, но лоно уже увлажнилось, и она с готовностью отвечала на малейшее его движение. Все так и должно быть. Он не сделал ни одной ошибки. Она хотела его ничуть не меньше, чем он ее.

Слоан хотел целовать ее груди, но дурацкий корсаж опять преградил ему путь. Ничего, еще будет время, когда они лягут на простыни, как он и обещал. О, какое великолепное тело, все из тонких линий и мягких кривых! Он дотронулся до соска, скользнул рукой к талии, затем погладил полные ягодицы. Она бессознательно захныкала и приподнялась, и Слоан наконец открыл глаза и увидел ее темно-красный треугольник и кожу, сверкающую, как фарфор под полуденным солнцем. Он прикоснулся к ней снова, и ее бедра разошлись, открываясь только для него, и ждать больше было невозможно. Вокруг звенел сверкающий мир, но он хотел видеть лишь то, что перед ним. Это было как наваждение. Он понимал и не сопротивлялся.

Толботт застонал и со вздохом облегчения расстегнул пуговицы на брюках, высвобождая отвердевшую плоть. Пусть ветер свистел вокруг, не важно. Он нашел гавань, в которой нуждался.

Слоан накрыл Саманту всем своим телом, ища губами ее рот, как бы для одобрения, и подразнивая соски под ее нелепым туалетом. Ее пальцы вцепились во влажную рубашку, но она не отталкивала его. Он задвигался, чтобы скользнуть между ее ног, и она приоткрыла рот, ощущая прикосновения чего-то более толстого и твердого, чем палец, тем не менее вернув ему поцелуй.

Все так и должно было случиться. Океан за ними бился о берег, оба были все мокрые – снаружи и внутри. Жар их тел прогонял холод ветра. Возможно только одно – действо еще более совершенное, нежели уже было.

Он должен был проникнуть в нее.

Очень бережно Слоан развел ее ноги. К нему вернулась способность сосредоточиваться, но он едва не утратил ее снова, когда Саманта задрожала и слегка воспротивилась. Он снова прикоснулся к ней, поискал набухший бугорок, она дернулась и застонала, а он услышал свое собственное протестующее рычание. Он не мог больше терпеть, пытка и так длилась слишком долго.

Девушка застонала и вновь задвигалась, ее бедра поднимались и опускались в естественном ритме, и чувствуя это, он задышал свободнее и легче. Толботт обнял ее рукой, стягивая другой панталоны, пока не освободил ее совсем. Юбка уже не мешала, и теперь не стоило медлить.

Он погрузился в глубину – уверенно и точно – и услышал ее пронзительный крик, когда внутри что-то разорвалось.

Слоан ругнулся. И вскрикнул сам. Но его плоть уже не могла прекратить ни это погружение, ни весь последующий ритм. Он ждал слишком долго, заплатил слишком большую цену. Не мог, не мог он остановиться.

И к его удивлению, она не воспротивилась. Приподнимаясь навстречу его толчкам, задыхаясь, когда он наполнял ее, и удерживая, когда отступал, она следовала за ним, пока он не понял, что достиг вершины блаженства.

Со вздохом сожаления Слоан вынырнул из радушного тепла Саманты и вылил свое семя в песок.

Саманта не открыла глаз, но ощущала, как ветер с моря студит ее лицо и обнаженное тело. Боль была настолько сильна, что она засомневалась – а только ли физическая эта боль? Какое-то мгновение девушка была слишком близка к блаженству, оно почти коснулось ее, и именно Слоан Толботт подарил ей это ощущение, поправ все принципы. Каким-то образом он проник в нее, что-то сделал с ее душой, и она никогда уже не будет той, что прежде.

Так она и лежала, слушая пронзительный крик чаек над головой и музыку океана, который мягко обрушивался на берег. Саманта не хотела знать, как выглядит в задранной до пояса юбке, как смотрится ее тело, распластанное в свободной небрежности. Слоан покинул ее. Она просто лежала и тихо умирала.

Холодный мокрый подол шлепнул ее между ног, там, где у нее все горело, и она издала такой же пронзительный крик, как и пролетавшая над ней чайка. Глаза ее раскрылись, девушка попыталась сесть, но рука Слоана придавила ее обратно к земле. Носовым платком он стал вытирать ей самое нежное место. Она, несомненно, умерла бы от смущения, если бы его движения не были столь точны. Хмурый вид и плотно сжатые губы мужчины удержали ее от вопросов.

Она видела, как двигаются его желваки, как нарастает гнев, и лениво спрашивала себя: с чего бы ему сердиться? Он практически изнасиловал ее здесь, посреди вселенной, где песок служил им постелью, а мокрая одежда прилипала к телу. Это было отнюдь не так романтично, как ей представлялось. Но странно, она ничуть не сожалела об этом, а тихо радовалась тому, что лежит здесь и слушает шорох волны, – если бы только Слоан оставил ее в покое.

Мокрое полотно рубашки прилипло к его торсу, она почти ощущала сквозь нее бугры мышц на его плечах и груди. Хорошо было бы смотреть на него без рубашки, возможно, даже касаться его. Многое было бы хорошо, но все это произошло слишком быстро.

Ну вот, она уже больше не девственна. Теперь ей стало ясно, что это значит – быть с мужчиной. Стала ли она от этого больше женщиной? Вряд ли. Саманта села и натянула юбку на колени, как только Слоан отпрянул. Она ощущала свое тело другим, открытым, ранимым и болезненным, но это все еще было ее тело. Девушка смотрела на океан и избегала его взгляда.

– Почему, черт возьми, ты не сказала мне, что девственна? – прокричал он против ветра, как если бы она не сидела рядом.

– Я не помню, чтобы ты спрашивал, – ответила она вежливо, стараясь не заражаться его раздражением. Саманта теперь вся дрожала, и наверное, не только от холода, еле сдерживая слезы. А ведь она никогда не плакала.

– Ты сказала, что знала больше мужчин, чем тебе хотелось! – Он вскочил на ноги, застегивая мокрые джинсы.

Саманта с нескрываемым любопытством смотрела на курчавые волосы, уходившие вниз по упругому животу. Она никогда не видела Толботта голым, но теперь представляла его у себя внутри. Их сорок восемь часов только начались. Она гадала, не положит ли ее неопытность этому конец.

– Мне просто не приходило в голову, что ты пользуешься библейскими определениями. – Она еще старалась держаться в рамках, но владеть собой становилось все труднее, поскольку он, разъярившись, ходил кругами, как пантера. – Вообще-то – если бы пришлось – я была бы оскорблена и, вероятно, застрелила бы тебя. Мне, видимо, следует застрелить тебя и сейчас, но я еще не поняла, оскорбляешь ли ты женщин вообще или меня в частности, полагая, что все мы знаем больше, чем одного мужчину.

Он посмотрел на нее с едва сдерживаемым бешенством.

– Что, черт меня побери, должен был я ожидать, когда ты соглашалась на условия этой проклятой сделки?!

Саманта вздохнула и встала, небрежно стряхнув песок с юбки. Если он хотел драки, она определенно могла бы предоставить ему шанс.

– Я думала, ты понимаешь, как сильно мне хочется найти отца, но теперь мне стало ясно, что такая эгоистичная свинья, как ты, вообще не может понять этого. Пора в дорогу – или ты хочешь еще поваляться на песке, чтобы доказать свою мужскую доблесть, перед тем как мы тронемся?

Слоан посмотрел на нее так, будто хотел ударить, и она на шаг отступила. Девушка запуталась в подоле и споткнулась; он, подхватив ее за локоть, не дал ей упасть.