Саманта под одеялами свернулась калачиком и натянула сверху свою кроличью шубку. Становилось по-настоящему холодно.

– Представляю себе мужчину, который ненавидит женщин, придумавших корсет. Женщинам вообще не позволено ничего изобретать.

– У женщин нет собственного разумения. Им нравится делать то, что им велят. Вот почему они ничего не изобретают.

Саманта громко рассмеялась:

– И корсеты женщины носят, потому что им так велят. Полагаю, теперь мужчины собираются распорядиться не носить корсетов.

– Именно это и сделал ваш отец, – отозвался Слоан, не понимая, над чем она смеется.

Она хихикнула:

– Да. И мы подчинились.

– Приятно осознавать, что вы хоть кому-то подчиняетесь, – его голос, однако, звучал весьма загадочно.

– Когда нам нравится, – согласилась она.

– Вы хотите сказать, что не подчинились бы ему, если бы вам не понравилось?

Он пододвинулся поближе. Саманта поправила седло, которое служило ей подушкой.

– Нет, я имею в виду, что не стала бы носить корсет, даже если бы вы мне заплатили.

– Значит, когда ваш отец разрешил вам не носить корсет, он лишь констатировал то, что вы его и так не носите.

– Прекрасно! Глядишь, и вы скоро научитесь понимать, что вам говорят.

– Да, черт возьми! – сердито ответил он, поворачиваясь к ней спиной.

Она опять хихикнула:

– Спокойной ночи, мистер Толботт!

Он, помрачнев, проигнорировал ее насмешку.

Все стало совсем по-другому, когда на следующий день они наконец прибыли в Арипозу – захолустный старательский городок с домами, немногим лучше, чем простые хибары. Саманта все еще чувствовала себя неловко – верхом в длинной габардиновой юбке, которая, развеваясь над сапогами, открывала ее чулки. Любопытный взгляд Слоана не позволял ей искать в нем поддержки. Можно подумать, он никогда прежде не видел женских ног!

Слезать с лошади в таком наряде очень неудобно, и ей пришлось прибегнуть к помощи Толботта. Он ловко поддержал ее за талию, как если бы всегда этим занимался, и с такой легкостью спустил на землю, что у нее захватило дух. Саманта так и стояла – уткнувшись носом ему в грудь, пока он не отпустил руку, потом поморщилась. Он был выше любого другого мужчины. Она привыкла смотреть мужчинам в глаза.

Как только он отпустил ее, она быстро отступила назад.

– С чего мы начнем? – спросила девушка, чтобы заполнить неловкую паузу. Саманта плохо сознавала, где она и кто на них смотрит. Казалось, весь ее мир в эту минуту замкнулся на Слоане.

Он довольно усмехнулся:

– Я знаю, с чего бы я начал. Я бы начал с этой маленькой складки за этим ужасным корсажем. Где вы берете ваши платья? Ни одно из них вам не идет.

У этого человека просто железные нервы! Саманта потянула корсаж, стараясь разгладить складку, но платье принадлежало матери, и она недостаточно хорошо прогладила его, когда собиралась. Девушка застегнула шубку.

– Это платье матери! – вызывающе ответила она. Его брови слегка поднялись.

– Понимаю. Все эти обноски, что вы надеваете, принадлежат либо сестрам, либо матери. А собственные у вас есть?

– Я выросла из них и вообще носила их нечасто. И шить я не умею. Давайте-ка успокоимся на том, что есть. Мой гардероб – это не ваше дело, – и поспешно, чтобы он не подумал, что у нее невысокие требования, сказала: – Так с чего мы начнем поиски моего отца?

– С конюшен. У него лошадь горячая, как у вас. От них не слишком-то много толку в горах, но и тут есть люди, которые хотели бы их разводить. Такую лошадь наверняка кто-нибудь помнит.

Саманта гадала, сознательно ли он пытался задеть ее, сказав, что люди помнили скорее лошадь, чем отца, но сейчас ей не хотелось его провоцировать. Она последовала за Толботтом к конюшням, ведя своего Красавчика под уздцы.

Он оказался прав. Люди на конюшнях помнили лошадь, говорили, что видели такую здесь ранней весной, но точно сказать, когда именно, не могли. Не знали они и того, куда направлялся владелец.

Саманта вытащила миниатюрный дагерротип, который носила в кармане.

– Этот? – спросила она.

Мужчины передавали фотографию из рук в руки, хмурились, кивали и снова рассматривали.

– Похож. Прошло много времени, но вроде бы он. Ей хотелось топнуть ногой и потребовать сказать определеннее, но вместо этого она просто убрала миниатюру в карман. Если работники отдавали отчет своим словам, значит, отец покинул гору живым. Девушка нерешительно посмотрела на Слоана, лицо которого словно окаменело. Видимо, зря она считала его убийцей.

Получив подтверждение, Саманта вздохнула с облегчением. Она была столь же скверной, как и он: подозревая в способности к убийству, все же пошла на эту идиотскую сделку. Весьма неприятно, что у них гораздо больше общего, чем она была готова допустить.

– А теперь куда? – проговорила она, когда они поставили лошадей в конюшню и двинулись по городку обратно.

– В отель.

Саманта встревоженно остановилась. Подол ее юбки волочился по земле, войлочная шляпа лишь отдаленно напоминала дамский капор, но она не замечала, как на нее смотрели.

– Совсем маленький вопросик, Слоан Толботт. Если вы рассматриваете наш поход на конюшни как выполненное условие, то наше соглашение больше не работает.

Мужчина обернулся и смерил ее взглядом, и она почувствовала себя Полупинтой, как он ее называл. Он мог быть на голову выше, но оказался раза в два шире. Мышцы тотчас заиграли у него под курткой, стоило ему лишь дотронуться до нее.

Слоан взял Саманту за руку и повел вперед.

– Ваш отец мог останавливаться в отеле, – зарокотал он. – Раз уж мне приходится вам все до мелочей объяснять, оставайтесь там в комнате, пока я не разузнаю.

Естественно. Она была слишком взвинченна, чтобы рассуждать здраво. Надо взять себя в руки. Она поспешила за ним.

Портье по фотографии тут же вспомнил ее отца.

– Он старался разъяснить китайцам, работавшим на железной дороге, что их эксплуатируют, предлагал им написать коллективную жалобу. Слава Богу, что его не вываляли в смоле и перьях – все-таки страшно потерять работу!

– Он не говорил, куда собирается? – спросил Слоан, не глядя на Саманту.

– Во Фриско или в Сакраменто, я думаю. Он принял это дело слишком близко к сердцу, отыскал список администрации железной дороги и отправился куда-то к ним.

Слоан положил на стол банкноту.

– Нам нужна комната на ночь. Хокинс еще в Эмпориуме?

Портье даже не переспрашивал, а предложил им подписаться как мистер и миссис.

– Вроде. Хокинс не из тех, кому можно безнаказанно перейти дорогу.

Слоан положил перо.

– Пусть нам приготовят горячую ванну. – Он поднял вьюки на плечо и зашагал вверх по лестнице.

Саманта подобрала юбку и поспешила за ним. Нет, дело еще не сделано. Теперь надо собираться в Сан-Франциско. Люди всегда запоминали отца, так что найти его следы будет нетрудно. Они только что убедились в этом.

– Далеко ли до Сакраменто? – спросила она задыхаясь, потому что едва поспевала за широко шагающим Слоаном.

– Ваш отец мог бы перехватить администрацию на собрании директоров во Фриско, это по крайней мере день верхом. – Он повернул в коридор, нашел нужную дверь и вставил ключ.

– Может, поспешим? Сейчас еще утро. К вечеру почти доберемся до места. – Саманта была слишком озабочена, чтобы останавливаться на полпути, и, покорно следуя за Слоаном, даже глазом не моргнула, пока он не захлопнул дверь.

Только тут она дрогнула. В глазах Слоана горело желание. Она почувствовала, что ее обожгло, хотя он и руки не протянул. Вся затрепетав, она лишь плотнее запахнула шубку.

– Соглашение касалось только Арипозы. Я найму Хокинса, пусть он съездит во Фриско. – Толботт сбросил седельные вьюки.

Она подскочила как ужаленная, но так и не сняла шубки.

– Может быть, нам продлить соглашение? – осторожно спросила она, не слишком заботясь о словах, в надежде, что он поймет ее правильно.