— Тогда экономь, как еврей последний златый. Шрам, с нами на восточный фланг. Ахмед, вызывай транспорт — грузовики, вертолёты, хоть ёбаные слоны, только быстро. Нужна массовая эвакуация, понял?

— Понял, вызываю!

Дюбуа пошёл к восточному краю площади. Там, за горящим кафе с облезлой вывеской, показались первые гули. Двигались быстро, стаей, как голодные собаки. Морды окровавлены до ушей, глаза жёлтые, светятся в дыму. Примитивные. Чистые звери без разума. Один нёс в зубах оторванную человеческую руку, грыз на ходу, кости хрустели. Другой волочил за собой кишки — чьи-то, длинные, блестящие. Третий просто бежал, пасть оскалена до дёсен.

Питер открыл огонь первым. M249 заработал, длинная очередь на пять секунд. Трассеры прочертили воздух. Пули били по асфальту, по стенам, по гулям. Трое упали, но остальные бежали дальше, даже не замедлившись. Ян добавил огня, короткие очереди, серебряные пули. Гули падали, но медленно, слишком медленно. Двадцать — это была заниженная оценка Жанны. Тридцать, а может, все сорок.

Пьер поднял HK417. Глубокий вдох, медленный выдох. Время замедлилось. Прицел на лоб первого гуля. Выстрел. Отдача в плечо. Голова гуля лопнула, как арбуз. Рухнул. Второй. Прицел, выстрел. Грудь, серебро вошло в сердце. Гуль споткнулся, но бежал дальше — сердце им не нужно. Ещё выстрел, голова. Упал. Третий. Четвёртый. Пятый. Серебряные пули кончались с пугающей скоростью. Дюбуа сменил магазин на ходу, почти не глядя. Бронебойные. Не так эффективны против нечисти, но убивают, если попасть точно в мозг или позвоночник.

Жанна стреляла с крыши. Каждый выстрел Remington — один мёртвый гуль..338 Lapua Magnum пробивала черепа, как бумагу, оставляя дыры размером с кулак. Но темп медленный — крупнокалиберная винтовка требует времени на перезарядку. Она сбила семерых, пока гули добежали до середины площади.

Коул дал первую струю огнемёта. Ревущее пламя ударило в передних, пятеро загорелись разом. Завыли так, что волосы на загривке встали дыбом, упали, корчились, царапая асфальт. Запах горелой плоти снова. Сладкий, тошнотворный, как жареная свинина. Пьер дышал ртом, чтобы не блевать прямо на ходу. Остальные гули обошли горящих товарищей широкой дугой, напирали дальше, не останавливаясь.

Маркус стрелял из Benelli методично, без спешки. Серебряная дробь на короткой дистанции работала отлично. Три гуля подошли вплотную, на пять метров, немец выпустил три заряда подряд — бах, бах, бах. Гули упали, лица превращены в кровавое месиво. Один ещё дёргался, Маркус подошёл, добил вторым зарядом в голову. Мозги веером.

Дюбуа увидел справа движение. Ещё гули, но не те, что раньше. Человек десять. Разумные. Двигались организованно, с тактикой, прикрывались обломками стен, обгорелыми машинами. Один держал дверь от машины как щит. Серая кожа, жёлтые глаза, но в них был разум, расчёт. Гораздо опаснее тупых зверей.

— Справа! — рявкнул Шрам. — Разумные, прикрываются!

Питер развернул пулемёт, дал длинную очередь. Сто патронов за пять секунд. Гуль с дверью споткнулся, упал на колено. Остальные мгновенно рассыпались, спрятались за перевёрнутыми машинами, за бетонными блоками. Один высунулся из-за прикрытия, швырнул что-то. Старая граната, советская Ф-1, «лимонка». Покатилась по асфальту к ногам бойцов.

— Граната! — заорал Пьер.

Взрыв. Грохот оглушительный, пыль столбом, осколки визжат по воздуху. Легионера отбросило взрывной волной, он упал на спину, HK417 вылетела из рук, покатилась по асфальту. Голова звенела, в ушах вой, как после удара колокола. Бронежилет держал, керамические пластины треснули, но осколки не прошли. Рёбра болели адски. Он поднялся на колени, схватил автомат, проверил — цела, работает. Слева Ян лежал, держался за ногу, ругался по-польски — осколок вошёл в бедро. Кровь сочилась через пальцы. Питер стрелял дальше из M249, видимо, ему повезло больше всех — не зацепило.

Гули с гранатой побежали в атаку, пользуясь замешательством. Пятеро, быстро, низко пригнувшись. Дюбуа поднял HK417 ещё лёжа на спине, стрелял почти наугад. Два гуля упали сразу, пули в головы. Третий добежал до Яна, замахнулся ножом. Поляк выстрелил в упор из своего пистолета, три пули в грудь. Гуль упал прямо на него, Ян оттолкнул с матом, пнул ботинком. Маркус подбежал, добил гуля выстрелом в затылок.

— Жанна, что там на западе⁈ — крикнул немец в рацию.

— С запада ещё идут, — ответила она. — Человек пятнадцать. Медленно. Могут быть гражданские, не уверена, дым мешает.

— Ёб твою мать, — выдохнул Маркус. — Коул, огнемёт на запад, но осторожно, не задень людей!

Коул развернулся на сто восемьдесят градусов, огнемёт тяжело висел на спине. Дал вторую струю пламени, короткую, прицельную. Огонь лизнул край площади. Трое гулей мгновенно загорелись, завыли, побежали, размахивая руками. Ещё двое отступили назад в дым. Но толпа у госпиталя паниковала сильнее, давила к двери, кто-то кричал, что сзади гули. Один мужик в рваной рубахе побежал прямо на пылающих гулей — видимо, крыша поехала окончательно. Гуль сбил его ударом, вцепился в горло зубами. Кровь фонтаном, брызнула на три метра. Ещё один труп.

Пьер с трудом поднялся на ноги, отряхнул пыль и осколки бетона с бронежилета. Проверил оружие. Магазин почти пуст, четыре патрона. Сменил на новый, последний с серебром. Третий магазин за бой. Патроны кончаются быстрее, чем гули. Ян сидел, зажимал рану на ноге полевой повязкой. Кость целая, но кровь шла обильно. Маркус бросил ему ещё один бинт из медпакета.

— Держись, поляк. Скоро вывезем.

— Держусь, мать его, — прошипел Ян сквозь зубы. — Просто охуенно держусь.

Дверь госпиталя приоткрылась, вышла та же врач, за ней санитары с носилками. Десять носилок, на каждых раненый, кто-то стонет, кто-то без сознания. Кровь, бинты, капельницы. Маркус махнул рукой, помогая.

— Грузим в джипы быстро! Ахмед, транспорт где, блядь⁈

— В пути! — откликнулся Ахмед, прижимая рацию к уху. — Три грузовика, армейские КамАЗы, пять минут, может меньше!

— Хорошо, давай быстрее!

Гули отступили. Временно. Шрам видел, как они кучкуются за углами зданий, в тёмных переулках, за горящими машинами. Ждут. Разумные планируют следующую волну атаки. Примитивные просто голодны, но уже поняли, что прямой наскок не работает. А среди толпы у госпиталя, возможно, есть почти-люди. Неотличимые от обычных гражданских. Пьер посмотрел на скопление людей. Четыреста, может пятьсот человек. Сколько из них гули? Пятеро? Десять? Двадцать? Они ждут сигнала. Или просто держатся изо всех сил, пока голод не сломает их окончательно.

Легионер подошёл к краю крыши, где спускалась Жанна. Она слезла по пожарной лестнице, Remington на спине. Лицо усталое, веснушки почти не видны под слоем пыли и копоти, глаза зелёные, напряжённые.

— Как там наверху? — спросил Пьер, протягивая ей флягу с водой.

— Хуёво, — сказала она, делая глоток. — Видела Рахмана. Два квартала отсюда, на крыше высотки. Смотрел на нас в бинокль. Минуты три стоял, наблюдал. Потом ушёл. Не один, там ещё двое с ним было.

Пьер кивнул. Рахман наблюдает, оценивает их тактику, силы, слабости. Передаёт Лидеру информацию в реальном времени. Весь город — шахматная доска. А они — фигуры, которых двигают.

— Грузовики на месте! — заорал Ахмед, указывая на север.

Три армейских КамАЗа с брезентовыми тентами подъехали с севера площади, пробиваясь через завалы. Солдаты соскочили с бортов, начали помогать грузить раненых. Толпа двинулась к машинам, как лавина. Давка началась снова, ещё сильнее. Маркус орал, размахивал Benelli над головой, пытаясь навести хоть какой-то порядок. Пьер и Питер держали периметр, стреляли по гулям, которые снова начали подбираться, чуя кровь и слабость.

Десять минут чистого ада. Погрузили всех, кого смогли втиснуть в кузова. Сто двадцать человек в три грузовика, набиты как сельди в банке. Остальные побежали следом, кто пешком, кто на случайных машинах, кто на мотоциклах. Площадь постепенно опустела, остались только мёртвые. Очень много мёртвых. Гули, люди, уже не разобрать под слоем крови.