Несмотря на то, что не то, что до ночи — до вечера ещё хватало времени, я выпил стакан молока с коврижкой вместо обеда и пошёл спать. Казалось — усну ещё в падении на кровать, успел ещё подумать, что начинаю понимать представителей старшего поколения, которые всё норовили отправиться отдыхать с дороги, и меня отправляли, даже если я доезжал только от Курганов до Смолевич. Тогда не понимал, какой отдых, если и так несколько часов сидел и ничего не делал, а вот сейчас — начал. Старею, что ли?
«Мудреешь. Радуйся!»
«Чему бы это?»
«Мудрость, как правило, приходит с годами. Часто годы приходят одни. У тебя же возраст ещё вполне щенячий, а мудрость уже проклёвывается! Хммм… Или это геморрой⁈»
Ну, дед в своём стиле, кто бы сомневался.
Разумеется, как это и бывает, стоило лечь в постель — и сон ушёл. Нет, спать всё ещё хотелось, и сил вставать, куда-то идти, не было, но уснуть не получалось. Зато стали лезть в голову разные мысли. И одна из них и вовсе сон разогнала, той непонятностью, что с собой принесла.
«Дед, а дед!»
«Аюшки, заюшка?»
Я на такие заходы с подколками давно уже не реагировал.
«А зачем полицейскому сбывать с рук то дело об ограблении поезда⁈»
«А ты не понимаешь?»
«Нет, вообще! Вот преступники, вот место преступления, вот орудие преступления, вот жертва нападения, даже признание выжившего налётчика есть! Только и остаётся, что бумаги оформить. А дело громкое может выйти!»
На словах про «жертву» дед только хмыкнул ехидно. Ну, да, не сложилось у нападавших с жертвой, не повезло, бывает.
«Не может, а точно будет громким. Если это на самом деле первый случай попытки подобного ограбления. Не даром же сам исправник приехал! Это, на секундочку, в реалиях Пскова — начальник всей городской полиции, а то и не только городской. Потому что громкое дело. А потому и неприятности будут обязательно».
«Какие⁈ Откуда⁈ Тут, скорее, можно на благосклонное внимание рассчитывать, за раскрытие!»
«Во-первых, до раскрытия было задержание — силами пассажиров. А полиция осталась не у дел. То есть — не уследила, не сберегла, не пресекла. Ай-яй-яй им!»
«Странная логика, но что-то такое я уже слышал».
«И это ещё мелочи. Главное — оружие, которое использовали».
«А что с ним⁈ Вот оно, лежит в деле».
«Ага, лежит, а взялось откуда? У бандитов, а не в деле. Я так понимаю, пороховое оружие под особым контролем?»
«Да, вообще-то».
«Значит, раз дело громкое, то прибежит начальство. А раз прибежит, то начнёт задавать вопросы — откуда револьвер и патроны. Сказать просто „с чёрного рынка“ — всё равно, что матом. Мол, где-где, в… где в рифму. Надо предоставить источник».
«Так как его выявить, если его могли хоть из Питера привезти, хоть откуда, а полицейский — в Пскове⁈»
«Вооот, начинаешь понимать. Разматывать связи этих грустных клоунов даже для столичного сыска дело неблагодарное, даже до продавца, который посредник, вряд ли доберёшься. И начальство это понимает. Но со всем своим пониманием будет требовать результат, поскольку и его тоже будут клевать».
«Когда требуют то, чего у тебя нет и взять неоткуда — это да, от такого счастья заранее избавиться — самое то».
«Можно, конечно, ещё по самому револьверу работать: не знаю, как у вас, в моём мире на каждом экземпляре оружия ставился уникальный номер и знак завода, а на заводе — учёт: когда изготовлен, кому и на каком основании отпущен. Можно оттуда пойти. На патронах, опять же, клеймо завода и номер партии или дата производства».
«Но псковичам этим заниматься — ни людей, ни времени нет. Да и полномочий не факт, что хватит».
«Вот, начинаешь понимать всю глубину проблемы, которую пристав, похоже, осознал одновременно с тем, как про револьвер услышал. Добавь ещё, что револьвер может быть кустарной выделки, вообще без каких-либо меток…»
«Так, подожди! Мне ещё вот что в голову пришло: ведь каждый раз, когда дело будет передаваться из рук в руки, каждый новый следователь будет ко мне за показаниями являться⁈ А то и к себе вызывать⁈»
«Ага! Репетируй выступление и готовься к гастролям!»
«Мляааа…»
И, под жизнерадостное ржание деда, внезапно для самого себя заснул.
Разбудила меня Ульяна в половине седьмого вечера со словами, что в это время спать плохо, потом голова будет болеть и ночью не уснёшь. Только если вечером уже не вставать, а прямо до утра. Но и этот вариант мне не понравился, так что встал, умылся, побрился наконец, а то в поезде было не до того, да и дома после приезда — тоже. Пока приводил себя в порядок, прошло буквально минут десять, но Ульяна за это время успела организовать вечерний чай. Обе мои супруги сидели рядом на диване, значит, непонятные претензии свои Маша уже сняла, и это радует. Но вот то, что мордочки у обеих грустные — наоборот.
— Так, что случилось? Мышка померла любимая, или Мявекула шерсть в новую кофточку отрыгнула?
Ульяну на последнем предположении буквально передёрнуло, Мурка же осталась непробиваема, и трагическим тоном протянула:
— Наша песня не понравилась! Её вообще на конкурс не взяли! Юра, мы — бездарности!
— Кто тебе таких глупостей наговорил⁈
— Вы с Ульяной сами же рассказали!
— Такого, — я выделил слово голосом, — я рассказать точно не мог, да и Ульяна так врать не стала бы.
— Что значит, «врать»⁈
— То и значит. Песня понравилась, иначе бы пробную пластинку не заездили в короткие сроки. И сама Её Высочество говорила, словами человечьими, что понравилось и ей, и придворным, причём не только её, но и Великой княжны Марии Петровны.
— Но на конкурс же не взяли!
— Потому что необычная, не такая, как все, вот и не получилось поставить в общий ряд, как селёдку между тортами.
Несколько минут ушло на то, чтобы убедить Машу, что «необычная» и даже «непривычная» — это не эвфемизм для слова «негодная», даже немного осип. Пришлось брать чайную паузу на несколько глотков.
— И всё-таки я не понимаю — необычная это хорошо или плохо?
— Смотря для кого и когда.
— Как это⁈ Ты не юли, песня или хорошая, или плохая, а не так, что и так, и этак.
— Я даже не буду говорить, что самая отличная полька или кадриль на похоронах будет очень плохой песней. — Подождал, пока обе отфыркаются, и продолжил: — «Плохая — хорошая» и «обычная — необычная» это вообще разные пары понятий. Нельзя крест-накрест сравнивать, как тёплое с шершавым или зелёное со скользким.
— Зелёное часто скользкое.
— Ага, например, ковёр у нас в прихожей. Вот смотрите. Сколько у вас в академии с вами вместе, в смысле — в один год, выпустилось по специальности «Эстрадное искусство»? Кафедра там у вас это, вроде, где профессор Лебединский главным? Или специальность тоже так называется?
— Есть такая. Вроде двенадцать человек было. Так, не уводи разговор!
— Я не увожу, я иллюстрирую. Итак, двенадцать у вас. Уверен, в Империи найдётся ещё шесть-семь ВУЗов, где таких же специалистов готовят, плюс частные школы, плюс домашнее обучение — не ошибусь, пожалуй, сказав, что в год появляется от ста до ста пятидесяти новых певцов. Каждый год! И каждому надо, чтобы его начали узнавать, а то без этого не будет ни концертов, ни гастролей, ни пластинок своих. И, соответственно, заработка хорошего. Надо как-то выделиться из массы, из толпы одинаково незнакомых для публики, для авторов песен, для организаторов концертов выпускников. Вот такому необычная песня очень нужна, даже неважно, хорошая или не очень — просто, чтобы его имя услышали и если не запомнили, то хотя бы иногда узнавали. Нет, можно и иначе выделиться — волосы, там, в зелёный свет покрасить, но необычная песня — лучше.
— Скажешь тоже — волосы в зелёный. Кто же такого на сцену выпустит? С этим понятно, а кому плохо?
— А вот представьте себе знаменитого, популярного певца на пике славы. У него устоявшийся репертуар, который и он наизусть выучил, отрепетировав намертво, и слушатели тоже знают наизусть и им всё нравится. С первых трёх нот узнают композицию и подпевать начинают, от чего сами балдеют. И вот он выходит на сцену с песней, которая вот вообще в другом стиле и жанре. И теряет если не всех, то половину поклонников, которые привыкли к тому, что условный Ваня — вот такой, именно такого Ваню они хотят слышать. Потому знаменитые и популярные очень неохотно соглашаются на какие-то эксперименты с репертуаром, только если и без того начинают стремительно терять популярность.
