— В чём дом, простите⁈

— Деревни у нас есть недалеко от города: Старая мышь и Новая Мышь[2]. Это по речке назвали.

— Ну, хоть не Мышегрёбово. Ладно, я вас перебил, продолжайте рассказ, пожалуйста.

— Вот, от него узнал, что условия хорошие. А мне, в принципе, всё равно, куда податься: в Барановичах меня ничего не держит, дома в местечке никто особо не ждёт, так почему бы и нет? И ещё…

Соискатель замялся, так что пришлось его слегка подбодрить.

— Ну же, не мнитесь. Вам же приходилось в судах выступать?

— Если честно — то нет, это хозяин конторы на себя брал, или своего товарища[3] отправлял. Ещё фамилия ваша понравилась. Я уже привык, что меня все называют «пан Рысек», и у вас — Рысь в покровителях. Я и решил, что это знак, и вдруг мне здесь повезёт.

— Не Рысь, Рысюха — так её зовут, мою богиню. Она у Великой Рыси младшенькая.

— Извините, не знал.

— Не за что извиняться, у богов всякое бывает, как и у нас. Ладно, скажу прямо: вы мне чем-то понравились, я готов взять вас испытательным сроком на должность своего секретаря. Если справитесь и захотите — возможно повышение до личного помощника. Но всё это только после проверки в Отдельном корпусе, если она вас не смущает.

— Нет, от чего бы? Нотариусов и без того регулярно проверяют. А вы, простите, тоже там служите, я не ошибаюсь?

— Экспертом-криминалистом, вне штата. Как вы догадались, если не секрет?

— А только служащие этого ведомства называют его в неофициальной обстановке так: «Отдельный корпус», без уточнения, или вовсе только «Корпус». Все остальные говорят или «жандармерия», или «корпус жандармов».

— Или вообще матом, но это уже клиенты. В общем, пока идёт проверка вас заселят в общежитие, либо можете снимать жильё самостоятельно, в посёлке или в одной из окрестных деревень, или в каком-либо трактире. Если всё будет в порядке — в понедельник получите подъёмные и приступите к работе, тогда и подробности вам расскажу. Да, и ещё. Подумайте, как бы вы хотели, чтобы к вам обращались. Мне эта польская привычка ставить уважительное «пан» или «пани» с уменьшительной формой имени ухо режет.

— Хорошо, ваша милость, я подумаю. Спасибо за такую возможность.

Нет, ну правда! По-русски если сказать что-то вроде «господин Вася», то это будет звучать как издёвка или в лучшем случае как ирония, мол, какой из тебя «господин», Вася ты! А у них сплошняком: «пан Ежи», «пани Зося». Представьте себе, на полном серьёзе поздороваться с соседкой, например, так: «Доброе утро, госпожа Нюра». За такое и коромыслом получить можно.

Да, про имена и фамилии. Дед пересказывал истории из его мира, когда тамошний Император шутил, накладывая на прошения резолюции, которые дед называл «издевательскими». Я даже не сразу понял, что он на самом деле негодует из-за того, как царь обошёлся со своими подданными!

«Дед, ты шутишь так или издеваешься? Они спасибо должны говорить своим богам, что Государь с ними так мягко обошёлся!»

«Ничего себе — мягко! Люди столько усилий потратили, чтобы поменять неблагозвучную фамилию, в расходы вошли, а получили то же самое, если не хуже! И уже не исправить никак!»

«Вот именно — время, силы, средства тратили. А времени и сил подумать не нашли. Или, скорее, тупое тщеславие тешили».

«Какое ещё⁈..»

«Сам подумай: вместо того, чтобы написать желаемую фамилию, все эти, из твоих примеров. Начинали словоблудием заниматься. Зачем? Чтобы Государь сам придумал им новую фамилию, а потом хвастаться этим: мол, фамилия, самим Императором дарованная!»

«Хм…»

«Будто ему делать нечего, как продираться сквозь это всё пустословие и выдумывать, как бы ублажить вдовую купчиху Семижопову, которая позволяет себе двусмысленные шуточки в адрес Императора, словно это её сосед по улице!»

«Ну, шуточка, конечно, не высший класс[4], но двусмысленная ли? Ну, наболело у женщины!»

«Тяжело написать коротко и по делу: фамилия такая-то, не нравится тем-то, хочу такую-то? И всё! И результат заранее знаешь, и время Государя зря не тратишь! И вообще — место своё знать надо!»

«Не думал, что ты сторонник сословных предрассудков!»

«Каких ещё „предрассудков“⁈ Сословное деление — данность, и не просто так придумано! Мы с отцом тоже могли махнуть рукой на имение и опуститься до уровня однодворцев. Но старались найти деньги на восстановление, ежедневно и ежегодно, пока, наконец, не подвернулся удачный случай», — этот разговор у нас с дедом был после выхода первой пластинки, но ещё до обнаружения Изнанки: «Так кто достоин большего уважения: тот, кто сохранил наследие предков, кто его преумножил или кто всё прос… утратил⁈ И я же не лезу с фамильярностью к тому же Шипунову, „по-соседски“, потому что он — барон, а я — нет!»

«Ну, ты с бабкой своей так спорил, и к слугам иначе относишься…»

«Потому что она опирается на правила двухсотлетней давности, и для неё на первом месте — статус и происхождение, на втором и третьем — тоже, а сроки службы, верность и прочее — в лучшем случае на десятом. Я думаю, что это неправильно, для меня главное — это свои или нет, а потом уже — слуги или ещё кто. Но свои слуги — это всё равно слуги, не ровня ни в коем случае! Просто относиться к ним надо как ко своим, а не как к просто слугам».

Да, давно это было… Мы тогда с дедом чуть не поругались в первый раз, но он тоже молодец — чуть меня в какие-то свои «социалисты» не записал, простите боги за выражение.

А ещё этот месяц мои артиллеристы занимались экспериментами с новым миномётом, к которому прилипло название «ротный», хоть он пока даже не был представлен для принятия на вооружение, не то, что не определён в штат. В результате всех опытов и проб остановились на трёх вариантах боеприпаса: тяжёлая мина с готовыми поражающими элементами, средняя, она же основная и лёгкая дальнобойная, которую мои офицеры почему-то называли «дальноходная».

Тяжёлая весила тысячу восемьсот сорок граммов, содержала внутри относительно тонкого стального корпуса две осколочных рубашки и четыреста двадцать граммов взрывчатки. Средняя имела массу тысячу четыреста шестьдесят, корпус из сталистого чугуна, вкладыш с полуготовыми поражающими элементами и триста сорок граммов аммонала. Ну, и лёгкая — кило с четвертью, сталистый чугун с внутренними насечками и зарядом двести двадцать граммов. Тяжёлая со стандартным метательным зарядом летела на пятьсот пятьдесят метров, с усиленным — на семьсот и предназначалась главным образом для того, чтобы сбивать наступательный порыв противника. Средняя — на шестьсот пятьдесят и восемьсот метров, лёгкая при определённых условиях могла улететь до километра. Ну, и что немаловажно: средняя за счёт кратно меньшей трудоёмкости изготовления должна была стоить в серии в два с половиной раза меньше, чем тяжёлая. Предварительно определили соотношение типов снарядов в боекомплекте так: на тридцать тяжёлых — сто средних и двадцать лёгких. Сто пятьдесят мин — возимый запас, именно столько вошло в зарядный ящик, кроме того ещё шестьсот на ствол как основной боекомплект. Нюськин уверяет, что можно развить темп огня до двадцати и даже двадцати четырёх выстрелов в минуту, но, по-моему, он преувеличивает.

В начале сгоряча определили сделать ящики на десять мин, плюс метательные заряды к ним, но потом поняли, что погорячились и переделали на пятиместные, чтобы их мог носить один подносчик. Лёгкий ящик получился десять с половиной кило, тяжёлый — чуть больше пятнадцати. Тяжеловато, но вполне подъёмно, в отличие от тридцатикилограммового с лишком десятиместного.

Определились и с типом прицела, и со способом расстыковки на составные части для переноски. И даже продумали отличие пехотного миномёта от горного: у последнего были другие углы наводки, сейчас бились над конструкцией опорной плиты, которая не была бы избыточно тяжёлой и сложной, но при этом позволяла установить орудие ровно и устойчиво на кривой каменистой почве. Ну, а там и супруги внезапно вспомнили об осеннем бале и запросились по этому поводу домой, в Дубовый Лог. Точнее, это выглядело как «внезапно вспомнили», на самом деле, судя по готовому платью у Ульяны, они о таком обстоятельстве и не забывали.