В этот раз Егорка спорить не стал. Разрыдался и отчаянно закачал головой:

— Да… Да! Понял!

Я выпустила его руку. Прежде чем он успел сбежать из избы, ласково пригладила ладонью вихры на его макушке. Само так вышло, будто без моего участия.

Анушка и остальные дети вжались в косяки по обе стороны входной двери, чтобы пропустить его…

— Он сейчас дядьке жаловаться побежит, — вздохнула Анушка и опустила голову.

Сонюшка с Машенькой синхронно кивнули. А маленький Ванюшка выбрался из за спин сестёр и доковылял до меня. Взял за руку и пролепетал:

— Я защищу маму… Я тоже мужик…

Если при упоминании о Прошке у меня заныла ушибленная щека, то решимость младшего сына встать на мою защиту заставила улыбнуться. Угроза появления Прошки перестала казаться страшной.

Я присела на корточки и обняла малыша.

— Спасибо, сынок, — прошептала я ему на ушко. — С тобой я ничего не боюсь… А сейчас выполни мою просьбу: сбегай в трактир и позови Мишаню. Хорошо?

Сынишка кивнул и помчался к двери. Не зря в памяти Олеси он самый смышлёный.

Что ж, если Прошка решит заявить свои права силой, мне придётся ответить.

Я обвела взглядом детей. Теперь надо сделать так, чтобы они не испугались.

— Девочки, — обратилась к старшим, — запомните: что бы я ни говорила и ни делала, не бойтесь. Всё, что я буду говорить про вашего папу, неправда. А всё, что буду делать, не так страшно, как выглядит. Поняли?

Они вразнобой кивнули и уставились на меня с потусторонним ужасом. Не глупые дети — прекрасно понимали, что ждёт меня, если сюда явится Прошка, чтобы показать, кто в доме хозяин.

Анушка была права: обиженный Егорка помчался к дядьке.

Не прошло и пары минут, как Прошка ввалился в избу, спросонок тряся кудлатой головой. В его волосах застряла солома, лицо выглядело помятым и очень недовольным, а глаза смотрели на нас так, будто мы все ему что то задолжали.

Он по хозяйски оглядел горницу, чуть задержав взгляд на испуганно вжавшихся в стену детях, а потом уставился на меня.

Внешне Прошка не был уродом. Напротив, если бы я увидела фото этого момента, то сочла бы снимок постановочным, а самого Прошку образчиком настоящей мужской красоты: широкие плечи, узкие бёдра, мощные руки и ноги, роскошные кудри цвета спелой пшеницы, короткая бородка, синие, словно бесконечное небо, глаза под длинными пушистыми ресницами и идеальными бровями. Всё портило только отражение его души в «зеркале»: Прошка был совершенно и откровенно туп.

— Ты че… — начал он и замолчал, не в силах передать то, что думает. Поднял кулак и, потрясая им, кивнул на Егорку, который, радостно скалясь, прятался за его спиной: — Ты эта… Мужик главный. Я главный.

Я не стала отвечать. Просто смотрела на него, презрительно вздёрнув бровь. И «это» хотело быть моим мужем?!

Словно прочитав мои мысли, Прошка рявкнул, переходя в другой режим:

— Жениться будем! Сегодня! Я сказал! — И со всей дури шандарахнул по дверному косяку. Дерево жалобно застонало. И я ему посочувствовала. Вот уж правда говорят: сила есть — ума не надо. Это про Прошку…

— Нет, — улыбнулась я и перешла на его «птичий язык», решив, что ничего более сложного он не поймёт. — Жениться не будем.

— Не будем?! — нахмурился он. — Как это? А трактир?

— А трактир после смерти мужа принадлежит мне и моим детям…

— Я тебя щас… — он сделал шаг, поднимая кулаки. Не собирался бить, хотел напугать. Пока напугать.

— Ещё шаг, — понизила я голос, зная, что это заставит его замереть и прислушаться, — и тебя ждёт такая же судьба, как твоего брата. Сдохнешь раньше времени.

— Чего?! — захлопал он глазами, становясь похожим на Егорку. Растерянный, словно услышал, как табуретка заговорила.

— Того, — повысила я голос. — Либо от убийцы нож в печень получишь! Либо от меня крысиного яда в питье! Я тебя терпеть не стану. Уяснил?!

— Да ты!.. — заревел он, словно раненный зверь, и кинулся на меня. Не видел, что как раз в это время за его спиной на крыльцо поднялся Мишаня, которого за руку привёл мой Ванюшка.

— Мишаня, помоги маме! — закричал младшенький звонко и пронзительно, быстро сообразив, что помощь вышибалы будет очень кстати.

Но я и сама не лыком шита. Кочергу приготовила заранее. И как только Прошка оказался достаточно близко, схватила её и принялась изо всех сил лупить деверя, не особенно разбирая, куда попадаю.

Не знаю, получилось бы у меня остановить его в одиночку, но вовремя вмешался Мишаня. В один миг он оказался позади Прошки, сграбастал его своими ручищами и прижал к груди, как ребёнка. Мой несостоявшийся муж пытался вырваться, но только усугубил сходство с младенцем, который орёт и беспорядочно сучит ручками и ножками.

Всё произошло так быстро, что я не сразу сообразила: опасность миновала. Ещё пару раз махнула кочергой в воздухе… А когда поняла, что мне больше ничего не угрожает, отбросила кочергу, сдула с мокрого лба прядь волос и заявила, глядя в налитые кровью глаза Прошки, который продолжал висеть в воздухе в объятиях Мишани:

— Вот так то… Я же сказала: теперь я здесь главная. Замуж за тебя не пойду, и трактир ты, Прошка, не получишь. Трактир мой.

Я глубоко вздохнула, расслабляясь, и приказала вышибале:

— Мишаня, вынеси Прошку за забор. И если он ещё раз переступит порог нашего трактира, можешь побить его как следует и вышвырнуть прочь. Ты понял?

— Понял, — прогудел Мишаня низким, утробным голосом. Ему бы в опере петь. — Побить, вышвырнуть прочь и не пущать.

— Именно, — кивнула я. — Не пущать.

Вышибала вынес Прошку из избы. Егорка исчез ещё раньше. Ванюшка кинулся ко мне и обнял за колени:

— Мама!

Я погладила мягкие вихры цвета спелой пшеницы.

— Ты молодец, сынок, — прошептала я. — И вы молодцы, — обернулась к девочкам, прижавшимся к стене и смотревшим на меня с ужасом. Анушка держала в руках Сашеньку, а маленькая Дашутка прижималась к Машеньке и Сонюшке. — Ничего не бойтесь. Дядька здесь больше не появится.

Я улыбнулась детям, обняла каждого, чтобы растормошить и заставить отмереть. Когда девочки расслабились, отправилась искать Егорку.

Как бы там ни было, он тоже мой сын. Пусть и воспитан отцом по образу и подобию своему. Но у меня ещё есть время всё исправить и сделать из мальчишки хорошего человека.

А Прошка в трактире больше так и не появился. Он ещё погудел несколько дней в городе, заливая обиду, и убрался прочь в неизвестном направлении.

В общем то, потом мне его даже жаль стало. Пришёл, понимаешь, мужик бабе «ума добавить». А она мало того, что речи стала вести непонятные, так ещё и кочергой отходила. И ладно бы она была одна — так вышибала скрутил «почти главу семейства», нахлобучил ему и вынес прочь, словно дитя малое. Ну как тут не обидеться?!

Егорка прятался в конюшне. Он забрался в самый дальний денник, который почти всегда пустовал, рухнул на кучу старой полуистлевшей соломы и рыдал в голос. Бедный мальчишка…

Из всех детей покойный Трохим выделял только Егорку. Позволял ему больше всех, называл наследником, по своему гордился крепким и нагловатым сыном. Не удивительно, что мальчишка тянулся к нему и старался быть таким, каким хотел видеть его отец.

Но в памяти Олеси я нашла и другое… Егорка кричал на сестёр, колотил их, был груб с ними и с матерью. Однако зимой, в самую студеную пору, когда в трактире не было гостей по несколько дней и им приходилось голодать, именно Егорка таскал из чулана еду сёстрам. Отец давал ему ключи и позволял заходить туда одному, тогда как Олесю всегда сопровождал сам, и потому она не могла взять больше, чем нужно.

— Егорушка, — я присела рядом и коснулась его плеча. Он сердито дёрнул телом, стряхивая мою руку, и продолжил плакать. — Нельзя быть грубым с другими и не получить грубость в ответ…

Он ничего не ответил, но мою ладонь, которой я погладила его по волосам, сбрасывать не стал.

— А на силу всегда может найтись другая сила, понимаешь? Я сильнее тебя, а Мишаня сильнее дяди Прошки…