Несмотря на это сделала шаг, затем второй. Спокойно, но с той самой сдержанностью, когда боишься оступиться не только телом, но и лицом — перед новой реальностью, перед ним, перед самой собой. Словно в этих ступенях заключалась проверка: не сломаюсь ли? Не дам ли слабину?
На полпути вниз я вдруг уловила, как замедлился и его шаг — как будто он был рядом. Не слишком близко, не навязчиво, не так, чтобы вызывать напряжение. Просто рядом. Спокойное, почти невесомое присутствие, от которого почему-то стало чуть… легче. Неуютно — нет. Не безопасно. Но ровно настолько стабильно, чтобы не сорваться. И в этой странной тишине между нами появилось нечто новое — не согласие, не симпатия, а скорее понимание, что этот спуск — не только к ужину, но и в неизбежность.
Мы почти достигли нижнего пролёта, когда я уловила движение краем глаза: Вэлмир поравнялся со мной, как будто спуск завершал не один, а вместе. Никакой демонстративной галантности, никакого лишнего жеста — просто шаг в ногу. Этого хватило, чтобы я почувствовала, как снова напрягаюсь, будто интуитивно ожидая от него очередного холодного комментария или язвительного замечания. Но он молчал.
Мы свернули в коридор, где запахи кухни вплетались в воздух, и вдалеке уже виднелись массивные двери, за которыми нас ждала трапеза — скорее официальная процедура, чем ужин. Тяжёлые канделябры отбрасывали мягкий свет на стены, приглушая мрак длинного зала. Где-то позади послышался шорох шагов слуг, но никто не осмелился приблизиться. Нас словно выделяли особым невидимым полем, где чужим не было места.
Уже перед самыми дверями, когда мы почти остановились, чтобы их отворили, он внезапно повернул голову ко мне, небрежно, словно мимоходом, и произнёс вполголоса:
— Вы первая женщина, которая так яростно со мной спорила.
Я прищурилась, и уголки губ чуть дрогнули. Меньше всего ожидала услышать от него столь странный комментарий, где он словно пытается показаться своё восхищение и удивление, но при этом подаёт факт сухо и без эмоций.
— И каков итог? — тихо спросила я, не отводя взгляда.
— Итог в том, — он чуть склонил голову, — что вы всё ещё стоите рядом. Остальные либо молчали, либо уходили.
Двери отворились прежде, чем я успела что-либо ответить. Тепло зала и мягкий свет люстр окутали нас, и всё вокруг словно подстроилось под новую роль — ту, в которой мы должны были сидеть за одним столом, говорить ровно и вежливо, создавать видимость влюблённой пары. Хотела бы я знать, сколько лжи уместится в ближайшем часу.
Правда, один момент никак не укладывался в голове. Он говорил, что каждый в этом доме прекрасно осведомлён, кто я на самом деле, и что ни для кого не секрет, насколько подставным является мой статус. Тогда зачем вся эта игра в жениха и невесту перед слугами? Почему каждый, без исключения, был вежлив, учтив и подчеркнуто почтителен? Ведь при такой осведомлённости большинство на их месте позволило бы себе не замечать чужачку на птичьих правах — не грубить, но и не расшаркиваться. Служба есть служба, особенно на публике. Они бы справились без излишнего усердия. А здесь — всё иначе.
Тем не менее я спокойно села на стул, который мне бесшумно пододвинул сам Вэлмир. Это была, по всей видимости, новая форма «галантности» в его исполнении — демонстративная и молчаливая. Я осмотрела стол, заставленный блюдами. Пожалуй, всё это должно было вызывать восторг — запахи пряностей, жареное мясо, свежий хлеб, фруктовые подносы. Но после дороги, выматывающего спора и разочарования в договоре аппетит будто испарился. Желудок оставался пустым, но мысли были слишком тяжёлыми, чтобы думать о еде.
Вэлмир, напротив, вёл себя так, будто ничего и не происходило. Он спокойно устроился на своём массивном кресле во главе стола, взял бокал с вином, отпил, а затем без лишней суеты принялся за сочный кусок мяса в густой подливе с каким-то гарниром.
Пересилив себя, ограничилась бокалом сока и парой ложек омлета с грибами — он оказался неожиданно нежным, с лёгким ароматом пряных трав, но дальше еда не лезла. Всё, что я могла сейчас переварить, — это усталость и раздражение. Жевать приходилось через силу, будто таким образом я выполняла очередной пункт из списка приличий, которым должна следовать.
Вэлмир по-прежнему не произносил ни слова, сосредоточенно доедал ужин, не проявляя ни малейшего интереса к моей персоне. Будто споров в кабинете не было, будто мы — не новоиспечённые партнёры по странной сделке, а два посторонних человека, случайно оказавшихся за одним столом.
Когда я встала, он лишь бросил короткий взгляд и, отставив салфетку, поднялся. Не предложил руки, не попытался заговорить, просто двинулся к выходу, а я — за ним. Он решил отставить знакомство со слугами и лично сопроводить меня до новой комнаты, что было весьма неожиданно с его стороны. Мы шли по всё тем же молчаливым коридорам, пока он не остановился у одной из дверей северного крыла. Повернувшись ко мне, Вэлмир наконец заговорил:
— К договору вернёмся завтра. — Он говорил спокойно, почти лениво, словно речь шла о пустяке. — У тебя будет время всё обдумать. Комната отныне в твоём полном распоряжении и старайся ко мне обращаться тоже на «ты» в обычной обстановке, а не только в эмоциональные моменты, — он слегка кивнул на дверь. — Отдыхай.
Я лишь кивнула в ответ. Усталость уже начинала брать верх. Хотелось поскорее оказаться под струями воды и провалиться в сон — без мыслей, разговоров и его ледяных взглядов. Не дожидаясь, пока герцог уйдёт, вошла внутрь, плотно закрыла за собой дверь и, не включая свет, прислонилась к прохладной стене. На секунду замерла, закрыв глаза, и позволила себе выдохнуть.
Плечи осели, колени подогнулись, и я медленно опустилась на пол, чувствуя, как напряжение вместе с телом соскальзывает вниз. Камень под спиной был холодным, но в этой прохладе было что-то спасительное. Глаза слипались, будто кто-то незримо тянул за веко. Всего лишь минута — просто отдышаться, и потом дойду до ванной…
Но внезапно всё изменилось. Во рту пересохло мгновенно, дыхание сбилось, сердце застучало неровно. Я попыталась приподняться, но тело будто онемело — ни руки, ни ноги не слушались. По позвоночнику прокатилась горячая волна, сменившаяся липкой, вязкой слабостью. Это было не просто переутомление.
Жар оплёл грудь, будто меня окутало невидимое пламя. Я попыталась пошевелить пальцами — тщетно. Лёгкая паника зашевелилась внутри, сначала осторожно, затем ярче, сильнее, словно пробуя границы моей воли. Острая догадка тут же посетила мою голову.
Горько усмехнулась — как же иронично всё вышло. Приехать в дом, полный правил и льда, выдержать бойню слов с его светлостью, отказаться от полноценного ужина и умереть отравленной уже в первый вечер. Даже для меня это слишком драматично.
Сознание начинало расплываться. Всё вокруг будто размыло — стены, пол, даже мягкий свет бра из-за спины. Голова опустилась на плечо, а сердце стучало глухо, будто из-под воды. Я пыталась двинуть рукой, крикнуть, закричать, хотя бы прошептать, но ничего не выходило. Ни один мускул не слушался.
В какой-то момент в груди вспыхнула паника. Настоящая, хищная. Я не чувствовала тела — как будто оно осталось снаружи, а сознание — заточено внутри, в каком-то плотном коконе. Перед глазами будто вспыхнула тень — не фигура, не силуэт, просто движение за гранью восприятия. И в ту же секунду всё исчезло, но ненадолго.
Пробуждение было резким и жестким — меня резко окатило холодом. Ледяная струя хлестнула по лицу — внезапно, без предупреждения. Я резко открыла глаза, захлебнувшись в собственном вдохе. Мир дёрнулся, шатнулся, а потом выровнялся, и я поняла: потолок качается не потому, что я теряю сознание — просто он действительно движется. Меня везли в неизвестном направлении.
Резкий запах сырой ткани и пыльного дерева ударил в нос. Глаза до конца не фокусировались, но я различила тёмный интерьер повозки, колыхающийся в такт глухому стуку колёс. Хотела подняться — и тут же рванулась, напрягая руки, но не смогла. Плотные и крепкие верёвки жгут запястья, словно я опасный преступник. Ноги тоже скованы, но не так сильно по сравнению с руками.
