Я толкнула створку и вошла, не сразу переступив порог, а будто шагнув в ловушку. Взгляд сам собой метнулся по комнате, выискивая того, кто решился пожаловать с утра пораньше. Он сидел у окна — как будто был здесь всегда. Не гость, не чужак, а хозяин, терпеливо ждущий, когда ты наконец соблаговолишь появиться. Его поза казалась лениво-расслабленной: локоть на подлокотнике, в пальцах — край подушки кресла. Но что-то в нём настораживало сильнее, чем даже вчерашний удар по лицу.

Как только мои каблуки щёлкнули по полу, он повернул голову. Медленно, почти нехотя. Будто звук был не раздражающим, а ожидаемым.

— Леди Эйсхард, — произнёс Вэлмир Делавьер с той самой вежливостью, от которой по спине ползли мурашки.

Ни тени гнева, ни упрёка. Ни иронии, ни любопытства. Его голос был ровным — пугающе ровным, как у человека, который смотрит на тебя не как на личность, а как на решение. На нечто, что нужно рассчитать и, если понадобится, устранить.

Я остановилась в нескольких шагах от него. Ровно настолько, чтобы не быть слишком близко. Не выдать, как хочется уйти. Даже не поздоровалась и не произнесла ни слова. Только стояла, глядя на него, и пыталась удержать дыхание, пока сердце не ударило пару раз мимо ритма.

Он посмотрел на меня так, будто перед ним не человек, а сбившаяся с маршрута шахматная фигура, которая вдруг вздумала, что способна ходить произвольно. Никакой ярости, ни удивления, только тонкая смесь снисхождения и холодного анализа. А у меня душа сорвалась вниз, будто по ступеням — в пятки, в пол, в подземелье под этим домом. И, будь моя воля, она бы уже там осваивалась — в полной темноте, подальше от последствий собственных необдуманных решений.

— Я подумал, что вы предпочтёте разговор утром, а не на публике, — произнёс он размеренно, словно просто делал ход в своей привычной парий. — Тем более, раз уж вы предложили сделку… было бы невежливо с моей стороны не отреагировать.

Фраза “ты влипла” стала настолько громкой, что я едва не озвучила её вслух. Это был даже не страх, а именно понимание. Осознание, что теперь всё по-настоящему. Не игра, не театр на балу. А реальность, где каждое слово имеет цену, а любая ошибка — последствия.

— Полагаю, вы предпочли бы вести диалог без лишних ушей, — продолжал он, не вставая. Ни малейшего напряжения в позе, всё та же ленивость зверя, уверенного, что добыча никуда не денется. — Иначе зачем идти на такой шаг… в саду, под луной, где даже воздух был готов выдать вас с потрохами?

Я с трудом сглотнула, но не отвела взгляда. Он не чувствовал неловкости. Ни тени сомнения, ни попытки дать мне пространство. Напротив — слова, словно отточенные лезвия, летели в самую суть, не раня напрямую, но лишая возможности сделать шаг назад. И всё же я кивнула. Лучше говорить, чем продолжать стоять на краю. Хуже — уже, пожалуй, не станет.

— Возможно, я допустила ошибку, — проговорила медленно, стараясь держать голос ровным. — Но тогда… мне был нужен выход. Любой. И вы — вы были единственным, кто мог его дать. Кто мог вытащить меня из клетки, в которую меня загоняли так настойчиво, что уже не осталось воздуха.

Он не сразу ответил. Только слегка наклонил голову, как будто разглядывал новую шахматную партию — и пока не решал, что именно с ней делать.

— А теперь вы хотите, чтобы я поверил, что всё сказанное вами там было… просто импровизацией под давлением? — в его голосе скользнула насмешка, слишком лёгкая, чтобы быть случайной. — Любопытная стратегия. Сначала — дерзкое признание, потом — осторожное отступление. Почти трогательно.

Я напряглась, но взгляда не отвела. Он точно знал, как разрушать защиту — шаг за шагом, без спешки и видимого давления. Поднялся с кресла медленно, лениво, будто потягивался после долгого сна. Но в этой неторопливости было что-то тревожное — как в хищнике, уверенном, что жертва уже загнана и с места не сдвинется.

— Учитывая вашу оговорку об артефакте… — его голос прозвучал мягко, почти задумчиво, но каждое слово было отточено. — Склонен полагать: либо вы безумны, либо действительно обладаете чем-то ценным.

— А если и так? — спросила я, с трудом сохранив твёрдость в голосе. Он всё же дрогнул, но я не сделала ни шага назад.

— Тогда я слушаю, — тихо ответил он и приблизился. — Только без спектаклей. Вчера вы уже исчерпали аванс на театральные жесты. Я не люблю играть вслепую.

Он остановился почти вплотную — достаточно близко, чтобы чувствовалось тепло его тела, но не настолько, чтобы можно было обвинить в фамильярности. Давление исходило от него не словом, а самим фактом присутствия — властного, уверенного, слишком сильного. Его рост, взгляд, манера говорить — всё в нём подчиняло. А молчание, что повисло в воздухе, било сильнее любого обвинения.

Я выдохнула, медленно, стараясь не выдать дрожь, что скользнула вниз по позвоночнику. Колени подрагивали, но платье надёжно скрывало слабость. Влажные ладони спрятала в складках юбки, сжала пальцы в кулаки, будто от этого могла обрести устойчивость. И всё-таки подняла глаза, посмотрела без вызова, но и без попытки отступить.

Он стоял так близко, что я ощущала, как воздух между нами меняет плотность. В нём не было грубости — лишь точный, продуманный напор, как будто он делал единственный возможный ход в тщательно выверенной партии.

— Ну? — голос был низкий, почти мягкий, но от этого только страшнее. — У вас есть ровно один шанс. И я всё ещё не уверен, что вы его не потратите зря.

Я прикусила щеку изнутри, чувствуя, как по коже пробегает холод. Он здесь не для вежливого утреннего визита. Он пришёл понять, представляю ли я хоть какую-то ценность. И если нет — исчезну из его поля зрения, как пыль с лакированного сапога.

Я сжала челюсть, стараясь держаться. Герцог слишком близко и слишком опасен, в любой момент может выхватить свой любимый кинжал и убить меня прямо на месте, стоит сделать неверный шаг на минном поле. Всё внутри кричало: беги. Но разум напоминал — я сама начала столь опасную аферу. Теперь нельзя сделать ни одного неверного шага.

— Я не собираюсь выкладывать всё сразу, это было бы неразумно с моей стороны…— сказала негромко. — Я знаю, где его искать и, возможно, даже как к нему добраться. Но говорить вслепую — глупо. Я не прошу доверия, прошу сделки. Мне нужна защита. И возможность остаться вне политических браков и угроз. А вам — информация, которую так просто не найти.

Лицо герцога не изменилось, но в его взгляде мелькнул проблеск чего-то иного. Интерес? Недоверие? Презрение? Я не успела понять, он уже снова скрыл всё под маской ледяного спокойствия.

— Приятно знать, что вы хотя бы осознаёте разницу между смелостью и глупостью, — произнёс аристократ спокойно.

Ни улыбки, ни раздражения, ни проблеска эмоций, которые могли бы дать понять на верном ли пути. Лишь усталый, ледяной интерес, будто я была одной из сотен интриганок, от которых не ждут ничего, кроме очередной пустой игры.

Выдержала паузу, тщательно продумывая свои следующие слова и уже мысленно ставя крест на удачной сделке с монстром, что так умело мной пытается манипулировать. Я подняла подбородок, стараясь выглядеть уверенной и не упасть в своих глазах слишком низко. Мне уже по горло хватило чувства страха перед человеком с огромной властью, а ведь он даже не пытался показать передо мной своё истинное лицо, которое всегда является его врагам.

— Мне известно, где может находиться один из ключей к артефакту, — бросила наконец. — Я не уверена, что он подлинный, но уверена, что вам будет это интересно.

— Мне? — Вэлмир чуть вскинул бровь, словно только что услышал глупость, на которую даже не рассчитывал. — Почему не тем, кто гоняется за ним открыто? Уж не надеетесь ли вы, что я, в отличие от них, не предам?

— Надеюсь, что вы — разумнее. У вас другая мотивация, в отличие от большинства.

— И вы, конечно же, её знаете?

Я чуть улыбнулась — уже почти по-настоящему. Он попался. Не полностью, но зацепился за наживку.