— Пусть он подождёт… — буркнула в подушку с таким чувством, будто прокляла незваного визитёра на семь жизней вперёд.

Но разум всё равно уже проснулся и начал работать — не по доброй воле, а из-за тревожного зуда под кожей: кто пришёл? Зачем? Почему именно ко мне и именно сейчас?

Голова гудела, в теле — ощущение, будто меня всю ночь били подушками, но не ради забавы. Мысль о том, что придётся встать, умыться, уложить волосы, надеть приличное платье, улыбаться и делать вид, что я не разваливаюсь на части, — вызывала почти физическое отчаяние. В голове успел прокрутиться целый поток ругательств, но я удержала их внутри, сквозь зубы сдерживая стон.

Стиснув зубы и выдохнув с такой тоской, будто собиралась на казнь, я наконец распахнула глаза и уставилась в потолок. Беспощадный свет пробивался сквозь занавески, и каждый его луч будто насмехался: «Доброе утро, леди Эйсхард, вставайте — сегодня вас ждут новые неприятности». Я медленно села, машинально проведя рукой по волосам, которые за ночь успели превратиться в небольшое стихийное бедствие.

— Розель, — прохрипела я, всё ещё цепляясь за остатки сна. — Кто он, этот гость? Или ты надеялась, что я просто выползу к первому встречному с разбитым лицом и спутанными волосами?

— Никак нет! — оживилась служанка, суетливо подавая мне халат. — Он очень вежливый. Представился… тихо, внятно, но я, признаться, испугалась и не переспросила. Сказал, что не намерен задерживаться надолго, но его взгляд… — она поёжилась, — …мне не понравился. Слишком спокойный. И как-то уж слишком… ваш.

— Мой? — переспросила я, натягивая халат и направляясь к умывальному столику. — Он — мой?

— В том смысле, что не смущается, как остальные. Сразу сел в кресло, будто весь дом давно его и, простите, стал дожидаться вас, а не ауденции. Он даже не пытался заглянуть в окно или поинтересоваться, сколько времени ему ждать. Только попросил чаю. Крепкого и без сахара.

Я замерла с полотенцем в руках. В голове проносилось только одно — без сахара. Вот теперь меня действительно пробрало, а по спине прошлась новая волна неприятного холода. Кто бы он ни был — это настораживало больше, чем если бы он явился с цветами, музыкантами и прокламацией.

— Ты точно не расслышала имени? Ни полслова?

— Ничего, госпожа, — покаянно опустив голову, отчиталась служанка. — Он посмотрел на меня так, что я и за чайником пошла, и в погреб сбегала, и вообще чуть не извинилась, что потревожила, хотя, казалось бы, он — гость.

Я встала, хмуро взглянула на своё отражение и вздохнула. Прекрасно. Похоже, судьба решила, что вчерашнего спектакля было мало и мне ещё только предстоит познать истинные муки. Никто из нас гостей не ждал, а на вчерашнем вечере никто не подходил для знакомства, чтобы сегодня заявиться с предложением о женитьбе. Да и с такими вопросами в первую очередь принято идти к родителям, а уже после ко мне знакомиться поближе и рассматривать в серьёз мою кандидатуру на роль жены.

— Хорошо, ничего страшного. Помоги мне собраться. Я хочу выглядеть достойно. Нет, не слишком нарядно. Просто так, чтобы никто не подумал, будто я спала в одежде и готова к побегу.

Розель кивнула, вспорхнула к гардеробу и стала перебирать платья, пока я по-прежнему пыталась стряхнуть с себя недосып, страх и дурные предчувствия. Кто бы ты ни был, таинственный утренний визитёр, ты выбрал очень неподходящий день.

Розель задумчиво обвела взглядом гардероб, будто уже мысленно собирала образ, подходящий под настроение нерадостного утра с ещё пока неизвестными последствиями. Через несколько секунд её руки уверенно потянулись к платью из плотного небесно-голубого шёлка. Она встряхнула его лёгким, но отточенным движением, как будто проверяла не только наличие складок, но и уместность наряда перед тем, кого впустили в дом без спроса, но с особым почётом.

Материя отозвалась мягким шелестом — холодным, как утро, и в то же время ласковым, как приглушённое солнце за окном. Ткань мерцала сдержанно, без намёка на вычурность — как раз в моём вкусе. Ни лишнего кружева, ни позолоты, ни навязчивых деталей. Всё в этом платье говорило: я не собираюсь производить впечатление, но если это случится — виноват будет взгляд.

Дополнительный плюс — фасон не требовал корсета. Уже за это наряд можно было назвать лучшим выбором утра. Я медленно повернулась к зеркалу, оценивая силуэт. Наклонила голову, прищурилась — будто надеялась разглядеть что-то, что подскажет, как лучше справиться с будущей встречей. Лицо всё ещё хранило следы усталости, губы чуть побледнели, но взгляд был вполне боевым. Хотя за ним всё ещё пряталась тревога, от которой так и не удалось избавиться.

— Подойдёт. Остаётся только что-нибудь придумать с волосами… Что-нибудь простое, без демонстрации статуса, как это сейчас модно у моих сверстниц, — поморщилась я, даже не пытаясь скрыть усталость в голосе. На самом деле больше всего хотелось спрятаться под одеяло и забыть обо всём — хотя бы до обеда.

— Сразу видно — речь пойдёт о серьёзных переговорах, — хмыкнула Розель, но спорить не стала.

Уже через пару минут её ловкие пальцы уверенно закалывали пряди, шпилька за шпилькой. Волосы она аккуратно уложила так, чтобы открыть лицо, оставив лишь лёгкие, почти небрежные завитки у висков — лёгкий штрих, создающий иллюзию непринуждённости.

— Надеюсь, тот, кто там внизу, оценит, сколько труда было вложено, чтобы вы выглядели так, будто не прикладывали к этому никаких усилий, — весело прокомментировала она.

— Если он заметит хоть что-то кроме себя, это уже будет неожиданно, — буркнула я, поправляя серёжку и бросая взгляд на своё отражение.

Взгляд ещё немного потухший, уголок губ всё ещё треснут, но уже не кровит. Щека чуть отёкшая, но если не всматриваться — почти не заметно. В остальном — вполне сносно. Выглядеть «на отлично» не входило в мои сегодняшние цели. Главное — не терять самообладания и следить за речью.

Я уже почти была готова признать, кто именно может ожидать меня внизу, но не осмеливалась сформулировать эту мысль вслух. Пока — нет. Пока она должна оставаться абсурдной. Потому что если окажется правдой… мне придётся спуститься и посмотреть в лицо собственной глупости.

Платье село безукоризненно — подчёркивало осанку, сглаживало последствия вчерашнего позора и даже будто защищало. Длинные рукава скрывали синяки на запястьях, напоминание о хватке Луиджи, а небесно-голубой цвет убирал болезненную бледность с лица, делая кожу чуть теплее. Всё выглядело спокойно, сдержанно, но в то же время достаточно внушительно, чтобы не дать повода для сочувствия или жалости.

Я сделала глубокий вдох, позволила себе пару секунд тишины перед зеркалом, а потом поднялась со своего места, пока не появилась предательская мысль запереться.

— Можно идти, — сказала вслух скорее для самой себя.

— Вы точно хотите… — с сомнением начала Розель, но я уже была у двери.

— Нет. Но всё равно пойду, — бросила я, даже не оборачиваясь, и шагнула в коридор.

Дом встретил меня глухой, непривычной тишиной. Где-то внизу отсчитывали время старые часы, и только стук моих каблуков эхом отдавался по мраморному полу. Ни шороха, ни голосов, ни привычного движения — как будто весь дом затаил дыхание вместе со мной.

Ступени казались длиннее обычного, воздух — плотнее. Каждый шаг был отмерен, будто не к завтраку я спускалась, а на дипломатическую дуэль. И кто бы ни ждал внизу — он уже победил одну сторону, просто появившись.

И всё же я шла. Медленно, не позволяя себе ни единого колебания, с прямой спиной и упрямой мыслью, что назад дороги больше нет. В голове прокручивались возможные варианты разговора — с кем бы ни предстояло столкнуться. Отступать бессмысленно. Слишком поздно. Да и нечего.

Дверь в малую гостиную была приоткрыта. Я остановилась на полпути и на секунду задержала дыхание, вслушиваясь в звуки за ней. Ни голосов, ни шагов. Только лёгкий скрип кресла, будто кто-то сменил позу, и спокойное, убаюкивающее цоканье часов, что висели на стене. Спокойствие в комнате казалось почти искусственным — ровным и безупречно выверенным, как перед бурей. Слишком тихо, чтобы не настораживать.