Когда за гостями захлопнулась дверь, в зале повисло оглушающее молчание. Оно было таким плотным, что казалось — воздух стал вязким. Только спустя несколько секунд матушка выдохнула — медленно, с усталой грацией женщины, выжившей в политической буре. Она провела рукой по виску, словно стряхивая с себя последний след присутствия нежеланных гостей.

— Что ж… Всё могло закончиться куда хуже, — негромко произнесла матушка, бросив на меня внимательный, чуть изучающий взгляд. Жестом она пригласила меня следовать за собой, и я, чувствуя, как в животе завязывается тугой узел, подчинилась без лишних вопросов. — Но, к сожалению, на этом вечер не заканчивается. Есть ещё один момент, который мы не обсудили заранее. Прости, мы с отцом решили… не нагружать тебя лишним перед ужином.

— Не нагружать? — я приподняла бровь, хотя уже чувствовала, как внутри поднимается знакомая волна — не страха даже, а утомления. Очередная «мелочь» с привкусом беды. — О чём речь?

В это время отец, уже устроившийся в своём кресле, устало провёл рукой по лицу и на несколько секунд прикрыл глаза, будто подбирал слова. Он выглядел так, словно ему хотелось выкурить что-то крепкое — или хотя бы выпить, желательно до того, как начнётся следующая буря.

Я напряглась. То, как он медлил, говорило само за себя. Это было нечто большее, чем просто «неприятная обязанность». И почему-то уверенность в том, что меня сегодня отпустят, рассыпалась в прах.

— Через два дня состоится бал у маркизы Делавир, — наконец сообщил он, голос его звучал сдержанно, но в каждом слове сквозила неизбежность. — Один из тех приёмов, что не пропускает ни одна значимая семья столицы. Мы получили приглашение. И отказаться, увы, не можем.

Меня будто прошибло молнией. Я не сразу смогла ответить — язык словно прилип к нёбу. Мысль о том, что после всего пережитого сегодня мне придётся снова облачиться в несвойственную и совершенно новую для себя светскую маску, улыбаться, изображать безмятежность и терпеть пустые, напыщенные разговоры, вызывала глухой протест где-то под рёбрами. А хуже всего — я помнила этот бал, о котором шла речь.

Именно на нём Эления была официально представлена как невеста Луиджи Уинтерли. До того ходили только слухи в высшем обществе, но именно тогда она обрела статус «занятой», и всё общество приняло это за свершившийся факт. И теперь я должна появиться на этом же балу, но при других обстоятельствах. Похоже, так просто всё не закончится.

— Думаю, теперь у тебя будет другой статус, — произнесла матушка. В её голосе не было ни нажима, ни холодной строгости — лишь мягкость, вплетённая в уверенность. — Незамужняя, но свободная. Поверь, это вызовет куда больший интерес, чем ты думаешь.

Я перевела взгляд на неё. В её чертах не было ни капли иронии. Только тонкий оттенок беспокойства, чуть заметный в складке у губ. И, возможно, ожидание. Я чувствовала, что этот бал — больше, чем просто событие. Это первая сцена моей новой роли. И у меня не было права забыть, с какой историей вышла на этот свет.

— А также даст нам шанс показать, что семья Эйсхард не боится говорить правду и не теряет достоинства, даже когда рвёт связи, — сдержанно, но весомо проговорил отец. Его тон не оставлял сомнений: он уже просчитал возможные последствия и был готов встретить их лицом к лицу. — Но не стоит преждевременно скидывать Уинтерли со счетов. Поверь, они ещё покажут свою истинную суть. Подлость редко уходит тихо — она всегда ищет способ ударить в спину.

Я кивнула, не споря. В голове уже стремительно разворачивалась картина предстоящего бала. Люстры, перешёптывания, взгляды через плечо. Все те, кто когда-то был частью жизни настоящей Элении, — они точно заметят перемены. Уж слишком хорошо они знали прежнюю — ту, которую презрительно считали глупой, наивной, ведомой.

Я всё ещё не знала, насколько это было правдой. Чем больше узнаю о своей предшественнице, тем сильнее закрадывается мысль: а не был ли образ, показанный читателю, искажён? Возможно, за неприглядной оболочкой скрывалась вовсе не слабость, а тщательно заученная роль. Или же её просто задушили — медленно, изощрённо — до того, как она успела стать собой.

Во мне вспыхнуло странное чувство — как искра в груди, неведомая, но яркая. Смешение тревоги, предвкушения и чего-то озорного. Однако расслабляться я не спешила. Напротив — теперь особенно важно продумать каждый шаг, каждое слово, каждую улыбку на балу. Внимательно присмотреться к тем, кто захочет подойти под видом старой «подруги». Не стоит даже надеяться, что среди них найдутся по-настоящему верные. За весь день ни один из них не напомнил о себе.

Ни весёлые собутыльники, ни прежние фавориты, ни так называемые «близкие» — никто даже не попытался выйти на связь. А ведь в этом мире хватает способов для общения: пусть тут нет телефонов и интернета, но магических артефактов — в избытке. Один из них — сферический передатчик — стоит прямо у меня на тумбочке. Безмолвен. Ни вспышки, ни звука, ни дрожания.

По книге у Элении была своя свита — напыщенные прихвостни, пиявки и «друзья», с которыми она якобы делила пиры и сплетни. Но, похоже, в реальности всё было куда тише. Наверное, так даже лучше.

Около часа ушло на обсуждение предстоящего бала и попытки просчитать все возможные ходы Уинтерли. Мы перебрали десятки вариантов — от примитивной лжи до попыток спровоцировать меня на публичную ссору. Но, признаться, никто из новообретённых родителей по-настоящему не верил, что они опустятся до самого низкого. Зато я не была в этом так уверена. Здесь, в этом свете, честь — не ценность, а инструмент. А репутация — лишь декорация, которую легко сорвать.

Особенно, если речь идёт о девушке. Одной неловкой сцены вполне достаточно: «случайно» оказаться с кем-то в одной комнате, в неположенный час, при сомнительных обстоятельствах и всё. Дальше работает лишь молва. А молва здесь смертоносна. Она не нуждается в доказательствах, только в удобной постановке.

Я слушала, делая вид, что всё под контролем, но внутри уже выстраивала собственную защиту. Большинство аристократов — как мой отец — верят, что окружающие столь же благородны, как и они сами. Увы, мерзавцы здесь не исключение, а правило. Просто они умело прячут когти под перчатками и улыбаются чуть шире, чем требуется.

Луиджи — один из таких. Как и его отец, он привык подбирать слова, льстить, рассыпаться в комплиментах, выставляя себя в выгодном свете. Единственный их просчёт — графиня. Женщина, которая считает всех и всё своей собственностью, и не стесняется об этом напоминать.

Именно она со своими стереотипами и жадностью превратила их некогда беззаботное существование в борьбу за выживание, в жалкую игру на грани банкротства, прикрытую шелестом шёлковых тканей и жеманных улыбок. Даже мой новоиспечённый отец, при всей своей прозорливости, не смог разглядеть всю глубину их положения. Я не могу быть уверена, что он до конца верит в их благополучие — но точно знаю одно: я не позволю себя поставить в позицию жертвы.

Когда разговор подошёл к концу, я вежливо попрощалась с родителями, позволив себе короткий кивок, и покинула гостиную. Шаги гулко отдавались по мраморному полу, словно подчёркивая моё состояние — сосредоточенность, вперемешку с внутренней усталостью. Мимо проходили слуги, кто-то что-то уносил, кто-то, наоборот, расставлял на полках — но я никого не замечала. Мой взгляд был направлен вперёд, сквозь отражения в полированных зеркалах, сквозь приглушённый свет, будто я шла не по дому, а по тонкой грани между планами. Между тем, кем должна быть — и кем стать могу.

В собственной комнате я бесшумно прикрыла дверь и на миг прислонилась к ней спиной, позволяя себе короткий выдох и прикрытые глаза. Приём у маркизы будет далеко не безобидным — за тонкими улыбками прячутся острые когти, а шелк платьев лишь маскирует лицемерие. Бал — это сцена, где взгляд весит больше слов, а шаг в сторону может стать фатальным.

Мне придётся не только оставить прошлое настоящей Элении за спиной, но и выстроить новые связи с теми, кто действительно может повлиять на ход предстоящих событий. Этот мир ждут перемены — и я не намерена тянуть за собой тех, кто ни разу не показал себя способным на что-то большее, чем дешёвые интриги и уличные аферы.