— Завтра поеду, — поднял голову. Я уже не мог быть вдали от них. Хотя бы просто пообщаться, начать налаживать контакт. Пусть не переезжают, пока не доверятся мне полностью, но нужно что-то делать. Я не умел бездействовать! Сколько спас жизней, пора и свою спасти! Это могли сделать мои любимые: мне многого не нужно — жена, сын и дочь, все!

— Я останусь с Сабиной. Поживу у вас пока.

— Можно? — в дверь моей спальни постучали. Отец. Сложно определить наши отношения сейчас: это не ненависть или злость, но рядом… Он сейчас для меня лишний. Это плохо: родители и дети должны быть дружны, но…

— Я вас оставлю, — произнесла мама и поднялась. Мне улыбнулась, на отца взглянула жестко. Да, виду него как у побитого пса.

Я тоже поднялся, руки на груди сложил, разговор не начинал — ждал.

— Прости меня, сын.

Хм, кто-то научился извиняться? Для всего человечества это мелочь, но для привыкшего к собственной правоте Булата Зелимхановича Сафарова — это шаг!

— Я и не предполагал, что у вас настолько серьезно было… Мама рассказала… — обреченно уронил руки. — Я думал, это просто так, для досуга. Потом решил, что ты из-за Сабины решил… Александра умеет с детьми…

— Хватит, отец, — устало прервал. — Я любил Сашу семь лет назад и люблю сейчас. Это всегда для меня было серьезно. И для нее тоже. Она сына мне родила, вырастила прекрасного мальчика, вытянула без поддержки и помощи. Зубы сжала и ни копейки не попросила! — я злился и одновременно восхищался упрямством и гордостью этой женщины. Все им хотел бы дать, весь мир к ногам положить, но я опоздал на целую маленькую жизнь.

— Тебе не передо мной нужно извиняться. Не передо мной.

Надеюсь, отец понял, чье прощение необходимо, чтобы оставаться частью моей семьи…

Саша

— Мам? — Тимоша вошел на кухню, и я поторопилась закончить разговор. Я очень соскучилась по Адаму, очень-очень. Одна ночь вместе. Ночь полнейшего единения тел и душ, и больше я не видела себя без него. Это мужское и женское, это только между нами. Но у нас сын; это должно было объединить, а получалось, что разъединило. — С ним говорила? — насупился.

Я дала время сыну: не лезла с разговорами и объяснениями. Сегодня его мир перевернулся, пусть у него будет хотя бы день на личное осмысление, дальше помогу. Мы поможем!

— Да. Звонил Адам, — положила телефон на столешницу. — Время — двенадцать ночи, почему не спим? — уперла руки в бока и улыбнулась. Тимоша должен чувствовать, что поменяться могло все, но не моя любовь к нему.

— Как они там? — скупо поинтересовался, игнорируя вопрос о своем сне.

— Скучают, — это было чистой правдой.

— Завтра позвоню Сабине. У меня там паяльник остался… Ну чтобы ничего не случилось, — видно было, что он тоже скучал.

— Сестре, — тихо произнесла. — Она твоя сестричка, — обняла за плечи и развернула. — Пойдем спать.

— Мама, — мы вдвоем устроились на диване. Я решила сегодня лечь с сыном, — а он, — да, теперь Тима называл Адама исключительно местоимениями, — сильно тебя обидел?

— Сынок, Тимочка, — поцеловала, — давай завтра поговорим. Сегодня уже поздно. Утро вечера мудренее, — зевнула.

Сын обнял меня, ногу закинул и уснул моментально. У меня так не получилось, поэтому в темноте смотрела на кольцо, надетое Адамом. Вещи я не собирала, да и Тимоша ушел налегке. Только сумочка с мелочами и кольцо на безымянном пальце.

Теперь я невеста. Да, мне хотелось подумать о себе, о мужчине, о личном счастье. Вчера я была счастлива, несмотря на нюансы. Это не просто любовь: рядом с Адамом я чувствовала себя исключительно женщиной, той самой девочкой-девочкой, которая могла устать, заплакать и вообще у нее лапки. Он обнимет, поцелует и все возьмет на себя без лишних слов. С ним можно быть действительно за мужем, за стеной, в безопасности. Мне так всегда хотелось. Наверное, потому что не получала этого в жизни, начиная с отца.

Адам привязался к нашему сыну, не зная, что Тима его. Это многого стоит! Я полюбила его дочь: это тоже не просто красивые слова. Но самое главное, мы любили друг друга. А любовь должна побеждать — мне так мама говорила, и я ей всегда верила. Даже умирая, она обещала, что все будет хорошо, и я ей верила, хотя умирала от горя. Сейчас тоже верила!

За завтраком блинами с медом и нутеллой я осторожно начала разговор. Я должна помочь сыну понять наше с Адамом прошлое. Это сложно даже для взрослых, а мне ребенку нужно объяснить.

— Сынок, послушай, между мной и твоим папой… — да, я хотела привить ему мысль, что Сафаров — не просто дядя, он отец. Это навсегда. Даже если бы у нас не вышло, то Адам не отступил и не оставил сына безотцовщиной. — Между мной и Адамом были сильные чувства, но мы расстались. Некрасиво расстались.

— Почему? — Тима искренне недоумевал.

— У взрослых так бывает, — вздохнула тяжело. — Да и не только у них.

— Это как?

— Мальчишки девчонок за косички тягают, толкнуть могут, рюкзаком огреть. Мальчики внимание проявляют, а девочки обижаются. Отсюда и начинают расти ноги недопонимания, — криво и косо, но попыталась объяснить на пальцах. У нас, конечно, с Адамом все сложнее было, но, возможно, именно оттуда и росли ноги того самого «женщины с Венеры, а мужчины с Марса»?

— Я не буду обижать девочек! — решительно заявил Тимоша. — Никогда!

— Это здорово, — рассмеялась и продолжила: — Я была очень обижена на Адама. Я не сказала ему, что у нас будет ребенок. Он не знал про тебя ровно до момента, пока Сабина не сказала, — призналась сыну, что скрыла.

— Значит, он не бросал меня?

— Тебя нет, — покачала головой.

— Но он обидел тебя, — напомнил и сжал губы. Мой взрослый не по годам мальчик.

— Да, это так.

— Почему же ты его простила? — искренне не понимал.

Я задумалась. Такой простой и одновременно сложный вопрос. Почему? Наверное, потому, что я хочу быть счастливой, а не гордо несущей свою обиду. Я не хочу жить прошлым, я хочу любить. Я верила Адаму. Просто верила. Адам Сафаров — хороший человек, и я его люблю, мне этого достаточно.

— Я люблю его, — губы непроизвольно дрогнули в счастливой улыбке. — А он любит меня, — накрыла руку сына. — Тебя Адам тоже любит. Ты ведь почувствовал это, — напомнила и встала, нужно еще посуду помыть. Пусть сынок подумает. Тимоша еще ребенок, но он умел анализировать, а еще — искренне любить. Я уверена, что если он откроет сердечко навстречу отцу то тот никогда не разобьет его. Дети для Адама святое и я его в этом абсолютно поддерживала. Для меня тоже.

Следующие два дня Тима ходил задумчивый и не выпускал старый телефон из рук: общался с кем-то, я не лезла с расспросами. Ждала, когда решится выслушать отца. Адам тоже ждал. Мы много общались, с учетом его врачебной практики, запредельно много переписывались. Созванивались поздним вечером и разговаривали: мы оба скучали и оба хотели, чтобы лед между отцом и сыном тронулся. Адам проявлял чудеса терпеливого бездействия, но я кожей ощущала, что он на пределе.

— Иду! — крикнула, направляясь к двери. Мы только что пришли с площадки, обедать сели. Сын играл с друзьями, вроде веселился, но я слышала, что часто вспоминал дом Сафаровых и всех домочадцев, а еще лагерь, друга Стаса (ага, именно так), братьев Арджановых — близнецов Шейлы, сестры Адама, и сам кавказский праздник. Тимоша тоже привык к жизни с теми людьми. — Вы?! — изумилась, увидев Булата Зелимхановича.

— Здравствуйте, Саша, — протянул мне букет цветов и большой пакет с какой-то коробкой. — Я не знал, что Тимофею нравится, и вот… — взглянул виновато. Я прикрыла дверь и вышла на площадку. Не стала приглашать в квартиру: я не знала, зачем он пришел, а у меня там ребенок, не нужно ему слышать, если меня снова пришли унизить.

— Чего вы хотите? — Адама я простила, но не его отца. Я просто ему не доверяла. Милости просим в гости Юлию Германовну, но Сафаров-старший… Я ему не подходила, теперь такой дедушка нам не подходил!