— Я свободна, — взялась с умом за ответ, — и хотела пообщаться. Отношения… — картинно задумалась. — Не беспокойся, в загс завтра не потащу, но и друга себе не ищу. А еще я знаю, что ни одной женщине не понравится, если ее мужчина ищет женщин «для дружбы».

Богдан очень внимательно меня слушал и, кажется, делал выводы.

— У меня нет жены. Есть бывшая жена и сын.

И он отказался от встречи с ним, чтобы сходить в ресторан со мной. Судить не буду, это его личное дело. Но выводы сделаю. Мужчины-хорошие отцы — большая редкость и показатель: если своих не любят, то чужих не полюбят априори. А если у таких отцов любовь к детям строилась на вожделении к матери — это тоже плохой вариант.

— У меня тоже есть сын, которого я очень люблю, — и он сейчас играл в приставку с Адамом. Возможно, они на интуитивном уровне, по генетическому коду, на инстинктах тянулись друг к другу? Сафаров даже после обидного замечания, что никто для меня и никогда не был любимым, Тима полюбил. Да, именно так. Это все в доме заметили. Даже его мама. Да и мой Тимофей был в восторге от дяди Адама. Даже не знаю, как из этого выруливать… Ведь когда-то придется съезжать от них. Вариант рассказать правду не рассматривала! Это только все усложнит и испортит: между мной и сыном; между Тимом и Адамом; между Сафаровым и мной. Он убьет меня. Вот сейчас в этом не сомневалась.

— Я тоже люблю Степку, но с его мамой у нас сложные отношения, — взлохматил волосы. — Давай не будем об этом? Слишком для первого свидания. Расскажи о себе.

— А разве товарищ майор еще не имел на меня досье? — вздернула бровь, приступив к помидорам.

Богдану принесли большое блюдо с шикарным стейк-салатом и ароматной заправкой. Хорошее место и кухня прекрасная, даже пресловутый авокадо заиграл с перцем и лаймом.

— Я не пользуюсь служебным положением в личных целях, — заразительно рассмеялся. Беседа наконец-то сложилась: без напряжения и тяжести.

Через полтора часа нам принесли счет; я потянулась за картой…

— Ни в коем случае! — Богдан не позволил разделить пополам ужин. — Это не по-джентльменски.

— А как же современные тенденции? Партнерские отношения?

— Мне тридцать девять, Саша, я воспитан иначе, — оставил щедрые чаевые. — Может, прогуляемся? Прекрасный вечер, — пожал мне руку, галантно помогая подняться. Мы вышли из ресторана, думали, куда пойти, но у него зазвонил телефон. Богдан отошел, но я успела услышать голос мальчика.

— Все нормально? — майор вернулся минут через пять.

— Саш…

— Поезжай, — догадалась, что его сын попросил приехать. — Все хорошо, правда. Я понимаю, — прогуляться теплым вечером одной — замечательная идея.

— Прости. Можно хотя бы подвезти тебя?

— Не нужно. Я прогуляюсь, потом такси возьму.

Богдан кивнул и шагнул ко мне. Коснулся руки и сжал пальцы.

— Саша, мне очень понравилось с тобой общаться, — коснулся щеки и легко губами погладил мои губы. Нежно, но без всяких вспышек. Вряд ли состоится второе свидание…

— Я позвоню, — произнесла дежурную фразу и отправилась вверх по набережной.

Я давно так не гуляла: одна, с шоколадным трдельником в руках, не бежала и не торопилась, просто смотрела на людей, любовалась молодежью, резкой, свободной, шумной. Пары с детьми тоже были, и даже бабушки под ручку с дедушками чинно проплывали мимо. Было легко и интересно.

Вернулась в гнездо Сафарова часов в десять, как раз стемнело окончательно. Уличный свет мягко стелился по дорожкам, плясал на ярких бутонах ночных цветов, играл бликами на смурном лице мужчины…

Адам сидел на террасе: сам в кресле, ноги закинуты на стол, рядом кальян. Мне никак не пройти мимо Сафарова, поэтому я шагнула на ступеньку.

Он выпустил очередную густую струю, и в воздухе разлилась ягодная удушливая сладость. Я терпеть не могла все эти курительные смеси, да и сам господин Сафаров врач и должен знать, как это убийственно для сосудов.

— Нагулялась? — затянулся и убрал трубку. Расслабленный, движения плавные, взгляд замедленный, зрачок слегка расширен.

— Ты пил? — надоело мне прыгать между «вы» и «ты», да и после наших поцелуев это звучало как насмешка, причем именно надо мной.

— Сбалансировал, — и ловко цапнул меня за руку, усаживая на колени. — Сначала расширил сосуды, потом сузил, — и уткнулся носом мне в шею. — Ты так вкусно пахнешь, Саша… Олененок… — и глаза темные на меня поднял. Я хотела привычно взбрыкнуть, но… столько в них было одиночества.

— Тебе пора в люлю, — максимально ровно произнесла. Адам не должен слышать мое рваное дыхание и видеть, как внутри все дрожит от его близости. Глупая, глупая Саша. Чувствами я уже на граблях, вот-вот ударит по лбу. Но в этот раз ставки выше, чем мое бедное сердце: я больше не одна и не могла допустить, чтобы душа моего сына тоже пострадала, если снова придет разочарование.

— Проводишь? — шепнул, поглаживая мою спину, завораживая взглядом, согревая теплом дыхания.

— Нет, — я же кремень.

— Поцелуешь перед сном?

— Нет, — я все еще кремень. Кремень, который часто сидит на руках у своего триггерного соблазна.

— Тогда я тебя поцелую, — потянулся ко мне, но не к губам, а к шее: обхватил зубами нервную жилку и втянул в себя. Язык скользил по коже, ласкал мочку ушка, медленно и мучительно двигаясь к губам. Неспешно, эротично, с обещанием блаженства. Если бы этот миг можно было бы остановить, то я продлила бы этот поцелуй на целую вечность, но мне нужно понять, куда мы идем, кроме очевидного… Жить одним днем больше не для меня.

— Чего ты хочешь, Адам? — обхватила его лицо. Пусть смотрит и видит мои глаза, прежде чем ответить.

— Тебя.

— Сегодня?

— И сегодня, и завтра, через месяц, год… — гладил мое бедро через тонкую ткань комбинезона. Он взял мою руку и приложил к горячей груди, где билось его сердце. Рубашка расстегнута достаточно, чтобы я ощутила все, что могло подарить почти невинное касание. Только меня обжигало даже от мысли, что мы снова можем оказаться в обнаженных объятиях.

— В качестве кого? — тихо спросила. Я больше не в том положении, чтобы идти в будущее без ясной перспективы. Я должна знать, что не разменная монета до следующей удачной партии.

— Женщины, которая мне нужна… — обхватил меня нетерпеливо и потерся, вжал в себя, выдохнул болезненно-сладко. Это приятно: Саша-Олененок удовлетворилась бы этим ответом. Но мне его бесконечно мало.

— Это не то, — грустно улыбнулась и убрала его руки. — Пойду спать, — поднялась с колен.

— В смысле? — Сафаров настолько ошарашен и возбужден, что не понял, как дал мне подняться. Он мотнул головой и взглянул чуть более осознанно: — Что ты хочешь услышать? Скажи прямо.

— Да ничего, собственно, — шагнула к парадной двери. Надеюсь, все уже точно спят.

— Саша, — Адам накрыл мою руку, когда потянула за ручку дверь, — я люблю тебя. Ты же знаешь. Не можешь не знать!

Ах, какая новость! Я, значит, должна чувствовать и верить, даже когда поступки говорят об обратном!

— Наверное, ты бросил меня и женился на другой из-за большой и чистой любви ко мне?! — дернула дверь и вошла в тускло освещенный коридор. Тихо, только зарождающаяся злость и досада звенели оглушительно. Прошлое, не высказанное, болючее, оно, как старый шрам или неправильно сросшаяся кость, ныло и уродовало, когда особенно грустно.

— Да какая разница! — расслабленная леность ушла в закат. Адам вспыхнул кавказским факелом. — Тебе не понять, почему я так сделал. Это мужское!

— Да что ты! — резко развернулась, хлестнув тугим хвостом по мощной груди. — Вот и оставайся со своим мужским, пусть оно тебя ночью греет! — попыталась уйти. Не дал!

— Да что же тебе еще нужно, женщина?! Я люблю тебя! Мало, что ли?! — рычал мне в лицо. — Давай поженимся, если хочешь!

Я хочу! А он мне с барского плеча!

— Перестань! — шипела, отталкивая его. — По нашему договору приставания и рукоприкладство — нарушение контракта. Я могу уйти.

— Я тебя не отпущу. Ты и Тим будете жить здесь! — Это кто сказал?!