— Она — идеальный портал. Идеальный сосуд. Потому что в ней смешана кровь обоих родов. Кровь Кудеяровых и… моя. Да, Владимир. Мать Маруси, твоя дочь, была не так проста, как ты думал. Она полюбила. Полюбила одного из моих потомков. И родила это дитя. Дитя двух кровей. Идеальный ключ.

Владимир застыл, его лицо, бледное и до этого, стало белым. Оно исказилось от ужаса и запоздалого понимания.

— А Охотник… — она презрительно посмотрела на фигуру в черном плаще, которая теперь стояла неподвижно, как безвольная кукла. — Это моя марионетка. Мой голем-перевертыш. Созданный из боли, из ненависти. Идеальное орудие. Пока вы, идиоты, гонялись за ним по всему городу, я спокойно, методично готовила ритуал. Все было спланировано мной. Каждый шаг. Каждое убийство. Каждое похищение.

— Пять проклятых мест, пять жертвоприношений, — она рассмеялась. — А эти оборотни… замечательные собачки. Они так легко повелись на обещания власти и тщеславия. Они хотели доказать, что могут быть главными. И они присягнули мне, отдали свою волю. Жаль, что большую часть пришлось убить. Они оказались бесполезны. И вообще, я вам очень благодарна. Спасибо. Вы так быстро всегда приходили на помощь, подкачивая места своей собственной энергией, своей яростью. Пентаграмма работает, луна почти взошла.

Она посмотрела на нас почти с сочувствием.

— И кстати, вы молодцы. Прошли через свои страхи. Может, и не стоит вас убивать? Хотя… нет. Не стоит оставлять в живых тех, кто желает тебе смерти. А ты, Геннадий, — она посмотрела на пистолет в моей руке, — знай. Эта твоя штучка, даже с серебряными пулями, меня не убьет. Так что это просто бесполезный мусор.

Она снова улыбнулась своей хищной, победоносной улыбкой.

— Теперь мое время пришло. Поиграть. И вы, мои дорогие, станете первыми и последними свидетелями моего триумфа. Триумфа рода Навьих. Возрождения из пепла.

Она подняла руки. И в этот момент алтарь, черный, отполированный камень, вспыхнул тусклым, фиолетовым светом. Руны, начертанные на нем, засияли, ожили, по ним побежали огненные струйки. Воздух в зале задрожал, загудел, как натянутая струна.

Агафевна подошла к Марусе, которая все еще была без сознания, и подняла ее на руки. Она усадила ее на алтарь, который теперь походил на трон из черного обсидиана. Затем она достала из-под плаща венец. Не корону, а именно венец, сплетенный из почерневшего серебра и шипов. Она надела его на голову девочке.

И тут я увидел. Шипы на венце были не просто украшением. Они медленно, неумолимо впивались в кожу на лбу Маруси. Из-под них начали сочиться капли крови. Темной, густой. Они медленно стекали по ее лицу и капали на алтарь. Кап. Кап. Кап. И с каждой каплей фиолетовое свечение камня становилось все ярче, а гул — все громче.

— Нет! — крикнул Владимир.

Но было поздно. Портал начал открываться. Это была не дверь. Это была рана. Гниющая, пульсирующая рана в самой ткани реальности. Она разверзлась над алтарем, черная, рваная, и из нее хлынул ледяной, могильный холод, от которого застывала кровь в жилах. И полезли твари.

Первыми появились теневые пауки. Огромные, многоногие, сотканные из чистого, клубящегося мрака, с горящими, как угли, красными глазами. Они бесшумно спускались с потолка на тонких, липких, как патока, нитях, их челюсти щелкали в предвкушении.

Затем, из самой раны, начали появляться бесплотные, когтистые лапы, которые хватали воздух, искали, за что уцепиться, за что утащить в свою бездну. А за ними — и сами их обладатели. Это были твари, похожие на скелеты, обтянутые серой, полупрозрачной кожей, с длинными, тонкими, как иглы, когтями и безглазыми, провалившимися черепами.

Из портала выползли и другие. Нечто, похожее на гигантских, раздувшихся слизней, оставляющих за собой едкую, дымящуюся слизь. Твари с десятками ртов, из которых торчали острые, как бритва, зубы. Летающие, похожие на нетопырей существа с перепончатыми крыльями и человеческими лицами, искаженными вечной мукой.

Это был легион. Легион кошмаров, вырвавшийся из самой преисподней. И он шел на нас.

— В бой! — заорал Роман, и его стая, не колебля-ясь, бросилась на тварей.

Начался ад. Мы дрались. Мы рубили, стреляли, рвали. Я стрелял из арбалета, серебряные болты прожигали в тварях дымящиеся дыры, но на место одной павшей тут же приходили три новые. Владимир, как смерч, проносился сквозь их ряды, его клинки пели, отсекая конечности, головы. Оборотни рвали тварей клыками и когтями, их рычание смешивалось с визгом и хрипом умирающих монстров.

Но твари все лезли и лезли. Они были повсюду. Теневые пауки падали с потолка, опутывая нас своей липкой, прочной паутиной. Скелетоподобные твари хватали нас своими когтистыми лапами, пытаясь утащить во тьму портала. Слизни ползли по полу, разъедая своими выделениями камень.

Агафевна стояла у алтаря и смеялась. Она дирижировала этим хором смерти, ее глаза горели безумным, торжествующим огнем.

— Умрите! — кричала она. — Умрите, как умерла моя семья! Умрите, как умер мой род! Почувствуйте нашу боль!

— Хватит! — прорычал Владимир, и его голос был подобен грому. Он полоснул себя по руке серебряным клинком. Алая, густая, почти черная кровь хлынула на каменный пол. Но она не растеклась лужей. Она закипела, забурлила, и тут же превратилась в сотни, тысячи маленьких, пищащих летучих мышей, которые, как живой, кровавый смерч, бросились на тварей, впиваясь в них своими острыми зубками, разрывая на куски их бесплотную плоть.

Я же, пользуясь моментом, пока твари были отвлечены, достал из-за пояса пару светошумовых гранат. Я сорвал чеку.

— Ложись! — заорал я своим старым, командирским голосом.

Взрыв. Ослепительный, выжигающий глаза свет. Оглушительный грохот, от которого, казалось, задрожали стены подвала. Твари на мгновение замерли, ослепленные и оглушенные. И мы бросились вперед, к алтарю, прорываясь сквозь их ряды.

Но Агафевна была готова. Она рассмеялась своим безумным, торжествующим смехом, и трещина портала над алтарем раздалась, стала шире, превращаясь в зияющую, черную пасть. И из нее, из самой бездны, на нас посмотрел он. Глаз. Огромный, как луна, древний, разумный, голодный глаз демона. Он смотрел на нас, и в его бездонном, черном зрачке отражалась вся тьма, вся боль, все отчаяние этого мира.

И в этот момент, когда казалось, что нас вот-вот сметут, когда сам воздух, казалось, застыл от первобытного ужаса, произошло нечто невероятное. Стена подвала, та, что была за нами, разлетелась на куски, как картонная. И в пролом, окутанный облаком пыли и ярости, ворвался он. Степан.

Но это был не тот Степан, которого мы знали. Перед нами был гигантский, почти медведеподобный зверь с густой, серебристой, светящейся изнутри шерстью, на которой, как огненные письмена, горели древние, неведомые руны. Он был неуязвим к черной магии Нави. Он был одним из Первых. Древним стражем, воином, который жил еще за века до Романа. Живой легендой.

Он издал оглушительный, сотрясающий стены рев и бросился на тварей, которые охраняли Агафену. Он один, как таран из плоти и ярости, прорвался сквозь их ряды, разрывая их на куски, ломая их кости, втаптывая их в землю. Он добежал до алтаря и вцепился своими огромными клыками в плечо Агафены. Она закричала от боли и ужаса. Он тяжело ранил ее, заставив ее ослабить контроль над порталом. И он дал нам шанс. Последний, отчаянный шанс.

Она закричала от боли и ужаса. Но это был не крик поражения. Это был крик ярости.

— Жалкие твари! — взвыла она. — Вы думали, вы можете меня остановить?!

Ее раненое плечо затянулось на глазах. Она отшвырнула от себя Степана, как надоедливую собаку. И начала меняться.

Она росла, вытягивалась, ее тело теряло человеческие очертания, превращаясь в нечто огромное, бесформенное, сотканное из теней и чистого, концентрированного кошмара. Она слилась с частью энергии Нави, хлынувшей из портала. Она стала огромной, теневой ведьмой, с горящими, как адские костры, глазами и когтями, способными рвать сталь.