Сегодняшний день определенно пошел к черту. Хотя, судя по невозмутимым лицам некоторых работников, телеканалу было не привыкать к такому.

— Либо злоумышленник здесь, в этой студии, и олень его учуял, — сказал я Владимиру, пока вокруг бегали и орали люди. — Либо этот олень ведет нас прямо в логово. Если, конечно, он тупой как пробка. В чем я сильно сомневаюсь.

— Я за ним! — крикнул Егор и, как уж, протиснувшись сквозь обезумевшую толпу, рванул к выходу. Через секунду я услышал визг шин — он прыгнул в нашу машину и помчал следом, наверняка сдерживаясь, чтобы не оборвать этому рогатому рога.

Я остался в телестудии вместе с Владимиром. Мы общались с людьми, актерами, пытались собрать информацию. Все были удивлены, твердили в один голос, что такое в первый раз. Скандал, резонанс, и бла-бла-бла. К нам подошел тот самый менеджер, который нас встречал, и снова защебетал:

— Владимир Сергеевич, какой кошмар! Простите за этот инцидент! Пройдемте в комнату отдыха, я принесу вам… коньяку. Успокоить нервы.

Один из режиссеров, высокий, худощавый мужчина с усталыми глазами, провел нас в эту комнату. Я заметил в нем черты, как у Владимира. Такой же бледный, с тонкими, аристократическими пальцами, и в руке он держал стакан с темно-красной жидкостью. «Томатный сок, — тут же подсказал мой мозг. — Просто совпадение». Ну да, или вино. Или кровь. Неважно. Его движения были плавными, а когда он улыбнулся, я на долю секунды увидел, что его клыки чуть длиннее, чем у обычных людей.

Мы зашли первыми, и за нами с тяжелым, металлическим щелчком захлопнулась дверь. Черт побери. Подстава. Мы в ловушке. Я дернул ручку — заперто. Окно было, но высота слишком большая для прыжка, а пожарная лестница на другом конце коридора.

Из-за двери послышался голос менеджера.

— Сидите тихо, господа. Скоро за вами придут.

— Это что такое?! — взревел Владимир. Его голос изменился, стал ниже, глуше. — Я хотел посмотреть на оленя, а он озверел! Я закрою вашу шарашкину контору! Вы у меня по судам затаскаетесь!

Но ответа не последовало. Только удаляющиеся шаги.

— Что ж делать? Выбивать дверь? — спросил я, разминая плечи.

Мы попытались. Я налетел на нее с разбегу, как учили в армии. Результат — отбитое плечо и звук, будто я ударил по наковальне. Владимир тоже приложился. Он бил не так бездумно, как я, а короткими, точными ударами в область замка. Но сколько бы мы ни бились, она не поддавалась. Железная, просто обшитая шпоном под дерево. Зараза, хрен пробьешь.

— И зачем такие звуконепроницаемые двери делать между комнатами? — пропыхтел я, отступая и потирая ушибленное плечо. — Тут что, оргии устраивают?

— Чтобы нас, как дураков, посадить, чтобы не мешали, — спокойно ответил Владимир, даже не запыхавшись.

Мы пытались вырваться. Я ковырял замок скрепкой от папки с бумагами. Владимир пытался оторвать дверную ручку. Стены — бетон. Зараза. Через какое-то время мы выбились из сил и просто сели за столик в центре комнаты, как два провинившихся школьника, которых заперли в кабинете директора.

— Ну, тут не так плохо, — сказал я, пытаясь разрядить обстановку. — Вода есть, печенье «Юбилейное», кофеварка. В целом, пойдет. Не подвал с крысами, и на том спасибо. Можно сказать, VIP-камера.

Владимир не ответил. Он подошел к окну, посмотрел на меня, и его лицо стало очень серьезным. Я напрягся, ожидая очередной порции откровений, от которых моя и без того пошатнувшаяся психика могла окончательно помахать мне ручкой.

— Геннадий, вам нужно сохранить это в тайне. Я думаю, вы уже догадались, что наш слой общества довольно редкий. И наша семья, уж поверьте, не самая странная.

— Ну, почему большинство бабушек и дедушек воспитывает внучку, разве что без прислуги…— подбадривая сказал я, пытаясь разрядить обстановку

— Да я не об этом...

«Ну вот, началось, — подумал я. — Сейчас он скажет, что он масон тридцать третьей степени или потомок Рюриковичей. Или инопланетянин. В этом доме я уже ничему не удивлюсь».

И тут он начал меняться. И я понял, что я все-таки могу удивляться. Его тело вытянулось, хрустнуло, исказилось. Пиджак и брюки, казалось, вплавились в кожу, которая на глазах темнела и покрывалась короткой, черной шерстью. Лицо вытянулось в звериную морду. Через мгновение передо мной стоял не человек, а огромная, ростом с человека, летучая мышь с кожистыми крыльями и горящими рубиновыми глазами.

Мой мозг отказался это обрабатывать. Он просто завис, как старый компьютер. Я стоял и тупо смотрел, как мой работодатель, аристократ и ценитель томатного сока, превращается в ночной кошмар. Шок.

Она, он, оно… это существо расправило крылья и издало пронзительный, беззвучный крик. Ультразвук. Я почувствовал, как завибрировал воздух. И оконные стекла с оглушительным звоном треснули и осыпались дождем осколков. Не успел я ничего понять, как это существо подхватило меня своими мощными, когтистыми лапами, вытащило в разбитое окно, и мы полетели.

Ветер свистел в ушах, выбивая из легких воздух. Огни ночной Москвы проносились внизу, превращаясь в разноцветные полосы. Я летел. В лапах гигантской летучей мыши. Мимо проплывали крыши домов, провода, рекламные щиты. Где-то внизу сигналили машины. А я летел.

— Я, в целом, не хуже Карлсона, — вдруг донесся до меня голос Владимира, искаженный ветром. — Только без мотора.

«М-да, это что-то с чем-то», — подумал я, крепче вцепившись в его лапу. Мой мозг, пережив первоначальный шок, начал лихорадочно искать аналогии.

Бэтмен?

Дракула?

Человек-мотылек?

Но потом я просто перестал думать. Потому что, с другой стороны, мне еще никогда не захватывало так дух. Какая же все-таки красивая Москва с высоты птичьего полета. Ожерелья огней, темные пятна парков, извивающаяся лента реки. И я, Геннадий Аркадьевич, лечу над всем этим великолепием. И думаю только об одном: «Надеюсь, он меня не уронит. И надеюсь, у меня хватит денег на очень, очень хорошего психотерапевта».

И через мгновение, которое показалось мне вечностью, мы приземлились на смотровой площадке Останкинской башни, распугав целующуюся парочку, которая, увидев нас, с визгом бросилась к лифту.

Владимир тут же обернулся обратно в человека, легко спрыгнув на землю где-то в сквере. Он отряхнулся, поправил слегка помятый пиджак, будто просто вышел из такси. А я… я стоял, вцепившись в холодное металлическое ограждение, и не мог вымолвить ни слова. Ноги не держали.

«Мой работодатель — мышь. Летучая. Гигантская, — стучало у меня в висках. — Теперь понятно, почему мистер Финч назвал его "Мышара". Логично. Логично! Но как?! Каким, черт возьми, образом?!» Это было так же логично, как если бы мой старый «Москвич» вдруг превратился в истребитель. Очень тяжело это принять. Практически невозможно.

Я стоял, вцепившись в ограждение, и не мог отвести взгляд от его рук — обычных, человеческих, только что бывших когтистыми лапами. В горле стоял ком. Я хотел что-то сказать, но язык прилип к нёбу.

«Это всё, — пронеслось в голове. — Я точно сошёл с ума.».

— Вы… вы… вы… эээ… — все, что я смог из себя выдавить.

— Спокойно, Геннадий, — сказал он, и в его голосе прозвучали нотки усталого раздражения, будто он объяснял очевидные вещи умственно отсталому. — Да, я вампир. Но вашу кровь я пить не собираюсь, успокойтесь. У вас холестерина много, совершенно неполезно. Томатный сок в сто раз лучше. Ну, он из специальных помидоров, естественно.

Я слегка дрожал, чувствуя, как по спине струится холодный пот. Я говорил себе, что смирился, что принял их мир. Но нет! Одно дело — догадываться, видеть намеки, красные глаза, странные слова. И совсем другое — лететь над Москвой в лапах гигантской летучей мыши. То, что я видел, то, что я ощутил — это был какой-то кошмар. Монстр. Черт, черт, черт. Собраться! Отставить панику! Ты предполагал и выяснил, как есть. Ты солдат, а не кисейная барышня! Парень-то, Егор, не так страшно светился. Но Владимир… ух!