Приятная погода для последнего дня жизни. А вероятность моей смерти сегодня была крайне высока.

Никаких сомнений и переживаний. Я переключил рычаг на вторую скорость и неторопливо покатил к посту у внутренней решетки.

К счастью, среди караульных не было ни Миша, ни Хегля. Дежурный офицер был мне незнаком, и бумага, подписанная лично фюрером, его вполне удовлетворила. Личность пленника на заднем сиденье узнать он и не пытался. Я лишь намекнул, что это один из высокопоставленных генералов, уличенный в связях с врагами империи, и этого вполне хватило. Офицер вскинул правую руку, я лениво кивнул в ответ, и ворота распахнулись.

Вторые ворота открылись еще до того, как я к ним подъехал. Вообще, выбраться из замка оказалось куда проще, чем в него попасть. Либо же мне в очередной раз повезло, что не встретился с подозрительным Рохусом Мишем, которого приказ Адольфа мог и не удовлетворить. Ведь он наводил обо мне справки и знал, что я — птица не слишком-то высокого полета, чтобы исполнять столь важные личные поручения фюрера. И даже ужин в узком кругу, на котором я присутствовал, не делал меня исключением из плеяды нижних и средних чинов, находившихся сейчас в замке.

И все же минуты убегали одна за другой, до часа Икс оставалось все меньше времени. Я не исключал и того, что Клаус мог произвести подрыв чуть раньше, когда большинство офицеров уже соберутся в зале для совещаний.

Поэтому вниз по горе я гнал со всей возможной скоростью, понимая, что погоня неминуема. Совсем скоро отсутствие фюрера будет обнаружено и за нами следом вышлют всех, кого только возможно.

Когда я вырулил на проселочную дорогу, позади раздался глухой взрыв — гораздо мощнее, чем я предполагал, вверху над деревьями взметнулось облако дыма, а машину ощутимо тряхнуло.

Кажется, фон Штауффенберг взорвал свою бомбу!

Но обычный портфель не смог бы произвести такой сокрушительный эффект. Неужели он придумал, как подорвать пороховой склад? Если так, то разрушений в замке сейчас куда больше, чем мы планировали.

История вновь пошла иным путем, но Гитлер все еще был жив, как и в моей исторической ветке. Что же, уверен, это ненадолго.

Дорогу к военному аэродрому я помнил очень хорошо — ведь сам вел машину, когда мы ехали в Цигенберг.

Мелькнула мысль — как там Хелена? Как только станет известно, что она была в компании тех, кто совершил сегодня преступление против империи, ей не поздоровится. Один шанс — что Клаус успеет вернуться в Берлин, власть перейдет в иные руки, а Рифеншталь до этого момента еще не запытают до смерти.

Мне было ее жаль, но дело было важнее ее или моей жизней.

Остановить войну — значило спасти миллионы людей. Что по сравнению с этим судьбы актрисы и человека из будущего, которого давно заждались на том свете?

Гитлер глухо застонал позади и зашевелился. Вырубать его повторно я не стал — ведь нужно еще затащить тело в самолет, а именно такова и была моя идея — конфисковать трехмоторник, на котором мы прилетели, а дальше… как сложится.

Приказ фюрера должен был помочь мне в реализации этого плана. Личный приказ фюрера — настоящая индульгенция, позволявшая совершать любые действия.

И все же, подъезжая к блок-посту у аэродрома, меня начало слегка потряхивать от очередной порции адреналина.

Но удача сегодня явно была на моей стороне. Офицер, командовавший охраной на воротах, меня вспомнил.

— Уже улетаете обратно, лейтенант? — спросил он, улыбнувшись, но потом заметил пассажира на заднем сиденье и нахмурился: — А это кто с вами?

— Читайте приказ, — я протянул ему через приспущенное боковое стекло бумагу, правой же рукой в это время сжимал пистолет. Если не выгорит, застрелю офицера и постараюсь развернуться, но сделать это под дулами пулеметов будет сложно. Тогда один выстрел в голову фюрера — этого достаточно, а потом в свой висок — сдаваться живым я не собирался.

По мере того, как офицер знакомился с документом, лицо его вытягивалось от удивления. Он явно прикидывал в мыслях, кого именно я сопровождаю, но додуматься до правды ему не хватило бы ни ума, ни воображения.

— Проезжайте, лейтенант Фишер, я свяжусь с третьим ангаром — борт готов к немедленному вылету. Позвольте поинтересоваться вашим курсом?

— Я сообщу его лично пилотам. Секретная информация! Во имя Рейха!

— Понимаю-понимаю…

Когда я подрулил к ангару, Юнкерс уже выруливал на взлетно-посадочную полосу. Заметив автомобиль, пилоты остановили машину, открыли дверь и спустили железную лестницу.

Я вытащил Адольфа из машины, следя за тем, чтобы наволочка не свалилась с его головы, и подтащил его к лестнице. Один из пилотов выглянул наружу и чуть присвистнул, увидев необычный груз.

— Помогите поднять арестованного наверх! — попросил я.

Вдвоем мы справились, и уже через пять минут борт начал стремительный разгон, а фюрер сидел, накрепко привязанный ремнями к одному из пассажирских кресел.

Все прошло идеально, и когда мы набрали высоту в две тысячи метров, а один из двух пилотов вышел из кабины поинтересоваться нашим маршрутом, я приказал:

— Держите курс на Варшаву — там произведем дозаправку, дальнейшие инструкции получите позже.

Дальность полета Ju 52 — тысяча двести-тысяча триста километров. Этого как раз хватит, чтобы добраться до первой намеченной мной точки. Там дозаправка… и дальше только конечный пункт назначения, который я все еще окончательно не выбрал.

Заставить пилотов следовать в нужное мне место легко — достаточно пригрозить им оружием. Если что — застрелить одного для наглядности. А может, и этого делать не придется. Разве что потом, когда я раскрою свои карты, придется контролировать каждое их действие, но от Варшавы до линии фронта — рукой подать. Так что мне больше стоило волноваться о том, чтобы не быть сбитыми нашими же ПВО.

Подумав, я решил от Варшавы идти на максимально возможной для Юнкерса высоте — а потолок у него больше шести километров. Это давало надежду, что до места мы все же доберемся.

Оставалось лишь удачно приземлиться. Вот тут-то нам и грозила главная опасность.

Выбрать бы подходящее тихое место, но такого просто не существовало в природе. И если уж рисковать, то по максимуму.

И еще… лавры Матиаса Руста не давали мне покоя. Если однажды получилось у него, почему бы и не повторить эту шалость?..

Пока же было свободное время, раздобыл у пилотов блокнот и карандаш, и набросал еще несколько мыслей для власть предержащих с учетом новых обстоятельств. Авось, прочтут когда-нибудь!

Первым делом посоветовал как можно раньше задвинуть Хрущева куда подальше. Желательно вообще лишить доступа к административному и партийному ресурсам. Помимо Кукурузника прошелся и по другим личностям, коих лично винил в том, что вся Система свернула на иную дорожку. Потом накидал список иностранных политиков, с которыми можно иметь дело, и тех, которых лучше устранить, пока они еще не набрали полную силу.

Отдельно упомянул Михаила Сергеевича… ему на данный момент было всего тринадцать лет. Но ведь этот упырь когда-то вырастет? Лучше приглядеть за ним сразу, чтобы не жалеть после.

Если Сталин проживет дольше и ему на смену придет Берия — продолжатель партийного курса, вся история СССР обязательно пойдет иным путем. Послевоенный душевный подъем огромного народа, желание созидать, строить, растить детей, двигать науки, осваивать космос — все это не должно пропасть даром.

Не забыл вложить в блокнот и листок с координатами «золотого поезда», а также коротким описанием груза. Уверен, и до него дойдут руки, когда придет время…

Внезапно сердце прихватило так, что карандаш выпал из моих рук. Дыхание сперло. Я открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на песок, но ни капли кислорода не прорывалось в легкие. Лицо начало краснеть, в глазах потемнело. Неужели это конец?

Только не сейчас! Пожалуйста! Дайте еще несколько часов, а потом делайте со мной, что хотите!..

Отпустило так же неожиданно. Сердце забилось вновь. Сначала в рваном ритме, потом чуть успокоилось и застучало равномерно.