Я вытянулся во фрунт, резко вздернул вверх примерно на сорок пять градусов правую руку с распрямленной ладонью и гаркнул:

— Слава Гитлеру!

Офицеры, собравшиеся этим вечером в небольшом зале для совещаний, синхронно ответили на «немецкое приветствие». В помещении было свежо — окна приоткрыты, и никто из присутствующих не курил — здесь это было не принято, хотя у нас в штабах дымили без зазрения совести.

Я удовлетворенно кивнул, смахнув несуществующую пылинку с собственного плеча. Форма лейтенанта сухопутных войск была новая, что называется «с иголочки» и сидела на мне идеально. Гладко выбритый, свежеподстриженный, чуть отъевшийся за последние дни, посвежевший, я выглядел, как молодой, холеный хлыщ, и глядел на окружающих с легким презрением. Мол, пока мы там на фронте кровью умываемся, вы, штабные крысы, штаны тут просиживаете… и это презрение прекрасно считывалось окружающими, хорошо маскируя некоторое мое незнание текущих реалий.

Увидь меня в таком обличье собственный дед — проклял бы, да подзатыльников надавал. Больно люто он ненавидел немцев, хотя и был совсем маленьким, когда шла война.

Штабные по очереди представились, но ни одной знакомой фамилии я не услышал. Командующий армией резерва, генерал-полковник Фридрих Фромм, отсутствовал, поэтому совещание прошло довольно скомканно. Несколько коротких докладов уложились в полчаса. Говорили о нехватке оружия, медикаментов, продовольствия, униформы, наконец, самого личного состава. Я слушал эту информацию с удовольствием, было приятно, что тут все плохо.

Когда последний докладчик умолк, воцарилась гнетущая тишина.

— Фюрер лично приказал сформировать две новые дивизии, — голос полковника был безэмоционален, однако офицеры изрядно напряглись, — и что я буду вынужден ему доложить? Что у нас нехватка всего на свете, включая людей? А, может, это прямой саботаж? Чтобы к утру списки недостающего были готовы, а так же докладные записки, в которых вы четко укажете, как именно планируете компенсировать дефицит. Документы передадите моему адъютанту! Пока все свободны.

Он подчеркнул слово «пока», явно подразумевая, что этим дело не кончится. Я проводил взглядом покидающих зал офицеров. Настроение у них было подавленное. Это мне тоже нравилось.

С того памятного разговора с графом в его особняке прошло уже больше полутора недель. Все оказалось организовать не так просто, как думалось полковнику. Но, в итоге, он справился с формальностями, раздобыл и документы, и форму для меня. Гришке же места при штабе не оказалось — слишком плох был его уровень немецкого, а румыну-наемнику там делать было попросту нечего. Поэтому я решил, что он пока просто поживет в доме Штауффенберга, а после подумаю, что с ним делать. Полковник против этого не возражал, на том и остановились. Сам я тоже каждый вечер туда возвращался ночевать, благо, добираться было недалеко.

Теперь меня звали Макс Фишер, офицер в звании пехотного лейтенанта. Полномочия адъютанта оказались гораздо шире, чем я предполагал. Это не был простой секретарь-референт в будущем понимании этого значения, адъютант отвечал за гораздо более широкий круг задач, вплоть до решения всех кадровых вопросов, включая назначения даже более высоких чинов. В то же время он являлся резервным офицером, и если кто-то из офицеров штаба выходил из строя и не мог выполнять свои обязанности, адъютант немедленно заменял его. Это в теории, на практике же я никого заменять не планировал и сразу сообщил об этом Штауффенбергу. Тот не возражал.

Но штаб армии резерва — это еще ладно. Я узнал, что адъютанты Гитлера в чине подполковников или даже капитанов могли оказывать влияние на ключевые вещи — назначение командующих групп армий, к примеру. Представить подобное было сложно, но по факту им приходилось делать многое — даже посещать вместе с фюрером оперу, присутствовать на семейных посиделках, ходить на выставки и попутно решать кадровые вопросы в масштабах всего Вермахта.

Так что моя идея стать адъютантом полковника оказалась весьма удачной. При желании я вполне мог бы круто поменять кадровый расклад в штабе армии резерва.

Вот только такой задачи у меня не было, все мои мысли были нацелены на грядущий визит в «Волчье логово» — «Вольфшанце» — главную ставку фюрера и командный комплекс Верховного командования вооруженными силами Германии. Именно оттуда Гитлер руководил боевыми действиями на Восточном фронте. «Логово» представляло из себя масштабную систему хорошо укрепленных строений и бункеров, окруженных всеми возможными способами защиты — минными полями, вышками, пулеметными позициями. Попасть туда обычным методом было попросту невозможно, но вот в компании графа, вызванного для прямого доклада фюреру, вполне реально.

На этом и строился мой план. Если я попаду внутрь, то костьми лягу, но перегрызу Гитлеру глотку. В конце концов, я появился в этом времени не случайно. Явно была какая-то неведомая мне цель, которую преследовала вселенная, совершая это перемещение разума. И лучшей идеи, чем остановить войну, убив главного палача, мне в голову не приходило. И если бы случился размен жизнь на жизнь, я бы, без сомнения, отдал свою. Поэтому мы с Шауффенбергом вполне могли доверять друг другу. Несмотря на все различия, наши желания и стремления удивительным образом в этом совпадали.

— Отправляйтесь домой, Фишер, сегодня вы мне уже не понадобитесь! — громко произнес граф, чтобы было слышно и в приемной, и чуть тише добавил: — Приказа все нет и нет, вылет вновь откладывается…

Визит в «Волчье логово» переносился уже второй раз, и было неизвестно, состоится ли он в принципе в ближайшее время.

— Слушаюсь, господин полковник!

Когда я вышел из зала для совещаний, то никого из офицеров, присутствовавших только что на брифинге, не увидел. Странно, я думал, что они воспользуются случаем познакомиться поближе, но, видно, фон Штауффенберг настолько всех перепугал угрозой расстрела, что им было не до новенького адъютанта. Тем проще. Любое общение несло потенциальный риск. Проколоться можно было на чем угодно, на любой мелочи, на незнании сущей ерунды. Немного спасало то, что по легенде я был контуженным фронтовиком, а таким многое сходило с рук. В том числе излишняя резкость и даже грубость. Но, в идеале, лучше вообще ограничить свое общение с окружающими, сведя его до минимума. С другой стороны, я должен стать здесь своим настолько, насколько это возможно…

Секретарша в приемной сделала вид, что не подслушивала, и быстро застучала пальцами по пишущей машинке. Я бросил на нее короткий взгляд — серая мышь с аккуратной прической, глухим платьем, без грамма косметики. Интересно, на кого работает, помимо официальной должности? Вполне может передавать сведения о действиях начальника штаба Гестапо или в контрразведку. Тут не угадаешь.

Металлические набойки моих сапог гулко стучали по паркету. Я вышел из приемной и увидел несколько офицеров, куривших у приоткрытого окна. Чуть подумав, я подошел ближе и кивнул всем одновременно.

— Господа…

Они дружно повернулись ко мне и некоторое время пристально изучали. Потом один — блондин с лошадиной физиономией протянул мне открытый портсигар.

— Вы курите, лейтенант?

— Здоровье не позволяет, — отказался я и демонстративно откашлялся.

— Давно в Берлине?

— Пару недель, все пытаюсь привыкнуть.

— А сами откуда?

— Из Ростока.

— О! Бывал там многократно. Чудесный морской воздух, шикарный променад. После войны обязательно съезжу еще раз.

Я широко улыбнулся.

— Советую обязательно купить копченого угря и рыбу в кляре. Клянусь, вкуснее вы ничего в жизни не пробовали!

— Так вот, господа, — вернулся к разговору, который офицеры вели до меня, лысый капитан, — мои источники в полиции говорят, что это уже пятый случай за последнюю неделю. И никаких следов преступника! Он появляется, словно из ниоткуда, делает свое грязное дело и так же мгновенно исчезает.

— Нашей полиции только блох на собаке ловить, а не преступников, — поморщился блондин. — Жаль, что это банальный криминал. Гестапо быстро нашло бы виновного.