— Ночуем под землей! Сторожить немца будем по очереди. И, Гриша, я тебя предупредил… чтобы ни одной пылинки с него не упало!

— А если бежать вздумает? — угрюмо уточнил боец.

— Останови, но так, чтоб он потом ходить мог… и не только под себя.

Надеюсь, он меня понял, хотя косился на Олафа недобрым взором. Немец нужен был мне, как проводник. Без него пришлось бы блуждать по многокилометровым туннелям практически вслепую. А так наши шансы все еще были высоки.

К моему удивлению, ночь прошла спокойно. Олаф дрых без задних ног и бежать не пытался, Гриша тоже не нарывался на неприятности, честно отдежурив свои часы, а потом разбудил меня, и я бдил до самого рассвета, сверяясь с наручными часами, снятыми с тела Шмидта.

А потом нам повезло. Растолкав спящих, я приказал Олафу вести нас к очередному выходу, и он, чертыхаясь, долго ориентировался, а потом несколько неуверенно указал направление. Буквально через четверть часа мы сунулись на улицу — в очередной спуск для работников, который, к счастью, оказался открытым с обеих сторон.

На улице лил мелкий дождь. Тяжелое свинцовое небо предвещало непогоду на весь день. Я поднялся по семиступенчатой бетонной лестнице, осторожно выглянув на проезжую часть. Выход вывел нас в короткий проулок с двух сторон окруженный полуразрушенными домами. Людей вокруг, к счастью, не наблюдалось. Только шагах в тридцати от служебного хода стояла машина, вокруг которой бегал шофер, то проверяя колеса, то открывая и закрывая капот. Очевидно, что машина ехать дальше не хотела, и бедолага мучился, пытаясь отыскать причину поломки. Из окна с заднего сиденья выглядывал пассажир в шинели, но с такого расстояния я не смог разглядеть погоны и прочие знаки отличий. Ясно было — это весьма важный чин.

— Пригляди за Олафом, — коротко бросил я Гришке и окончательно выбрался на улицу, сумев не привлечь ничьего внимания.

План созрел в моей голове мгновенно — захватить пассажира машины в плен и с его помощью попытаться выбраться из города.

Насвистывая незамысловатую мелодию, я легко шагал по мостовой и через пару минут добрался до автомобиля.

— Поломался? — сочувственно поинтересовался я у шофера.

— Не заводится, дырка в жопе! — незатейливо выругался тот, мельком глянув на меня. — Заглохла, и все тут!

— Колеса пинал?

— Пинал, — не понял шофер.

— А стекла протирал?

— Чистые же!

— Ну, тогда и я не знаю.

Немец этот анекдот не слышал и уставился на меня неприязненно, но я нисколько не смутился, подошел ближе и точным ударом по шее вырубил его на ближайшие четверть часа, после чего подхватил тело и быстро оттащил в ближайшую подворотню.

Военный, сидевший на заднем сиденье, ничего не увидел со своего места ровно до того момента, пока я не открыл заднюю правую дверь и мгновенно втиснулся внутрь салона, уперев ствол пистолета в его бок.

— Позволите?

Надо отдать немцу должное, он не запаниковал. Крепкий орешек, не из трусливых. Видно, что не кабинетный вояка, а человек бывалый, повидавший на своей веку многое. Лет тридцати пяти на вид — высокий, плечистый. Вот только на левом глазу у него была черная повязка, а вместо правой руки болтался пустой рукав. Зато на плечах он носил полковничьи погоны — удачный улов!

— Полагаю, у меня нет выбора? — хладнокровно спросил пленник.

— Выбор есть всегда, — пожал я плечами, — только иногда он слишком радикален.

— Жизнь или смерть?

— Вроде того. Что бы вы выбрали?

— Жизнь, — ответил тот, — если это, конечно, возможно.

— Будет зависеть от вас. Сделаете то, что требуется, убивать не стану. Нет — не обессудьте.

— Разумные условия. Я их принимаю. И что же вам нужно?

А вот теперь я задумался. Если до этой секунды все, что мне требовалось, это выбраться за пределы Берлина, то теперь, заполучив жирного карася, могу ли я использовать как-то это везение?

— Ваше имя и должность? — потребовал я, поглядывая в зеркало заднего вида — улица, к счастью, все еще была пуста и безлюдна.

— Полковник фон Штауффенберг, начальник штаба армии резерва.

У меня в голове щелкнуло. Я точно слышал прежде эту фамилию, вот только вопрос — при каких обстоятельствах? Ну же, вспоминай!

Точно! Клаус фон Штауффенберг — исполнитель неудавшегося покушения на Адольфа Гитлера, которое должно произойти буквально через несколько месяцев, в июле 1944 года. Но то — в старой исторической линии, сейчас же, когда Гиммлер мертв, а Второй фронт был открыт на полгода раньше, могли сдвинуться и сроки покушения.

Неужели, мне так повезло? Впервые за последние месяцы успех — я захватил в плен очень нужного человека. Теперь осталось только понять, как правильно его использовать.

Что если?.. Нет, это невозможно. Или все же возможно?

Так вот, что если слегка подкорректировать грядущее покушение, дав заговорщикам информацию, которая увеличит их шансы в разы.

И тогда… возможно ли убить Гитлера раньше назначенного срока? Или судьба вновь сбережет его, как берегла до сих пор?..

Кажется, мои планы только что кардинальным образом поменялись.

— Я еще подергаю Гитлера за усы, — тихо пробормотал я себе под нос, вспоминая старое обещание.

— Что, простите? — не понял полковник.

— Это я так, не обращайте внимания. Прошу отдать ваше личное оружие. Во избежание недоразумений.

Фон Штауффенберг подчинился — осторожно, двумя пальцами вытащил пистолет и передал его мне. Я заметил, что и на левой руке у него отсутствовали безымянный палец и мизинец. Боевой офицер, явно недавно из госпиталя.

Проверим его на адекватность.

— Вам о чем-то говорит название «Валькирия»?

— Конечно, — кивнул полковник, — это план потенциальной операции на случай возможных внутренних беспорядков. Слишком много рабочей силы в стране, могут взбунтоваться. Гитлер лично его утвердил.

— А о дополнительных приказах, которые вы и фон Тресков в него внесли, фюрер осведомлен?

Если бы я не забрал у Клауса оружие, он бы точно выстрелил, даже несмотря на то, что гарантированно получил бы пулю в брюхо в ответ. Но пистолет я предусмотрительно отобрал, поэтому полковник попытался вцепиться мне в горло единственной рукой. Я предвидел такую реакцию и выверенным коротким ударом в солнечное сплетение лишил его временной возможности дышать.

Штауффенберг согнулся, уперевшись головой в переднее сиденье, и пытался хватать воздух открытым ртом, вот только сделать это было непросто.

— Вы же обещали без глупостей, — пожурил его я, — выкинете еще нечто подобное, застрелю.

Прошло не меньше пары минут, когда полковник, наконец, слегка очухался, хотя все еще жадно дышал, восполняя нехватку кислорода.

Я прекрасно понимал его мысли. Приходит некто и сообщает о секретных приказах, знать о которых могли лишь несколько человек. За причастность к этому заговору могло быть лишь одно наказание — лютая смерть. Так что, пытаясь задушить меня, полковник спасал собственную жизнь. Вот только проделать подобное одной рукой было бы не под силу никому. Теперь же от того, как пойдет наша беседа дальше, зависело все.

— У вас крепкий удар, — фон Штауффенберг вновь повернулся ко мне, но теперь нападать не пытался, — боксируете?

— Время от времени.

— Откуда вы знаете про «Валькирию» и дополнительные приказы? — я поймал его настороженный взгляд загнанного в ловушку зверя.

— Пока этого я сообщить не могу. Хочу лишь сказать, что у вас ничего не получится. Операция провалится, цель не будет ликвидирована.

— Но… — он явно до сих пор был ошарашен. — На кого вы работаете? На Гиммлера? На Кальтебруннера?

Я удивился его неосведомленности.

— Разве вы не слышали, полковник, что Гиммлер мертв?

Тот округлил глаза.

— Да что вы говорите? И как это случилось?

— Его убили восставшие пленники в лагере Заксенхаузен несколько дней назад, прямо на плацу, на виду у всех, — о своей роли в этом деле я решил пока не сообщать.

Штауфеннберг схватился за голову.