Спустил ноги с кровати, прикрыл глаза, стараясь дышать глубоко и размеренно, отгораживаясь от гвалта пробуждающейся казармы.

И зачем, спрашивается, переодевался? Свежая рубаха насквозь пропитана холодным потом кошмаров… Дерьмо. Вспомнились слова слуги про «мои покои», про постиранную одежду. И знаете… вдруг до дрожи захотелось оказаться там, остаться одному, и просто иметь личное пространство. Когда жил в доме Гуннара в Оплоте, не ценил это — уютные вечера, тёплая кровать и одиночество. Теперь это казалось раем.

Поставил ногу на деревянную подставку и спрыгнул на пол. Хорошенько потянулся, разгоняя кровь. За спиной, на нижнем ярусе, безмятежно посапывал Ульф.

Томас-Бульдог на соседней койке застилал постель. Услышав меня, мужик развернулся и посмотрел внимательным взглядом.

— Ну что, Кай? — спросил кузнец неопределённо — в голосе прозвучало что-то наподобие зависти, или… подозрения? А может, я просто стал слишком мнительным в этом гадюшнике. — Как ночка прошла? Ты во сне что-то покрикивал.

«Надо же… Вот блин, наверное, перебудил всех…»

— «Мама» кричал… Всё без устали… — продолжал Томас. — Я вставал даже, толкал в плечо, а ты не просыпался никак — бредил. Потом вроде замолк.

Бульдог смотрел внимательно, без осуждения, но с каким-то странным интересом.

— Да? — сделал максимально невинное лицо, пытаясь скрыть смущение. Кричать «мама» в казарме, полной суровых мужиков — не лучший способ поддержать авторитет. — Не хотел, чтобы так получилось. Спать не давал… Кошмары снились — дрянь всякая.

— Это да… — понимающе кивнул. — Здесь частенько такое происходит. Камень сны тяжёлые навевает.

Мужчина опустил голову, разглядывая сукно одеяла, которое комкал в руках.

— Ну, а куда тебя вчера водили-то? — спросил мужик вдруг осторожно, будто бы понимая, что лезет на минное поле, и бросил короткий взгляд исподлобья.

— А… — я отмахнулся небрежно, но в голосе звякнуло напряжение. — Ничего особенного — в купальню отвели, чтоб помылся. Только вот толку? Всё равно за ночь опять вспотел, как леший.

Старался говорить непринуждённо, как о мелочи.

— В купальню Замка? — переспросил Томас, глаза округлились — в голосе прорезалась неприкрытая зависть.

Я кивнул — разговор не нравился, шёл куда-то не туда.

— Слушай, Томас, — понизил голос, делая шаг к кузнецу. — Давай начистоту. Вижу, что… как-то не очень всё это вам нравится. Ну, что меня забирают, возят, моют, а вас — нет. Но по сути, я-то здесь при чём?

Смотрел на бульдога в упор — тот теребил одеяло, опустив глаза.

— Я ведь на вашей стороне целиком и полностью. Мне нужно будет наверху что-то делать, а я сам не знаю что! Какой ценой? Вот ты бы хотел оказаться на моём месте, зная, что за спиной стоит Брандт с ножом? А если вдруг всё испорчу? Меня не просто выгонят, а скинут в штольни, как бракованную заготовку в утиль.

Выдохнул.

— Завидовать тут нечему, Томас. Был в купальнях, да. Может, будет отдельная комната, или ещё какая золотая клетка. Но разве в этом дело? Разве это — свобода?

Самому уже не нравилось, что приходится оправдываться — хотелось, чтобы мужик уже понял, и чтобы все поняли, а то как-то быстро забылось чувство единения, что было вчера на смене. Зависть разъедала память быстрее ржавчины.

Бульдог поджал губы.

— Ну да… ну да… — пробормотал мужик. — Прав ты, Кай. Чего-то понесло меня… Завидно стало, дурню старому.

Посмотрел на меня, и взгляд изменился — потеплел, появилось вчерашнее товарищество. Мужчина хлопнул меня по плечу по-дружески.

— Ты уж… к нам тоже захаживай, не гордись. Глядишь, и мы чем полезны будем. Мы народ простой, но верный.

— Обязательно, — пообещал ему.

В казарме становилось светлее. Дежурные зажигали новые лампы, разгоняя мрак. Гул просыпающегося муравейника нарастал: шаги, скрип ремней. Несколько мужиков бросили на нас любопытные взгляды, но тут же отвернулись к своим делам.

— А по поводу помощников в «Горнило»… — решил закрыть вопрос сразу, говоря серьёзно и твёрдо, давая понять, что решение непреклонно. — Скажу позже, когда посмотрю мастерскую. Там и определюсь — кто мне нужен, сколько, и для каких целей. Считаю, так будет вернее. Без поспешных обещаний, которые потом не смогу сдержать.

Мужик серьёзно посмотрел на меня, оценивая, а затем медленно кивнул.

— Трезво мыслишь, молодой мастер.

Протянул мне руку — широкую как лопата, закалённую в тысячах ударов. Я пожал её в ответ. Бульдог кивнул ещё раз и вернулся к заправке постели.

На душе сразу стало легче — невысказанный вопрос давил со вчерашнего вечера.

Я развернулся к Ульфу — верный молотобоец пребывал в счастливом мире сновидений и тихонько посапывал. Ладно, пусть ещё поспит пару минут.

Огляделся — мастера ещё косились в мою сторону, но подходить больше никто не решался — отлично, у меня было немного времени.

Принял стойку «Тысячелетнего Вулкана»: чуть подогнул ноги в коленях, выпрямил спину, положил ладони на живот и закрыл глаза.

Дыхание глубокое, ведущее внутрь.

Увидел «Внутренний Горн». Искра огня внутри была живой, но запертой блокадой — я сосредоточился на этой преграде. Начал представлять, как та размягчается, истончается под мысленным взором, словно ледяная скульптура под солнцем. Блокада таяла, становилась прозрачной.

Огненная Ци, хоть её и осталось на донышке, затрепетала, предвкушая свободу. Ещё немного… Топил лёд дыханием.

И Ци прорвалась — горячим ручейком хлынула в меридианы — живое тепло тут же начало заполнять тело, проникая в каждую клеточку. Ощущение было настолько приятным, что из медитации не хотелось выходить никогда.

— ДАВАЙТЕ ПОЖИВЕЕ! — пронзительный визг Крысолова разорвал процесс. — Жрать хотите или нет⁈ Шевелись, дармоеды!

Открыл глаза — мир снова стал ярким. Ощущал Огненную силу в каждом атоме, та гудела в кончиках пальцев. Единственное, чего не хватало — заправки. Мне бы сейчас к горну, вдохнуть раскалённый воздух, насытить внутренний котёл до краёв… Но пока сойдёт и так — больше не пуст.

Развернулся к Ульфу, и аккуратно толкнул парня в плечо.

— Подъём, старина! Завтрак проспишь!

Молотобоец открыл глаза — мутные и непонимающие. Объяснил тому, что пора идти есть, а там видно будет. Сам пока не понимал, когда именно заберут в «Горнило» — никто не пришёл, а желудок сводило спазмами.

Детина поднялся, потирая кулаками заспанные глаза. Мы вместе влились в поток кузнецов, направляющихся в каменную столовую.

У прохода в коридор путь преградил Ганс Крысолов — маленькие глазки выхватили нас из толпы и хищно загорелись.

— А-а-а, Огненный Кузнец с верным оруженосцем! — проскрипел комендант. — Тормози. Мне велено вас, голубчиков, в «Горнило» доставить лично. Так что давайте, набивайте брюхо побыстрее, и за мной. Манатки свои соберите — обратно не вернётесь.

Мужик говорил торопливо, ухмыляясь, словно знал какой-то грязный секрет.

Приняв информацию к сведению, прошли в столовую и сели с краю огромного стола. Ели молча и жадно, но мужики, сидевшие рядом, не выдержали — начались расспросы: «Ну что, правда мылся?», «А что там?», «А кого возьмёшь?».

Отвечал коротко, повторяя то, что сказал Томасу: был в купели, отмылся, проспался. Про загадочную девушку умолчал — нечего воспламенять домыслы.

Насчёт помощников сказал твёрдо и серьёзно:

— Чтобы принять здравое решение, нужно увидеть «Горнило» своими глазами и понять задачу — оценить фронт работ, а дальше уже решать — не по дружбе, а по нужде.

Мужики, конечно, приуныли, замолчали, уткнувшись в миски, но в конце концов увидел в глазах согласие. Кузнецы нашли в этом плюс: так я буду судить не по эмоциям и не по тому, кто больше приглянулся как человек, а по способностям — это мастерам показалось честнее.

Еда была простой, но горячей: густая каша из овса с кусочками сала и ломоть ржаного хлеба. Я голоден как волк — проснувшаяся Огненная Ци требовала топлива, сжигая калории, как доменная печь. Готов был съесть слона, но пришлось довольствоваться добавкой хлеба, которую Ульф отломил от своего — паренек был в курсе, что я вечером не ел.