Мужчина посмотрел на меня, и во взгляде увидел мужское уважение.

В зале снова повисла тишина — каждый думал о своем.

Меня передернуло от слов Брандта. «Пустить в расход» — говорил обо мне как о расходнике. Будто будь я на стадии Пробуждения, мое мнение вообще бы не учитывалось — просто скрутили бы и вырезали кусок души.

Если бы смогли, конечно.

Я сжал кулак — кажется, эти люди забывают простую вещь, чтобы заставить кого-то отдать жизнь, его нужно сначала победить или сломать.

— Нам нужна аудиенция у Барона, — глухо произнес Брандт, продолжая сверлить взглядом пол. — Он должен знать, должен принять решение. Времени нет — нам нужен Мастер, готовый рискнуть. И нам нужен способ, чтобы этот Мастер не сдох, не успев закончить работу.

Мужик наконец поднял на меня тяжелый взгляд.

— Там еще что-то было, щенок. Нашел что-нибудь?

Вопрос прозвучал жестко и неопределенно.

— В Летописи Слияния? Нет, ничего больше, — отрезал твердо — не нравилось, что тот снова пытается играть в допрос.

— Я не про летопись, дурень, — рыкнул Брандт. — Ты читал еще один свиток. Вон тот, с полки — трактат о Камнях.

Мужик кивнул на свернутый пергамент.

Черт, а гигант не так прост — следил за каждым моим движением, даже когда психовал.

— А… — протянул я, выигрывая время.

Серафина, не дожидаясь приглашения, скользнула к столу и склонилась над свитком, взгляд по летал по строкам с пугающей скоростью.

— Это… кажется, о природе духовных минералов, — прошептала женщина. Затем осторожно, не касаясь бумаги, провела пальцем вдоль одной из строк и резко вскинула голову, глядя на меня. — Это…

Отпираться было бессмысленно.

— Это про замещение, — твердо перебил, выкладывая карты на стол. — Можно использовать мощный Духовный Кристалл как внешний «костыль». Во время ритуала разделения Ядра тот возьмет на себя нагрузку, поддерживая баланс энергии в теле. Если всё верно… есть шанс не умереть.

Слова упали в тишину, как камни в воду. Теперь мастера знали всё, и пути назад не было.

Серафина снова посмотрела на меня — в холодных серых глазах впервые вспыхнул живой интерес, словно женщина смотрела уже не на грязного мальчишку из Нижней кузни, а на равного, но опасного игрока.

— Значит… — Брандт вскинул голову, взгляд озарился огнем. — Значит, всё, что нужно, — найти самоубийцу на стадии Пробуждения⁈ И дать ему в руки правильный камень?

В его басу зазвучал детский восторг, жутко контрастирующий с размерами и шрамами.

Мастера переглянулись — все взгляды сошлись в одной точке — на старике Хью.

Ворчливый мастер стоял в проеме ниши, продолжая маниакально полировать какую-то бронзовую деталь. Казалось, происходящее того не касается.

— Хью… — тихо позвал Брандт.

Мужик медленно поднялся и двинулся к старику, как хищник, почуявший добычу.

— А? — отозвался старый мастер, не поднимая головы.

— Твои каналы… — оружейник навис над ним. — Знаю, что ты сжег их к бесам во время того эксперимента с Жидким Огнем — не можешь проводить энергию наружу. Но Ядро-то цело?

Брандт говорил с извращенной смесью пренебрежения и надежды.

— Может, всё-таки сможешь отщипнуть от него кусок? А? Не зря же ты полжизни угробил на медитации. Хоть под конец послужишь делу, старая развалина.

Тишина в зале стала плотной, как вата — все ждали ответа.

Хью замер, тряпка в руках перестала двигаться. Старик медленно поднял голову и посмотрел на Брандта поверх толстых линз — в водянистых глазах не было страха, только усталость и презрение к Ржавому.

— Ты идиот, Брандт, — проскрипел седовласый. — Моё Ядро — это не буханка хлеба, от которой можно отрезать ломоть. После выгорания каналов оно окаменело — замкнулось само на себя, чтобы сохранить остатки жизни. Если попытаюсь его вскрыть, чтобы выпустить силу, оно не разделится, а просто взорвется — этот взрыв снесет не только меня, но и всё драгоценное «Горнило» вместе с этой скалой, так что ищи другого дурака.

Оружейник смотрел на старика со смесью ненависти и презрения — тяжело дышал, загоняя ярость вглубь себя, как пар в перегретый котел.

— Никчемный старый ублюдок, — прошипел мужик тихо, но в тишине зала каждое слово было отчетливо слышно.

Никто не возразил — все молчали, не смея перечить Ржавому Бесу. Для меня, воспитанного в уважении к сединам, это было дикостью, но здесь царили законы волчьей стаи.

— Бесы… Бесы… — забормотал Брандт, отворачиваясь от Хью и теряя интерес.

Мужик начал мерить шагами зал. Тяжелая вибрация от поступи расходилась по гранитному полу. Брандт метался, как зверь в клетке: то замирал, глядя в потолок, то сжимал кулаки, то бормотал проклятия.

— Хватит мельтешить, Брандт, — ледяной голос Серафины хлестнул оружейника. — Твоя истерика не родит мастера из воздуха — от тебя только голова болеть начинает.

Гигант метнул в женщину испепеляющий взгляд, но промолчал.

Я стоял, чувствуя себя странно лишним — казалось, роль сыграна. Я бросил мастерам идею, подсказал путь, и теперь большие дяди и тети решают, как быть. Никто даже не заикнулся о том, чтобы попробовать поднять свою стадию — для местных это за гранью фантастики. Каждая ступень здесь — годы крови и пота. Мой рывок через четыре ступени за месяц был не просто чудом, а аномалией.

Но смогу ли удержать этот темп?

Впереди — два великих барьера и Великий Порог перехода на стадию Пробуждения. Пробить их за неделю? Нереально, даже для меня.

Разве что Торгрим не врал.

Если старый лис знает «быстрый путь»… Но говорить об этом здесь я точно не буду.

Пока мастера грызлись, обсуждая, где достать сумасшедшего мастера-добровольца, я почувствовал, как от криков начинает раскалываться голова. Тихо скользнул обратно, в свою нишу.

Снова встал у окна, втягивая ледяной воздух. Снежинки таяли, не долетая до тела.

В какой-то момент голоса в зале стихли. Спор оборвался.

Я нахмурился и прислушался — тишина была зловещей, и в ней раздались тяжелые, размеренные шаги:

— ПАЦАН!

Рев Брандта ударил по ушам, заставив вздрогнуть — звали явно не на чай.

Обернулся. В проеме арки замерли мастера — стояли как статуи, но в позах читалась странная смесь покорности и страха. Самого Брандта не видел — мужик скрылся за углом.

Я поспешил выйти в зал и застыл.

В центре комнаты, возвышаясь над массивным столом, стоял Ульрих фон Штейн.

Барон окинул мастеров хмурым взглядом, словно генерал, инспектирующий провинившихся новобранцев. Затем медленно повернул голову ко мне.

Почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Взгляд был тяжелым и физически ощутимым. Седая борода спускалась на грудь — если бы не стальной блеск в глазах и шрамы, можно было бы принять мужика за перекачанного Санта-Клауса, который вместо подарков раздает смертельные приговоры. Глубокая складка между бровями напоминала след от удара топором.

Ульрих был одет не в парадное — простая куртка из темной кожи, подбитая мехом, высокие сапоги со стальными набойками и широкий пояс, на котором покоился тяжелый меч в простых ножнах. Никакого золота, никаких украшений — только функциональность и мощь.

Брандт стоял рядом, растеряв всю спесь.

— Все мастера на месте, Ульрих, — тихо произнес Ржавый Бес. — Спасибо, что… почтил визитом.

Старший оружейник склонил голову — голос, обычно гремящий на всё «Горнило», тонул в тишине и тяжелом дыхании Барона.

— Мы как раз собирались просить об аудиенции…

— Докладывайте, — отрезал Барон.

Одно слово, упавшее как гильотина.

Хотя Ульрих фон Штейн не выглядел так, будто его нужно было о чем-то просить — скорее как человек, который уже всё знает. Может, у мужчины уши в стенах? Или кто-то докладывает о каждом нашем чихе? Я не знал, но от ощущения, что мы под колпаком, стало неуютно.

Брандт вышел вперед, встав перед Бароном, как командир штрафного отряда перед трибуналом.

— Барон… — начал и запнулся. Тяжело вздохнул, собираясь с силами. — Пацан смог найти…