Шура усмехнулась.
— А я думала, власть — это когда ты можешь сказать управляющей «замолчи» и она замолкает.
Наташа рассмеялась тихо.
— Это тоже.
Вечером случилось то, чего Наташа не ожидала так быстро.
Управляющая, которая весь день держалась настороженно, вдруг зашла на кухню, когда Наташа мешала похлёбку, и тихо сказала:
— Вы… правда умеете работать.
Это было не признание, а констатация. Но в её голосе уже не было той ядовитой насмешки.
Шура, сидевшая у стола и чинившая ремень на мешке, подняла голову.
— А вы думали, мы чем всю жизнь занимались? — спросила она.
Управляющая замялась.
— Я думала… вы…
— Мы были другие, — спокойно сказала Наташа, не поднимая глаз.
Управляющая посмотрела на них долго. Потом буркнула:
— Ладно. Завтра… — она явно подбирала слова. — Завтра покажу, где лучше копать. Если вы… правда хотите.
Шура улыбнулась. На этот раз — без угрозы.
— Хотим, — сказала она. — Только давайте без «тыкать» и без того, чтобы носом нас в грязь. Мы уже в ней по колено.
Управляющая неожиданно хмыкнула.
— Шумная ты стала, девка.
Шура приподняла бровь.
— Я всегда была шумная, — сказала она. — Просто раньше меня никто не слушал.
Управляющая ушла, и в доме стало тише.
Наташа и Шура остались вдвоём у очага. Огонь трещал. За стеной блеяла коза, где-то в курятнике хлопали крылья.
— Наташ, — тихо сказала Шура. — Мы реально можем поднять это место.
Наташа посмотрела на неё.
— Мы не только можем, — сказала она спокойно. — Мы уже начали.
Шура выдохнула.
— И знаешь что… — она усмехнулась и потянула за край своих рюшастых рейтуз. — Я всё равно их ненавижу.
Наташа рассмеялась, и смех вдруг оказался самым человеческим звуком в этом чужом веке.
А в подвале, в темноте, рядом с клубнями картофеля и коробками рассады, лежало их настоящее будущее — тихое, неприметное, но упрямое, как сама Наташа.
И, кажется, этот дом наконец начал дышать.
Ночь в доме прошла беспокойно — не из-за холода или звуков, а из-за мыслей.
Наташа лежала, глядя в потолок, где между балками дрожали тени от огня. Дом дышал — поскрипывал, потрескивал, словно прислушивался к новым хозяйкам. За стеной фыркала коза, где-то хлопнула курица, и этот набор звуков почему-то успокаивал сильнее любой колыбельной.
Живое, — подумала она. Значит, можно работать.
Рядом на тюфяке Шура переворачивалась с боку на бок, пока наконец не выдохнула вслух:
— Слушай… а если мы правда здесь застряли?
Наташа повернула голову.
— А если и правда, — тихо ответила она. — Что ты предлагаешь? Паниковать?
— Не, — буркнула Шура. — Я просто уточняю масштаб… мероприятия.
Наташа усмехнулась.
— Масштаб большой. Но не смертельный.
Шура фыркнула и затихла. Через минуту дыхание у неё выровнялось — она умела засыпать быстро, когда принимала решение. Наташа же ещё долго лежала, перебирая в голове землю, климат, людей, ресурсы. Всё складывалось в сложную, но рабочую схему.
Утро снова началось рано.
На этот раз их разбудил не запах, а голос управляющей — резкий, командный, явно обращённый не к ним.
— Эй! Аккуратнее! Не тащи так!
Наташа мгновенно села. Шура уже была на ногах.
— Опять цирк, — пробормотала она.
Во дворе оказалось людно. К дому подошли двое мужчин — соседи или родственники управляющей, судя по схожести лиц. Они привезли мешки с зерном и что-то ещё — обмен, долг или просто помощь. Управляющая командовала, а мужчины поглядывали на дом с тем любопытством, которое появляется, когда слухи уже пошли, но ещё не оформились.
Шура вышла первой.
— Доброе утро, — сказала она громко и отчётливо.
Мужчины обернулись. Один из них даже снял шапку — машинально.
— Доброе, — ответил он, явно не зная, как к ней обращаться.
Шура кивнула на мешки.
— Это сюда, под навес. Там суше.
— Мы обычно… — начал второй.
Шура посмотрела на него.
— Вы обычно — не здесь, — спокойно сказала она. — А здесь теперь мы.
Мужчины переглянулись, но спорить не стали. Потянули мешки туда, куда указали.
Управляющая сжала губы, но промолчала.
Наташа тем временем занялась тем, что любила больше всего — наблюдением. Она смотрела, кто как двигается, кто кого слушает, где слабые места в хозяйстве. Отметила взглядом старую кладовку, полуразвалившийся хлев, участок земли за изгородью, куда явно давно не ступала нога человека.
— Там надо расчистить, — тихо сказала она Шуре, когда та подошла ближе.
— Уже вижу, — ответила Шура. — И ещё вижу, что если мы сейчас не возьмём инициативу, нас снова посадят «на лавочку».
— Не посадят, — спокойно сказала Наташа. — Они уже не смогут.
После ухода гостей управляющая долго молчала. Потом вдруг сказала, не глядя на них:
— Завтра… в селе ярмарка. Можно сходить. Если хотите.
Шура подняла бровь.
— А чего это вдруг?
— Надо кое-что купить, — уклончиво ответила та. — Да и… люди должны вас увидеть.
Наташа уловила главное.
— Увидеть — это хорошо, — сказала она. — Но говорить мы будем мало.
Управляющая кивнула — и в этот момент Наташа поняла: первый рубеж пройден. Их больше не списывали со счетов.
Во второй половине дня Шура взялась за курятник. Она работала быстро, с азартом, будто наверстывая годы офисной сдержанности и «бережения спины».
