— Знаешь, — сказала она, не оборачиваясь, — раньше я думала, что самое сложное — это начать. А оказалось, самое сложное — не дать отнять.

— Отнимать будут всегда, — спокойно ответила Наташа. — Вопрос только — сколько им это будет стоить.

Она вышла во двор, прошлась вдоль построек, остановилась у сарая, где хранились бочки с настоями. Дерево уже пропиталось запахами — травяными, тёплыми, живыми. Это был запах будущих денег, будущей свободы, будущих конфликтов.

Значит, так, — подумала она.

Цена понятна. Теперь посмотрим, кто готов платить.

Гийом появился рядом не сразу. Он не вмешивался, когда видел, что ей нужно побыть одной. Это было редкое и ценное качество.

— Они вернутся с ответом, — сказал он, когда всё-таки подошёл. — Не сегодня.

— И не завтра, — согласилась Наташа. — Они будут тянуть. Проверять, не дрогнем ли.

— Не дрогнем, — сказал он уверенно.

Она посмотрела на него — внимательно, долго. В этом взгляде было больше, чем в словах. Благодарность. Признание. И то, что пока не нуждалось в названии.

— Ты сегодня сделал правильно, что молчал, — сказала она.

— Это был твой бой, — ответил он. — Моя задача — стоять так, чтобы в него не полезли лишние.

Она улыбнулась — устало, но искренне.

— Хорошая у тебя профессия.

— Сложная, — поправил он. — Особенно рядом с тобой.

Ночью Наташа снова не спала сразу. Но в этот раз мысли не метались. Они выстраивались.

Если договор примут — усадьба станет узлом. К ней потянутся люди, идеи, зависть. Если откажут — давление усилится, но уже открыто, а значит, предсказуемо. Оба варианта были рабочими.

Хуже всего было бы равнодушие. Но его уже не осталось.

Она легла на бок, чувствуя тепло рядом. Гийом спал неглубоко, как всегда. Его рука лежала на простыне между ними — не касаясь, но обозначая присутствие. Наташа сама сдвинулась ближе, позволив его пальцам сомкнуться на её запястье.

Никакой страсти. Никакой спешки. Только уверенность, что если завтра придётся держать удар — она выдержит.

Потому что дом уже существовал.

Не как стены.

Как решение.

А решения, принятые осознанно, не отменяются первым же давлением.

Ночь всё-таки сдалась под утро — как сдаются сильные вещи: без шума, но окончательно. Сначала побледнело небо, потом из травы поднялся туман, и двор стал будто чужим — размытым, мягким, словно усадьбу на минуту завернули в мокрую простыню, чтобы спрятать от глаз.

Наташа встала раньше всех. Не потому что надо было, а потому что внутри уже включился режим: если ждёшь ответа — готовься к любому. Она накинула плащ, прошла босиком по холодным доскам, остановилась на пороге и вдохнула.

Запах был густой: мокрая земля, дым, чуть кислое сено, прелая древесина. И поверх всего — тонкая травяная нота от бочек с настоями. Такой запах не бывает у пустого места. Это пахло хозяйством, жизнью, деньгами, работой.

Снаружи было тихо. Люди спали. Только где-то скрипнуло дерево — дом оседал, как старый зверь, который устроился поудобнее.

Наташа обошла двор, проверяя привычным взглядом, что всё на месте: калитка закрыта, сарай заперт, бочки под навесом, инструмент сложен не кое-как, а ровно. Она остановилась у воды — бочка была чистой, поверхность гладкая. Рядом — ковш, который вчера ещё бросали где попало, а теперь вешали на крюк. Мелочь. Но именно из мелочей складывается порядок.

Сзади послышались шаги. Не быстрые — осторожные, чтобы не спугнуть утро.

— Ты опять не спишь, — сказала Шура, подходя и кутаясь в накидку.

— Сплю. Просто короткими кусками, — ответила Наташа.

Шура фыркнула и встала рядом, тоже уставившись на туман.

— Я вот думаю, — сказала она, — если они согласятся на твой налог деньгами… откуда мы быстро возьмём наличность? Здесь же не банкомат.

— Будем продавать то, что можно продать, — спокойно ответила Наташа. — Не всё сразу. Не в ущерб дому. Но достаточно, чтобы показать: мы платим и не кланяемся.

— Масла? — прищурилась Шура.

— Масла. Настойки. Сушёные травы. И розы — не букеты. Саженцы.

Шура задумалась.

— Саженцы… да. Дамочки от этого с ума сходят во все века.

Наташа едва улыбнулась.

— И не только дамочки. Мужчины тоже любят, когда у них под рукой «редкость». Особенно если можно этим похвастаться.

Шура покосилась на неё.

— Ты сейчас говоришь про товар или про мужиков?

— И про то, и про другое, — ровно сказала Наташа.

Шура хмыкнула.

— Ладно. Тогда надо аккуратно выбрать, кому продавать. Потому что если мы продадим не тому — получим «покровительство» в подарок.

— Согласна.

Они ещё немного постояли, слушая, как туман дышит над землёй. Потом Шура спросила, будто между делом:

— А если они не согласятся?

Наташа ответила не сразу. Вдохнула, выдохнула.

— Тогда они придут с чем-то другим. С требованием. С человеком. С давлением через людей. И вот тут нам понадобится не только Гийом.

Шура прищурилась.

— А кто ещё?

— Мы сами, — сказала Наташа. — И те, кого мы научили. Дом держится не на стенах, а на привычке людей жить по правилам.

Шура усмехнулась.

— Вот это ты красиво сказала. Прямо хочется вышить на подушке.

— Не вышивай, — отрезала Наташа. — Подушки потом. Сейчас — реальность.

К полудню посланник сам вышел во двор. Он был выспавшийся, свежий, будто ночевал не в чужом доме под чужими взглядами, а в гостинице, где ему всё должны. И это тоже было показателем.

— Мадам, — начал он ровно, — я отправил весть. Ответ будет через несколько дней.

— Хорошо, — сказала Наташа. — Значит, у нас есть несколько дней, чтобы работать.

Он смотрел на неё внимательно.

— Вы не нервничаете.