Паладины держались лучше. Броня выдерживала даже прямые удары, острые стальные мечи порой разрубали толстые древки грубых орочьих секир и палиц. Но даже этим тяжёлым орудиям войны не было просто. На одного наскочили сразу несколько полуголых орков. Казалось бы — ерунда, но его просто завалили. Пока товарищи спешили на помощь, его били шлемом о камень. Когда подмога подоспела от головы бедняги остались одни воспоминания… и вытекающая из шлема кровавая жижа. Особенно чародею запомнилось лицо молодого оруженосца. Ещё практически мальчишка, его лицо было перекошено ужасом и нестерпимой болью, униформа дымилась, кожа слезала с живого мяса. Он рухнул перед ногами Мильтена, его глаза, полные слёз и недоумения, смотрели на мага, словно спрашивая: «Почему?» Мильтен уже ничем не мог ему помочь. Лишь прошептать сквозь стиснутые зубы молитву за его душу, пока вокруг бушевала бойня. И вдруг стало легче, будто бы Иннос услышал своего служителя.
На смену хаосу пришёл всепоглощающий жар. Огненный шторм, рождённый и усиленный больше не сдерживаемым гневом, наконец, обрёл полную силу, превратившись из небольшого вихря в настоящий ураган. Он разметал уже и так горящий остов требушета в щепки, и раскидал бревна и доски, будто спички, которые разлетевшись по окрестностям поджигали всё вокруг. Вот, всё ещё сопротивляющегося под натиском паладинов офицера орков пробило насквозь горящей жердью. Вот, удивлённого такой мощью шамана орков откинуло куда-то в овраг пролетающим полыхающим бревном. Вот мощный взрыв сотряс обтянутую шкурами палатку, будто бы в ней был пороховой склад. Но сила не даётся даром. Мильтен закачался, пытаясь нащупать в кармане спасительный эликсир, который приведёт его в хотя бы некоторое подобие нормы, после такого выброса энергии. Туман адского пламени и хаоса, впрочем, почти не затронул группу диверсантов, бывших будто в глазе бури — тихой части, где нет ветра. Выжившие добровольцы схватили под руки Мильтена и потащили прочь. Всё шло согласно плану. Опытные воины, которых было среди выживших большинство, были не впервые в подобной мясорубке и не теряли самообладания. Маг бессильно перебирал ногами, спотыкался, и его буквально несли, пока сознание его плавало где-то между болью, истощением и шоком, и пока он заливал в себя с трудом откупоренную бутылку, проливая жгучую жидкость себе на лицо, вместо открытого рта.
Из тридцати добровольцев назад тогда вернулись лишь десять, трое из которых были едва живы и умерли бы, если бы Мильтен не отпоил их своими зельями, в которые добавил экспериментальный ингредиент, последние остатки высушенного порошка алоэ, использованного когда-то мастером Дамароком для омолаживающего зелья. Это был буквально ингридиент последнего шанса — если он бы не помог, значит, спасти человека могло только божественное вмешательство. Но и цена этого вида алоэ была невероятной. Оно, в прямом смысле было просто бесценно — слишком мало его экземпляров было в мире, чтобы его кто-то продавал. Но Мильтену было всё равно на ценность, он собирался сделать всё возможное, чтобы спасти хотя бы немногих из тех, кто пожертвовал собой ради остальных.
Жертва храбрецов не была напрасной. У орков не осталось ни материалов, ни, что важнее, мастеров для постройки новых машин. Конечно, с галерами могли подвезти и то, и другое. Но та вылазка стала невидимой чертой, после которой орки стали намного, намного осторожнее. Они значительно отступили от стен, и перешли к глубокой осаде, оградив свой основной лагерь сделанным на скорую руку частоколом. Теперь они не чувствовали себя полными хозяевами положения, теперь они тоже боялись. У самых стен замка они оставили лишь постоянно сменяемые патрули. Вдали, на одном из холмов расположились шаманы. Они наблюдали и как будто чего-то ждали.
И можно было догадаться чего. Новой атаки драконов. Все в замке, от последнего каторжника до лорда Гаронда, понимали — это ненадолго. И когда эти отродья Белиара вернутся и возьмутся за осаждённых всерьёз, то никакие стены, никакие зелья и никакие молитвы уже не спасут их. Оркам, действительно, не было нужды спешить со штурмом и попусту терять воинов. Ослабленные и измождённые защитники не вынесут второй атаки, подобной той, что была недавно. Если до этого вообще дойдёт — если они не умрут с голоду раньше.
Ещё одной не столь очевидной пользой ночной вылазки было то, что орки стали гораздо осмотрительнее и в других частях долины рудников. Их патрули не уходили далеко от лагеря и это давало надежду, что ушедшие на разработку новых месторождений руды экспедиции смогут выжить и не будут обнаружены и уничтожены орками. Впрочем, даже без орков было много других угроз. Зверьё в долине так и не пришло до конца в норму, хищники и разные твари, прятавшиеся раньше по пещерам, стали часто выходить из своих нор даже днём. Рудниковая долина, которая и раньше была очень опасным местом, превратилась в воистину гиблое место.
Отгоняя воспоминания, Мильтен пытался сосредоточиться на работе без остатка. Лаборатория больше походила на пещеру алхимика-отшельника, чем на часть форпоста ордена Инноса. Терпкие пары кипящих отваров, сладковатая пыльца, аромат сушёных трав и едкий дым от недавно погасшей горелки — всё смешалось в неописуемый букет запахов, который делал воздух будто бы жидким и осязаемым. На столах в живописном беспорядке громоздились реторты, колбы и ступки. Только один стол был в относительно порядке — тот, за которым маг работал в данный момент. В углу тлели угли в печи, на которой булькал небольшой котёл с тёмной, почти чёрной жидкостью, издававшей при кипении запах гари и металла — похоже, кислота в нём частично растворяла ёмкость, но другой тары просто не было. И Мильтен, перемешивая очередное зелье в своей дымящейся колбе, чувствовал, что и сам никогда не будет прежним, будто эта война растворила и часть его прежней сущности.
Он и так был давно уже не простым человеком, и даже не простым магом. Он был тем, кто выжил, когда другие погибли. Но теперь он был тем, кому предстояло выживать снова и снова, день за днём. Он уже давно не думал, зачем всё это, для чего такие страдания и столько боли. Ответ был прост — они просто делали, что должно. Орки и другие отродья Белиара были врагами, они не знали пощады, и когда они разгрызут крепкий орешек замка рудниковой долины, то их армия пойдёт дальше, осадит город Хоринис и монастырь, попутно уничтожив все фермы и поселения в окрестностях. Именно поэтому он дал себе слово не отступать, пока это не потребует долг — пока он вновь не увидит Вершителя, и не будет вынужден отправиться в монастырь для исполнения обещания, данного то ли некроманту, то ли всё ещё великому магистру ордена. Скорее всего, Ксардас, конечно, не был в полной мере ни тем не другим. И чем больше Мильтен об этом думал, тем меньше понимал, кем же является этот странный и могущественный маг на самом деле, и какие цели преследует.
Мильтен ненадолго приостановил работу, опираясь обеими руками о край стола. Его голова гудела от усталости, веки наливались свинцом. Казалось, ещё немного — и он рухнет лицом в груду размолотых кореньев. Последние дни слились в один бесконечный кошмарный день, наполненный болью, страхом и этой изматывающей, монотонной работой. Каждое зелье, каждая мазь давались ценой невероятных усилий. Руки дрожали от перенапряжения и недосыпа, а в висках стучало, до сих пор напоминая о череде недавних битв и испытаний, навалившихся на него после падения барьера — похороны магов огня, бой с мракорисом, когтистые щупальца тьмы, насылавшие кошмары наяву и во сне и норовящие взорвать голову нестерпимой болью, затем бой с культистами Белиара, бегство из долины, противостояние с магистрами огня, испытывавшими его способности, сумасшедший марш обратно в долину рудников, оборона замка от орков и драконов, ночная вылазка к требушету, и, теперь, работа в лаборатории почти без отдыха. Он был на грани.
Шум за дверью, скрип петель и шаги заставили его вздрогнуть и с трудом выпрямиться. В проёме возникла знакомая массивная фигура в сияющих и тщательно начищенных, несмотря на военное положение, доспехах. Это был Сенграт — один из тех, кто использовал его капли ночного зрения, а затем практически на себе вынес молодого чародея из той бойни возле катапульты. Лицо довольно молодого рыцаря, едва ли бывшего старше Мильтена, «украшенное» несколькими небольшими рубцами, было серьёзно. Распахнув дверь, он принес с собой частицу свежего ночного воздуха снаружи.
